Врачеватель. Олигархическая сказка
Шрифт:
До Крымского моста доехали достаточно быстро, но на самом мосту опять застряли в пробке.
На противоположной стороне в начале виадука было заметно скопление людей. Стояли четыре машины милиции и одна скорой помощи.
– Там что-то случилось, Палыч, – сказал Григорий.
– Вижу. Ты вот что, Гриша, отвези Ларису Дмитриевну домой, а я попозже сам доберусь, – сказав это, он вышел из машины.
– Пал Палыч, ну подожди ты, ей-Богу! – остановил его Григорий. – Как ты доберешься, если у тебя нет денег? Автостопом что ли? На вот, прошу тебя, – он протянул Пал Палычу пятисотрублевую купюру, – возьми, пожалуйста.
– О, спасибо, Гриша! – Пал Палыч улыбнулся. –
– Идет, Палыч.
Сунув деньги в карман и лавируя между застрявшими машинами, он быстрым шагом направился к противоположной стороне моста.
– Пашка, подожди меня! – Остроголов услышал голос Ларисы Дмитриевны, бежавшей за ним вдогонку. – Я с тобой. И не говори ничего!
– Хорошо, Лариса, – секунду подумав, ответил Пал Палыч, – только давай быстрее, а то можем не успеть.
Включив аварийные огни и запрыгнув ногами на прочный капот «Гелентвагена», Григорий крикнул вслед удалявшимся хозяевам:
– Палыч! Буду здесь вас ждать. На этом месте. Слышишь?
Усевшись на капоте и закурив, он ни с того ни с сего декларативно заявил: «Хрен кто меня сдвинет отсюда!»
В самом начале моста со стороны метро «Парк Культуры», где еще до реки под ним проходит проезжая часть набережной, все было оцеплено милицией, не допускавшей многочисленных зевак к месту происшествия.
Пробравшись сквозь толпу, Пал Палыч лицом к лицу столкнулся с майором, суетливо раздававшим приказы своим нерадивым подчиненным: «Лещук, ты что, не можешь с ними связаться?.. Ну где эти чертовы пожарники с брезентом? Там же не река, там асфальт! Ведь разобьется, дуреха, вдребезги!..»
Положив руку на погон майора, Пал Палыч пристально посмотрел ему в глаза.
– Майор, пропустите меня к девочке.
– Это еще что такое! Вам что?.. – майор запнулся, узнав Остроголова. – Как, это вы?! Здесь? Это же вы?..
– Наверное, я. Пустите, майор.
Не дождавшись ответа, он оставил позади себя майора вместе с его оцеплением.
На краю широкого каменного парапета, держась маленькой тоненькой ручкой за вертикальную опору строительных лесов, стояла белокурая девочка лет десяти, отрешенно глядя большими голубыми глазами на собравшуюся толпу. Она была одета в некогда цветастую дешевую болоньевую курточку, на которой, вероятно, от проведенных в грязных подвалах ночей преобладал только один цвет – серый. Ее ангельское личико с божественно-тонкими чертами давно уже не знало мыла, даже хозяйственного, и было странно, каким образом этот бедный, всеми забытый и никому не нужный ребенок смог привлечь к себе столько внимания. Но об этом мы сможем узнать не сейчас. Если только потом, в следующем повествовании.
Когда Пал Палычу осталось только протянуть руку и ухватиться за некогда цветастую курточку несчастного ребенка, девочка своим тихим, нежным голосочком произнесла фразу, которая заставила Пал Палыча, будто с помощью натянутой, прикованной кольцом к его ноге цепи, в мгновенье остановиться: «Не нужно, дяденька. Не подходите. Я все равно ведь прыгну, а вы и не успеете. Не надо волноваться за меня. Мне все равно».
«Как эта девочка в такую минуту может думать о моих волнениях!» – эта мысль пронзила Пал Палыча, на секунду сковав его движения. Он отошел на шаг и сел на парапет.
– Да, ты права, Лариса, не успею. Но посмотри, как интересно: мою жену зовут Лариса, и ты Лариса тоже… Ведь так? Такое ощущение, что это неспроста, ты не находишь?
