Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка
Шрифт:
Спрятав свой маузер в кобуру и громким хлопком закрыв ее деревянную крышку, Шлыков медленно повернулся к назвавшему его по имени и раздраженно буркнул ему в лицо:
– Послушай ты, чиновник высокого ранга, изыди. Надоел ты мне, блаженный, хуже горькой редьки. Честное слово, прошу, не доводи до очередного греха. Эта сволочь, – он приставил указательный палец к деревянной кобуре, – хоть и не стреляет, но рукоятка у него пока еще крепкая. Дам вот тебе промеж глаз, и прощай молодость.
Однако Антошина угроза на блаженного никаким боком, похоже, не подействовала. Он ничуть не испугался, и это было видно. А может, и не сообразил. Кто их, блаженных, поймет? Тем не менее спокойно подошел к
– Вы только не пугайтесь, – сказал он мне. – Я с вами самогон трескать не стану. Я просто тихо и молча с вами посижу. А Фаддей Авдеич, ручаюсь, ничего против иметь не будет. Так ведь, Фаддей Авдеич?
– Сиди, – ответил ему хозяин заведения, оторвав наконец свой взгляд от пола.
– Нет, твою налево, ну это же просто какой-то бред! – Шлыков недоуменно развел руками, вглядываясь поочередно в лица присутствовавших. – Что же это за законы такие? И для кого они тогда писались? Отчего же, скажите мне на милость, в нашем благоухающем Эдеме, где только райские птички поют, почему-то может стрелять только хароновский калашников? Где социальная справедливость? За что же мы тогда боролись, товарищи? Значит, опять получается, что есть привилегированные, а остальные чернь? Тварь безлошадная? Так, что ли? – твердой, отнюдь не балетной походкой Шлыков вплотную приблизился ко мне и, словно каменный гость, воткнулся в меня своим немигающим, пронзительным взглядом. Долго этот взгляд выдержать было невозможно, и я опустил глаза. – Слышишь ты, классик, – его тону не хватило только распальцованной руки, – своих пацанов не угостишь сигареткой?
– В якитории не курят, комиссар, – за меня ему ответил Фаддей Авдеич с нескрываемым раздражением в голосе.
– Да? – Шлыков резко повернулся в его сторону. – В таком случае, многоуважаемый Фаддей Авдеич, ваша якитория – полное говно! – С недоброй ухмылкой на губах Шлыков вальяжной шаркающей походкой удалился в еще один, пока свободный, но тоже плохо освещаемый, угол якитории, желчно и саркастически бросив нам всем на ходу:
– Раз не дают курить, значит, будем пить. Назло врагам. Не оставили, суки, другой альтернативы.
«Боже, какой омерзительный тип! Но в одном он прав: курить-то действительно хочется», – подумалось мне, когда кто-то аккуратно дернул за рукав моей ветровки.
– Умоляю вас, не относитесь к этому серьезно. Такой же сумасшедший, как и я. Возможно, просто с более обостренной формой восприятия социальной несправедливости. Такие случаи не редки! – сказал мне тот, кто недавно присел рядом со мной на лавку. И именно он твердо знал, кто в этом мире наделен счастливым правом судить другого.
Ну а присевшего рядом со мной, думаю, описывать не имеет никакого смысла. вы, естественно, и сами догадались. Догадались и отлично поняли, кто этот субъект.
Да и я признаюсь, с некоторых пор начал соображать куда быстрее: «Cкрипченко, что ли? Нет, погодите, дорогой читатель, вы серьезно? Неужели он? Значит, все-таки не пережил бедолага выпавших на его долю потрясении? Значит, выходит, здесь теперь тусуется? Да нет же, постойте… Вроде не похож. Судя по бабулькиным рассказам, он какой-то совсем другой получался, да и…Так, писатель, тормози! Думай… Ну, конечно же блаженный! Вот теперь понятно. Вот теперь куда логичнее. Хотя…»
Ай, ладно! Какая, в сущности, разница? Тем более что додумать я так и не успел. Ход моих мыслей в который уж раз опять прервал Фаддей Авдеич. Ну что за зараза такая, этот двуликий Янус?
