Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка
Шрифт:
За все время диалога графа с князем оба этих дворянина периодически опорожняют графин с водкой, при этом закусывая с большим аппетитом и по достоинству оценивая вкусовые качества снеди, поданной на стол.
Князь. О, если бы ты знал, как рад я тебя видеть, граф. И хорошо, что в добром здравии. Ведь ты не хуже меня знаешь, какие нынче времена.
Граф. У-ух, дивно балычок идет под водочку!.. Да-да, mon cher, столицу лихорадит. Да я смотрю, у вас в Москве, однако, тоже крайне неспокойно.
Князь. Конечно же не так, как в Петербурге,
Граф. Ну, как тебе сказать? Уже, по-моему, с неделю. Может, с полторы… Ай, сейчас кругом такая круговерть, что даты толком не упомнишь. Эдакий везде кисель с компотом. А у меня же, сам, брат, понимаешь, служба.
Князь. Да, времена… Нет я могу понять: наш мир, он далеко несовершенен, ну и когда с немытой харей за топор еще куда ни шло, но чтоб дворяне!
Граф. Французская болезнь, mon cher. Она – как гонорея. Egalite, fraternite… И что у них еще там?
Князь. Liberte.
Граф. Ну, правильно. Куда ж французу без свободы? Да вот ведь что прискорбно: потом всю эту «либерту» с «фратернитой» да к нам в Россию с загадочною русскою душой. И вот вам результат: у них еще там гильотина не остыла, а мы уже на площадь, строить новый мир! Ну что ты мне на это скажешь, князь? Откуда эта прыть берется?
Князь. Я мыслю, граф, с тех пор, как мы Наполеона Бонапарта пинком под зад до самого Парижа. Ты только вспомни, сколько разом безмозглых либералов наплодилось, а для России это хуже, чем чума. Куда ни плюнь, там русофил. Куда ни глянь, какой-нибудь любитель порассуждать под водочку о вольности степной. А после хором все, как попугаи: «Да здравствует народ! Народ-освободитель!»
Граф. Уверен, князь, народ сам толком этого не понял. Откуда ему знать, с какими мыслями, к тому ж не раньше, чем к полудню, его хозяева проснутся? И в правильный ли тапок залезет правая нога? Давай, mon cher, еще по рюмочке. Уж больно водка хороша (Наливают и выпивают.) У-у, брат, икорка с маслицем воистину моей душе нектар, амброзия. Да, кстати, надобно признать и рыжики отменно засолили. Поверь, mon cher, я в рыжиках-то знаю толк.
Князь. Ты, как обычно, прав. Вот то-то и оно, что толком-то народ так и не понял. Его ж, народ, по роже хлещет кто? Все верно: свой супостат. Родимый. Русский. А так, глядишь, ему кормить пришлось бы татарина, поляка, а теперь, не приведи Господь, француза. И в этом вся абстракция его крестьянского мышления.
Граф. Само собой. Естественно, сей парадокс явился к нам отнюдь не из народа. Скажи, что делать в этом государстве, где восемь месяцев в году зима, тоска и непролазные сугробы? А дома у тебя тепло. Ты сыт, обут, одет и тем же мужиком накормлен. Да тут сам Бог велел заняться вольнодумством. Лежи себе под теплым одеялом или кури чубук да рассуждай о миссии России… в масштабах мироздания.
Князь. Ну вот, граф, и дорассуждались. Дворяне на царя! Уму непостижимо! Монарх им надоел! Ты, кстати, знаешь, какой у них там был девиз? Чтоб бедных не было отныне. Ну
Граф. Нет-нет, князь, очень интересно. Об этом я пока не слышал. Однако ж, как забавно. То бишь все равны? Но коли равенство, то, как известно, хаос неизбежен. Да, но прости, mon cher, ведь, глядя на французов, мы это все недавно проходили. И в той же Франции ведь головы рубили те, кому потом их тоже отрубили. А в результате всех «революсьенов» Людовика без головы сменил Наполеон, которого потом сменил Людовик. Правда, с головой. Уже, князь, согласись, неплохо. Боже, храни мою страну от этой дьявольщины!
Князь. Да черт с ней, с этой Францией! Хотя, конечно, влияние ее всегда было огромно на наших недоумков от дворянства. Но все бы ничего, когда б не эти крючкотворы! Иуды от пера! Ничтожества и выкормыши сраных либералов!.. О господи, прости, мой друг, что вырвалось, но право, боле нет уж мочи!
Граф. Господь с тобой, душа моя! О чем ты? Ерунда какая. Порой скажу тебе сугубо entze nous, сам государь на тайных заседаниях ввернет такое! А что уж говорить о нас-то, «сирых да убогих». Ох, расстегайчики, скажу тебе, божественны!
Князь. Пожалуй, соглашусь, что растегайчики действительно отменны. Да, кстати, a pzopos, как говорится. Я слышал, ты недавно видел государя. Вне заседаний. Ну, вне службы, так сказать. У вас с ним, я так понимаю, была аудиенция?
Граф. О да, мы повидались. Отрицать не стану. И не скажу, чтобы случайно. вызывал. Беседовали с ним… о разном… Ах, князь, mon cher, ну что мы все с тобой вокруг да около толчемся, как девки молодые подле мужиков, ей-богу! Ведь мы уж, почитай, лет двадцать, как друзья. Давай-ка просто без обиняков: ведь знаю, ты ж о Николеньке со мной хотел поговорить. Ведь так?
Князь. Да, именно о Николя. Чего уж тут скрывать? Но, знаешь, сразу с места да в овраг, признаюсь, как-то не умею.
Граф. Ну, кто же виноват, что воспитание да порода не позволяет нам общаться без преамбул? У черни нашей с этим все гораздо проще! (В сторону.) Эй, человек! Немедля, будь любезен!
(В ту же секунду непонятно откуда появляется Еропка.)
Граф. Скажи, нескучный, омары, лобстеры, лангусты есть на кухне? (Еропка испуганно смотрит на графа.) Ну хорошо. Креветки, лангустины?
Еропка. На сей час, извините-с, знать об этом не могу-с. ваше Сиятельство, дозвольте все узнать? Я мигом-с.
Граф. Узнай, любезный. Ну, а как узнаешь – нам непременно доложи.
(Еропка исчезает столь же незаметно, как и появился.)
Князь. Да бог с тобою, граф. Какие, к черту, в нашем захолустье лангустины? О них, я думаю, и в Петербурге-то никто не знает. Нам вечно суждено болтаться на задворках. Возьми Европу: та давно уж перешла на поедание глубинных гадов… Скажи мне лучше, где он?