Враг мой - дневной свет
Шрифт:
– Мам, ты бы спустилась к Карине, - обеспокоено глядя на мать, посоветовал Димка. – Она там совсем одна.
– Я тебе мешаю? – горько скривившись, спросила Галина; у нее и в мыслях не было, что сын просто тронут чужим горем. К сожалению, она знала, какой он чудовищный эгоист.
– Нет, представь себе, - обижено и устало вздохнул Димка. – Просто ты ведешь себя неправильно. Спряталась тут от проблемы, а ее решать надо. Может, нужно все же вызвать «скорую», или снова этому врачу позвонить. Вы с чего взяли, что Егор умер? Вы, что, доктора офигительные? Может, он в обмороке.
Галина разинула рот от удивления. Сын рассуждал, как взрослый, разумный мужчина.
– Да. Димочка, я побегу вниз. Хорошо, - залепетала она и тут же поспешила выполнять обещание. Неуместная радость разлилась по ее распухшему от слез лицу, и она, с трудом сдерживаясь, выскочила в коридор.
========== Часть 21 ==========
21.
В день, когда хоронили Егора, пришла зима. Димка стоял у окна, кутаясь в связанный матерью плед, и мрачно смотрел, как выводят из соседского дома еле держащуюся на ногах Карину, и бережно ведут к одной из припаркованных у забора машин. Черное пальто, видно, совсем не грело ее, черный платок то и дело сползал с гладких волос, и снег с ветром тут же набрасывались на нее, крутя, издеваясь, пронизывая первым ноябрьским морозом. Его красивая мама с непокорными вьющимися волосами, в светло-синем с мехом пальто, казалась неуместно праздничной на фоне всеобщего умирании, и природы, и детей. Соседи стояли серой, припорошенной метелью, стеной, о чем-то переговариваясь, склоняя друг к другу головы. Лица были изумлены и печальны. Перед уходом мать обронила фразу, которая до сих пор зудела в его мозгу:
– Когда умирают дети – это страшно и удивительно; это отнимает силы и надежду.
Он хотел объяснить ей, что дети сами по своей воле не умирают. Что человек с пеленок уже или кому-то нужен, или его приход в этот мир неуместен, и нужно найти в себе силы и понять, что рано или поздно с каждым неугодным случится то же, что с Егором.
То, что мать приняла за полное выздоровление, было мрачным удовлетворением собой, и своей ролью в этом сложном, коварном мире. Знать, что ты велик и способен вершить судьбы – это настоящее счастье. А чувствовать себя больным, ненужным или печальным в то время, когда по твоей воле сто человек рыдают и взывают к Богу, глупо и странно. Сегодня он ощущал себя совсем здоровым, и, захоти, вышел бы на улицу прямо к этой замерзшей от горя толпе.
Людям всего не объяснить. Люди всегда думают, что они самые умные, и все про всех знают. Некоторые объяснения принимаются, но большинство просто выслушиваются с вежливой миной, а потом, за глаза, искажаются до неузнаваемости и портят все впечатление. Это он узнал сам, смотря фильмы и читая книги. Его мама – простой человек с теми же глупостями в голове, и с той же манией величия. Удивительно, какой, оказывается, этот человеческий мир равнодушный. Всем лень чуточку напрячь мозги и постичь, наконец, друг друга, научиться видеть и слышать то, что скрыто, научиться делать правильные выводы.
Мама знала его четырнадцать лет, говорила с ним, боялась за него, перечитала кучу разной медицинской литературы, чтобы лучше понять его состояние, и не сумела приблизиться к нему хотя бы на полшага. Почему? Может, она глупа? Ведь, будь она умной, стала бы она влюбляться в несчастного Егорку, или, к примеру, слушать жуткую музыку мадам Илиги?! Не далее, как вчера, он слышал, как она с сожалением сетовала кому-то по телефону, что не может пойти на концерт прибывающей в их город «звезды». С ума сойти: Жаровская решила посетить родные пенаты, чтобы потом с пафосом рассуждать о любви к березкам и снежным долинам,
Через несколько часов, когда Дима задремал над очередным творением Э. По, мать вернулась домой и поднялась в спальню к сыну.
– Дим, спишь, что ли? – негромко спросила она, просовывая в дверь сначала поднос с блинами и вареньем, а уж потом заглядывая сама. Ее глаза были накрашены, аккуратно лежали челка и локоны, нос не покраснел, щеки не отекли. Неужели она не рыдала в три ручья, а просто посочувствовала подруге и привезла ее домой, чтобы скорее покончить с похоронным настроением.
– Входи, ма, я что-то отключился, - он мгновенно собрался и прогнал остатки сна,- как там?
– А-а, как там может быть?! Двигай стол, чаю попьем, я замерзла, как бобик.
Он улыбнулся, и, убрав со стола книги, набросил на него маленькую скатерку, и потащил за углы к креслу.
– Ставь, ма, а то тяжело держать.
– Ничего, что я так ворвалась? – Галина села на удобный маленький стул с витыми ножками и начала разливать чай по чашкам.
– Хорошо, что пришла, - он с удовольствием обмакнул свернутый блинчик в черничное варенье, - а то я уж подумал, закроешься в спальне и плакать будешь.
Она разглядывала его с отстраненностью химика, проводящего опыт, и как заклинание повторяла про себя слова Анатолия, сказанные ей только перед ее отъездом с кладбища: «Помни, Галюша, Димка может быть в этом замешан! От вируса так не умирают!»
Она ехала домой по заснеженной трассе, кусала губы и проклинала день, когда решила оставить ребенка. Хоть и гнала она всю жизнь от себя слова матери о возможном уродстве будущего малыша, против истины воевать становилось все трудней и трудней.
– Что мне делать? – спросила она у Анатолия. – Я ведь еду домой, а там он. Вдруг он ничего об этом не знает? Мало ему душевных травм, так еще я наброшусь на него с обвинениями.
– Ты, что, совсем с ума сошла?! – воскликнул он и тут же, оглядываясь, повел ее за руку подальше от толпы. – Галя? Какие еще обвинения?! Он же тебя в собственной постели придушит, если мои подозрения верны! Милая, ты должна включить весь свой актерский талант, весь природный такт и, несмотря ни на что, всю любовь к Димке. Пей с ним чай, смотри с ним кино, говори с ним, ври, все, что в голову взбредет, только молчи о Егорке. Боже тебя упаси начать сожалеть о нем в присутствии сына! Ты слышишь меня? – он обнял ее за плечи и заглянул в глаза. – Понимаешь?
Она обхватила его руки – теплые и сильные - своими, застывшими даже в варежках, руками и кивнула.
– Скоро все разрешится,- продолжал Анатолий, напряженно вглядываясь в ее бледное лицо.- Мы назначим какую-нибудь экспертизу, осмотрим Димку, поспрашиваем. Его улучшение нам на руку. Пусть пока он ни о чем не подозревает, а твоя задача – усыпить его бдительность. И слушай все, что он сочтет нужным тебе рассказать. У него, кажется, выявилась маниакальная зависимость от убийств…
– Почему убийств?! – с ужасом переспросила Галина, гипнотизируя его взглядом.