Впусти меня
Шрифт:
Живой мертвец. Эли ничего о них не знал. Он понятия не имел, властны ли над этим существом те же законы, что и над ним самим. Может, в его случае недостаточно было уничтожить сердце. Но то, что Хокан неподвижно застыл в дверях, свидетельствовало об одном: ему тоже нужно было приглашение.
Зрачок Хокана метался вверх-вниз по телу Эли, казавшемуся таким беззащитным под тонкой желтой тканью сарафана. Эли хотелось, чтобы их тела разделяло что-то существеннее ткани, какая-нибудь осязаемая преграда. Он осторожно
Интересно, он что-нибудь чувствует? Он способен испытывать страх?
Эли и сам вдруг испытал почти забытое чувство: страх боли. Раны его заживали сами собой, но от Хокана исходила угроза такой силы, что...
— Что ты хочешь?
Пустой, гортанный звук — из легких монстра вырвался воздух, а из двух дыр на месте носа выкатилась желтоватая тягучая капля. Вздох. Затем дребезжащий шепот: «У-у-ю-ю» — и одна рука дернулась, словно в спазме...
Как младенец...
...ухватилась за нижний край рубахи и задрала ее.
Его член торчал под углом, настойчиво требуя внимания, и Эли уставился на твердый отросток, оплетенный сетью голубоватых вен, и...
Как же это... значит, у него все это время стоял?..
— У-у-ю-ю...
Рука Хокана рывками заходила туда-сюда, оттягивая крайнюю плоть, — головка пениса то появлялась, то исчезала, то появлялась, то исчезала, как игрушечный человечек на пружинке, а из груди монстра вырывались стоны не то удовольствия, не то страдания.
— У-у-ю-ю...
Эли засмеялся от облегчения.
И все это — чтобы подрочить.
Так и будет теперь, наверное, стоять, не в силах сдвинуться с места, до тех пор пока...
Интересно, он вообще может кончить? Он же так будет стоять целую вечность.
Эли вспомнилась неприличная заводная кукла-монах — поворачиваешь ключик, и полы рясы расходятся в стороны, а сам он дрочит, пока не кончится завод.
Чик-трак, чик-трак...
Эли снова рассмеялся. Он так увлекся этой картинкой, что не заметил, как Хокан сделал шаг и вошел без всякого приглашения. Эли очнулся лишь в ту минуту, когда кулак, еще минуту назад сжатый в предвкушении недоступного наслаждения, занесся над его головой.
Рука резко опустилась, и кулак заехал ему по уху с такой силой, что свалил бы и лошадь. Удар пришелся сбоку, и ушная раковина загнулась внутрь, да так, что ухо наполовину оторвалось от головы, с глухим стуком ударившейся о пол.
Поняв, что стоящий в коридоре человек не собирается входить в бомбоубежище, Томми отнял руки ото рта. Он сидел, забившись в угол, и прислушивался, пытаясь понять, что происходит.
Голос
Что тебе надо?
Затем смех. Потом чей-то голос, не похожий на человеческий. Затем глухие удары, звук падающих тел.
Судя по всему, там происходила какая-то борьба. Кто-то кого-то куда-то волок, и Томми даже знать не хотел, что там творится. Но вся эта возня заглушала любые другие звуки, так что он встал и по стенке добрался до кучи коробок.
Сердце колотилось, как игрушечный барабан, руки тряслись. Он не решился зажечь зажигалку. Чтобы максимально сосредоточиться, закрыл глаза, шаря рукой по верхней коробке.
Пальцы нащупали то, что искали. Стрелок Стаффана. Он осторожно поднял его, взвесил в руке. Если обхватить стрелка за грудь, основание вполне сошло бы за орудие. Открыв глаза, Томми обнаружил, что различает контуры стрелка.
Друг. Настоящий друг.
Прижимая трофей к груди, он снова осел на пол в углу, дожидаясь, когда же все это закончится.
С ним что-то делали.
Всплывая на поверхность из тьмы, в которую был погружен, Эли чувствовал, как с его телом — где-то далеко, по ту сторону темной воды, — что-то вытворяли.
Что-то жесткое под спиной, ноги, вывернутые из суставов, железные кольца на его лодыжках — еще мгновение — и щиколотки в железных кандалах очутились закинутыми за голову, а позвоночник натянулся как струна — того и гляди, переломится от напряжения.
Я же сейчас сломаюсь.
Голова превратилась в сосуд слепящей боли, тело было согнуто в бараний рог, связано узлом, как тюк.
Эли решил, что все еще не пришел в себя от болевого шока, поскольку, даже когда глаза снова обрели способность видеть, перед ними стояла лишь желтая пелена, а за нею — огромная колышущаяся тень.
Его вдруг пронзил холод. Тонкой кожи между его ягодицами коснулся кусок льда. Кто-то пытался — сначала робкими касаниями, потом толчками — проникнуть в него. Эли шумно выдохнул; тонкая ткань платья, прикрывавшего его лицо, слетела, и он все понял.
Над ним громоздился Хокан. Его единственный глаз пристально уставился на разведенные ягодицы Эли. Руки сжимали его щиколотки. Ноги Эли были бесцеремонно закинуты за голову, так что колени упирались в пол на уровне плеч, и, когда Хокан еще слегка поднажал, Эли услышал треск рвущихся сухожилий в ляжках.
— Не-е-ет! — выкрикнул Эли в бесформенное лицо Хокана, не выражавшее ровным счетом никаких эмоций. Ниточка тягучей слюны вытекла изо рта Хокана, растянулась и капнула на губы Эли, и рот его наполнил трупный привкус. Руки Эли были раскинуты в стороны, как у безжизненной куклы.