– Господа! Гости дорогие, позвольте вам представить достойнейших людей своего времени и моих замечательных, наипреданнейших мне друзей. Людей близких мне по духу, величайших интеллектуалов и истинных патриотов своей страны.
Фаддей Авдеич
Точно не помню, но, по-моему, и я тоже, как дурак, зачем-то захлопал в ладоши. Ну, а с другой стороны, куда ты тут денешься, когда кругом такое поголовное идолопочетание, словно ты не в якитории среди лесов, а где-нибудь в Пхеньяне или в Ашхабаде. Хотя что там говорить, лишь формы разные, а суть – она, как в бане. Она голая. И здесь и там один хрен – Азия. Да и что греха таить, в Европах и Америках такой же хрен, но, правда, формы опять же существенно разнятся.
Подобные знаки нездорового, с моей точки зрения, уважения были адресованы двум господам. Господам в нашем понимании, естественно, странным.
Ну и вид эти господа имели соответственно тоже довольно-таки странный. И думаю, это потому, что в данной истории, как, впрочем, и в предыдущей, все выглядит соответственно странным и не всегда понятным. А что поделаешь? Жанр, судя по всему.
Господа эти что обуты, что одеты были в строгое соответствие с модой двадцатых годов девятнадцатого столетия. Но опять же создавалось впечатление, что буквально только позавчера по эскизам или по портретам Слава Зайцев сострочил этим двум, безусловно, дворянам (на этот счет не было никаких сомнений) их соответствовавшие той эпохе одеяния. Ни черта в этом деле не соображая, я с уверенностью могу утверждать: ну не могло быть в те далекие постнаполеоновские времена ни таких материалов, ни электрических швейных машинок, которые могли бы делать столь безупречную строчку. Да и соответствующие моде того времени прически на головах господ, зуб даю, не знали нагретых железных щипцов для завивки. Соглашусь, идеально стилизовано, но все-таки химия. Зато, как минимум, на полгода. Можно поберечь как свое драгоценное утреннее время, так и время своего придворного крепостного парикмахера, используя его самого и его время в каких-либо иных целях. К примеру, на охоте.
– Прошу любить и жаловать, гости дорогие, сие граф, – произнес Фаддей Авдеич с гордо поднятой головой, указывая нам на одного из них. Того, кто был в мундире и имел вид особы, принадлежавшей к близкому окружению царя Николая Первого Романова. Ну, уж никак не ниже.
– Граф, – представился граф, будто сделал нам всем одолжение, слегка заметно кивнув головой.
– Очень приятно, господин граф! А я Людмила Георгиевна, – вдова сотворила изящный в ее понимании реверанс. Не иначе как в детстве ее устроили по блату в Смольный, где и всячески учили благородным манерам.
Ну, естественно, когда этот Смольный был еще институтом благородных девиц. Однако вот стоп! Нестыковочка получается. Сущий выходит анахронизм, я бы сказал. Так что Смольный, братцы, отпадает начисто.
– Грибничок, – с легким налетом развязанности отрапортовал я по-гусарски. Ну, а с другой стороны, как мне еще себя называть в сложившихся обстоятельствах?
– А сие, гости дорогие, князь. Тоже прошу любить и жаловать, – с не меньшей гордостью и достоинством представил нам Фадей Авдеич лицо, облаченное в сугобо штатское.
– Князь, – так же, как и граф, князь обозначил приветствие легким кивком головы.
Далее, мой терпеливый читатель, со стороны «дорогих гостей» последовало банальное повторение предыдущего действа. Разве что я неожиданно внес в процедуру знакомства некоторое разнообразие: подобно испытанному на поле брани какому-нибудь там кирасиру или драгуну, я шаркнул, будто на балу, подошвами своих походных кроссовок и в довершение зачем-то для приветствия протянул пахнущую копчеными угрями руку. Впрочем, к этому моменту на меня уже и не смотрели.