Враг мой - дневной свет
Шрифт:
– Сынок, прости, что разбудила… – и отпрянула, побелев от ужаса.
– Я не спал, - холодный голос из темноты сбил ее с ног. – Отойди, мама, ей не место в нашем доме.
В неверном свете, сочащемся из коридора, Галина успела заметить блеск стали на лезвии ноже. Лететь с лестницы ей не пришлось: сын оттолкнул ее куда-то вбок, в сторону открытой двери предполагаемой будущей спальни мадам Илиги. Но пока она барахталась, очумев от ужаса, Дима уже спускался в холл. Сердце ее дернулось, и все потемнело вокруг, опустив ей на веки гробовое молчание обморока.
Он лежал без
Снизу раздавались громкие возбужденные голоса. Лежать и слушать вой ветра за окном было не так мучительно, как пытаться определить, что же все-таки осмелился перешагнуть порог его дома. Эх, мама! Тысячу раз клялась не совершать ничего подобного, и на тебе, не сдержалась.
Он стремительно скользнул к двери, открыл ее и вышел на лестницу. Весело щебетала вошедшая в холл гостья – совсем незнакомый голос вроде бы, а прислушаешься, так он знает его так же хорошо, как мамин. Кто же это? Забыв о страхе, он шагнул на верхнюю ступеньку. Ноги в носках крались бесшумно; сердце долбилось, дыхание замерло. Вот уже стал виден расстеленный мягкий ковер в холле возле дивана, вот показался журнальный столик, а на нем – дымящаяся чашечка и маленькая вазочка с печеньем…
Нога соскользнула так внезапно, что он едва успел ухватиться за перила. Иначе, скатиться ему прямо под ноги этой жирной коровы в красных сверкающих брюках. Мадам Илига.
Что? Что-что-что?! Да ничего! Вот, где он слышал этот ненавистный ему голос! Из магнитофона! Из маминого магнитофона!!! Но как получилось, что эта бабища с голосом, как пожарная сирена, сидит в мамином любимом уголке дивана и трогает рассеянной рукой мамин плед, свернутый на манер валика?! Какой черт принес ее сюда?!
Дрожа от возмущения, если не сказать, гнева, Дима стал медленно подниматься к себе. Прошла вечность, прежде чем он затворил за собой дверь и прислонился горячим лбом к холодной поверхности стены. Кажется, сейчас он умрет. Тело не повиновалось ему. Он сел на пол, но как сделал это – не помнил. У столика, где они с мамой пили чай с бутербродами, валялась опрокинутая тарелка, вилки и нож для масла. Не думая, он взял нож и притянул его к груди. Ярость росла, как грозовая туча на горизонте солнечного полдня. Пульс зашкаливал, и дышать становилось все труднее и труднее. А вот ноги влекли его к двери.
И вдруг эта самая дверь открылась, и встревоженная мама показалась на пороге. Нет, не видать мадам Илиге маминой дружбы, как своих жирных ушей из-за жирных щек. Кончено! Хватит его мучить. Он вскочил и рванул из спальни, размахивая ножом.
========== Часть 25 ==========
25.
Шум на втором этаже нисколько не взволновал Илигу, уставшую от долгой дороги, и мечтавшую скорее прилечь. Мало ли, какие страсти кипят в доме приютившей ее женщины. Сейчас разберется Галина, и позовет ее спать.
Но не ей сегодня выпала удача распределять роли.
– Пошла вон, сука! – совсем не по-детски взревел юноша и ринулся к ней, сверкая вытаращенными глазами. – Убирайся!
Подняться она не успела. Он налетел, как вихрь и воткнул нож ей в живот по самую рукоятку.
– На тебе! На! На! На! На! – С его губ текла слюна, а глаза впились в ее зрачки, вытягивая из нее жизнь. – Сдохни! Сдохни!
Сознание мутилось, и она так и не успела ощутить боли от постороннего предмета, торчащего из ее живота, прямо посреди красного атласа брюк с высокой талией. А вот адскую боль в раздираемой чем-то шее, она почувствовала, и, наконец, родился крик.
Димка рвал ее шею зубами, выдирая куски плоти; тут же их выплевывал, и снова впивался в жирную массу. Кровь хлестала из порванной артерии, но его это не волновало. Темнота в глазах не проходила, удовлетворение не наступало; ему было мало ее боли, мало крови, мало крика…
Шли часы. Полумертвая от ужаса и боли, Галина, борясь с удушающей тошнотой, ползла к лестнице. Там внизу, куда гнали ее остатки здравого смысла, совершалось немыслимое нечто, стать свидетелем которого ей неминуемо предстояло, если она поторопится. Она знала одно – спасти Илигу ей не удастся. Она сделала ошибку. Вторую по счету. Первая была – родить сына!
Когда робкие, словно извиняющиеся перед людьми за ночное безобразие, лучи солнца проникли в холл, они осветили ужасающую картину, до описания которой, впрочем, додумались все любимые Димкой писатели. Галина тупо смотрела на кровь, залившую все вокруг, и труп женщины, бесформенно завалившийся набок. Сын лежал в проеме двери, ведущей на кухню, и тихо стонал. Входная дверь сотрясалась от ударов ногами: Яша вернулся за своей певицей…
Сидя на полу, Галина не желала шевелиться и думать. Пусть Яша выбьет дверь, пусть приедет милиция; сама она уже умерла…
Яша вынес дверь с третьей попытки, несмотря на отчаянные протесты визжащего на цепи Барка. От увиденного он оцепенел. Вытаращив глаза и схватившись за сердце, он пятнадцать минут пытался вдохнуть в себя воздух, и каждое движение грудью причиняло ему невероятные страдания. Это к физическому недомоганию, прибавилась душевная мука. Когда он, наконец, пришел в себя, взгляд его различил и следы крови на мебели, стенах, картинах, и лежащую хозяйку дома, полумертвую от шока. Бросившись к ней, чуть не упав, поскользнувшись на крови, он крикнул:
– Что это? Как это? Как это понимать?! – бледность залила его лицо, но, к счастью, он уже пытался соображать.
– Толя! – закричала вдруг Галина и схватилась за щеки, выворачивая нежную кожу пальцами, - Толе позвоните!
– Сейчас! – выдохнул Яша и вскочил, оглядываясь в поисках телефона. Он не скоро добился от обезумевшей женщины, где взять номер этого пресловутого Толи. Наконец, ему повезло: в сумке, висевшей на крючке у двери, обнаружился сотовый, а в нем, в списке номеров, и нужный.