– Да, это интересно, дяденька, я знаю – вы хороший, но зря вы так пытаетесь меня спасти. Мне в этой жизни больше ничего не нужно. Наверное, я маленькая, глупая, но больше
Она посмотрела вниз, и Пал Палыч понял, что сейчас эта девочка совершит то, что уже давно задумала.
– Постой, дитя! Ну поживи еще минуту! Ты прыгнешь, я не сомневаюсь!.. Послушай только, что хочу тебе сказать! Неужели это сложно? Ведь я прошу всего минуту!
– Ты хочешь, дяденька, сказать мне, что ты меня удочеришь? – непосредственность ребенка дробила глыбу взрослости, как сахар.
– Я?.. Конечно! Но зачем мне это делать, если и так я твой отец! Я признаю – мы с мамой виноваты. Вон посмотри, стоит в своем халате, плачет, как ребенок… В двухлетнем возрасте ты потерялась, а мы не знали с мамой, как тебя найти. И вот сейчас, как провидение Господне, я вновь тебя увидел! Ну а теперь скажи, скажи, что так не может быть!
– А ты не врешь мне, папа? – с приоткрытым ртом, во все свои глазенки глядя на новоиспеченного отца, ребенок спрыгнул с парапета, оказавшись, слава Богу, на мосту.
– Я вру? Лариска, чтоб я провалился! Спроси у матери, она тебе расскажет… Да пропустите ж, наконец! – крикнул он майору.
Пробившись в первые ряды зевак, Лариса Дмитриевна, как ураган, не ведая преград, ринулась навстречу белокурому созданию, упав, разбив колено и не заметив этого совсем.
– Мама! Мамуля! – сама доверчивость бежала ей навстречу.
Когда Лариса бросилась в объятия ребенка, Пал Палыч, подойдя к майору, тихо произнес ему на ухо:
– Майор, когда ты станешь генералом, а ты им, без сомненья, станешь, хочу, чтоб помнил, как устав: ничто на белом свете, никакая мука не может быть сравнима с тем одиночеством, в которое заблудшая душа себя ввергает в страшной бездне космического хаоса и мрака, там, где царят бесцветие и бесконечность. Но там не только холод. Там есть еще сияние, а значит, есть любовь. Поверь мне, я там был, – он снова положил ладонь своей увесистой руки майору на погон. – Я это испытал, я знаю. Теперь же распускай зевак. Пожарникам отбой – брезент уже не нужен – и дай спокойно нам уйти отсюда.
– Вы знаете, а я хоть редко, но молюсь, – глядя в сторону, ответил ошарашенный майор.
– Уже неплохо, но молитва без деяний – звук пустой. Без веры, без любви, одна – не стоит ничего. Молитве надобен посыл, идущий изнутри, венец которого, как высшая гармония, – нетлеющая жажда к состраданию. Твой Бог вначале должен быть в тебе самом, тогда тебя услышат и на звездах.
Утопающий в любви белокурый ангелочек бодро шагал по Крымскому мосту, держа за руки своих вновь обретенных родителей: «Папуля, знаешь, а я помню. Мне рассказала нянечка недавно. Она хорошая и добрая. Всегда меня конфетой угощала. Она работает у нас в детдоме. Она сказала, что я в детстве потерялась, но очень скоро вы меня найдете… Мамуля, не поверишь, я знаю много-много сказок, а некоторые даже наизусть…» – стрекотал без умолку ребенок, рассказывая столько интересного и поучительного своим взрослым родителям, которые либо еще совсем не знают, либо уже успели основательно забыть, сколько в этой жизни замечательного и захватывающего открывается твоему взору на каждом шагу.
Да, эти взрослые даже не заметили, как прошли мимо своей машины, как на противоположной стороне Григорий, стоя на капоте аварийно моргавшего «Гелентвагена», что-то им кричал и отчаянно размахивал руками, как, наконец, поняв тщетность всех своих попыток обратить на себя внимание, в сердцах что-то высказав апрельскому небу, спрыгнул с машины и, не обращая внимания на несущийся на него автомобильный поток, побежал их догонять…
Да, эти взрослые – они хорошие, но очень заняты всегда собой.