Впусти меня
Шрифт:
Он встал, вышел из туалета. Капли крови на полу он вытирать не стал. Пускай кто-нибудь увидит и задумается, что здесь произошло. Решит, что здесь кого-то убили. Потому что здесь и правда кого-то убили. Снова. В сотый раз.
Хокан Бенгтссон, мужчина сорока пяти лет, с пивным брюшком, заметной лысиной и неизвестным властям местом жительства, сидел в вагоне метро, выскочившем из туннеля, и разглядывал в окно район, где ему предстояло жить.
Не самое красивое место. Норрчёпинг был куда приятнее. И все же западное направление лучше, чем захолустья вроде Щисты, Ринкебю и Халлонбергена,
«СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ: РОКСТА».
Здесь все казалось более плавным, округлым, даже невзирая на местный небоскреб.
Он наклонил голову, чтобы разглядеть последний этаж офисного здания компании «Ваттенфаль». Таких высоченных домов в Норрчёпинге он не припоминал. Правда, он так ни разу и не побывал в центре города.
Вроде ему на следующей? Он взглянул на схему метро над дверями. Да, на следующей.
«ОСТОРОЖНО, ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ».
Никто на него не смотрит?
Нет, в вагоне сидело всего несколько человек, да и те уткнулись в свои вечерние газеты. Завтра в них напишут про него.
Взгляд его задержался на рекламе нижнего белья. Женщина, позирующая в черных кружевных трусиках и лифчике. Господи, ужас какой. Кругом разврат. И как только такое допускают. Куда катится этот мир, куда девалась любовь?
Руки его дрожали, ему пришлось положить их на колени. Он страшно нервничал.
— И что, совсем нет другого выхода?
— Думаешь, я бы тебя на это толкала, если бы существовал другой выход?
— Нет, но...
— Другого выхода нет.
Выхода нет. Значит, остается взять и сделать. И желательно ничего не запороть. Он изучил карту в телефонном справочнике, выбрал участок леса, с виду подходивший лучше всего, и отправился в путь.
Эмблему «Адидас» он срезал ножом, теперь лежавшим в сумке, зажатой между ног. Это была одна из его ошибок в Норрчёпинге. Кто-то запомнил логотип на сумке, а потом полиция нашла ее в мусорном контейнере неподалеку от их квартиры, куда он сам же ее и выбросил.
На этот раз он возьмет сумку домой. Изрежет на куски и, например, спустит в унитаз. Интересно, так делают?
А как вообще делают?
«КОНЕЧНАЯ...»
Поезд исторг из своего чрева толпу пассажиров, и Хокан последовал за всеми, неся сумку в руке. Она казалась тяжелой, хотя единственным весомым предметом внутри был газовый баллон. Хокан старался идти как можно небрежнее, а не как приговоренный, бредущий на собственную казнь. Нельзя привлекать к себе внимание.
Но ноги подкашивались, словно желая врасти в перрон. А что если взять и остановиться? Встать на платформе — и не двигаться. Стоять здесь до самой ночи, пока его не заметят, не позвонят... кому-нибудь, кто приедет и его заберет. Увезет подальше отсюда...
Он продолжал идти, не сбавляя шага. Правой, левой. Нет, нельзя раскисать. Стоит допустить какую-нибудь оплошность — и случится непоправимое. Самое страшное, что только можно себе представить.
Наверху, у турникетов, он огляделся по сторонам. Он не очень хорошо здесь ориентировался. Интересно, где тут лес? У прохожих, понятное дело, не спросишь. Оставалось идти наугад. Лишь бы идти, поскорее со всем этим разделаться. Правой, левой.
Должен
Но в голову ничего не приходило. Существовали четкие правила, условия.И это был единственный способ их выполнить.
Он делал это дважды, и оба раза прокалывался. В Вэкшё промах был не особо серьезным, но им тем не менее пришлось переехать. Сегодня он все сделает правильно. Заслужит похвалу.
А может, и ласку.
Два раза. Он был уже обречен. Разом больше, разом меньше — какая разница? Никакой. Приговор общества все равно один. Пожизненное заключение.
А приговор совести? Сколько взмахов хвоста, царь Минос? [3]
Аллея сворачивала в сторону там, где начинался лес. Похоже, тот самый, что он видел на карте. Баллон и нож бряцали в сумке. Он старался нести ее как можно ровнее.
На дороге перед ним показался ребенок. Девочка лет восьми, идущая домой после школы, с подпрыгивающей на боку сумкой.
Нет! Никогда в жизни!
Всему есть предел. Только не ребенка! Уж лучше пусть берет у него, пока он не рухнет замертво. Девочка что-то напевала. Он ускорил шаг, нагоняя ее, чтобы расслышать слова.
3
Отсылка к «Божественной комедии» Данте Алигьери, согласно которой царь Минос, властитель второго круга ада, определяет степень наказания грешникам, обвивая хвост вокруг собственного тела.
Неужели дети до сих пор это поют? Может, у девочки была старушка-учительница. Как хорошо, что эту песенку еще помнят. Ему захотелось подойти поближе, чтобы лучше расслышать, да, еще ближе, чтобы различить запах волос...
Он замедлил шаг. Осторожность прежде всего. Девочка свернула с аллеи и продолжила путь по лесной тропинке. Наверное, живет по ту сторону леса. И как только родители позволяют ей ходить здесь одной, такой крохе?
4
Шведская детская песенка, которую разучивают в воскресных школах, автор — Альгот Эклеф.
Он остановился, дожидаясь, пока девочка исчезнет из виду.
Иди, иди, милая. Не останавливайся и не играй в лесу.
Он выждал около минуты, слушая пение зяблика на соседнем дереве. И последовал за ней.
Оскар шел домой из школы с головой тяжелой, как чугун. Ему всегда становилось паршиво на душе, когда удавалось избежать наказания таким способом, будь то поросячий визг или что-нибудь другое. Даже хуже, чем если бы его избили. Он это знал и все равно еще ни разу не смог себя заставить с честью принять издевательства — его слишком пугала боль. Уж лучше унижения. Не до гордости.