Враг народа. Академия красных магов
Шрифт:
— Ну а теперь хватит слов, — изрек Влад, чем изрядно обрадовал уже уставших от мыслительного процесса слушателей. — Спарте нужны сильнейшие! Новички, покажите, на что способны, — он призывно махнул на одетого в броню манекена. — Чем больше БЭМ в ударе, тем выше шанс каждого из вас вступить в самый сильный орден академии!
Парни вокруг начали бодро сжимать кулаки, готовые наконец заняться любимым делом.
— А ты, — его взгляд снова замер на мне, но теперь уже с иронией, — можешь не бить. Ты можешь просто плюнуть…
Стены спортзала аж содрогнись от дружного ржача, некоторые из слушателей даже похрюкивали.
— Если только на твою Спарту, — бросил я.
Хохот вокруг мгновенно оборвался. Все спартанцы недобро уставились на меня — кроме одного: метателя столовых ножей, которого я серыми волнами страха размазал во время поединка по арене. Этот сейчас попятился к двери, проявив впечатляющую смекалку.
— Видимо, вчерашнего предупреждения было недостаточно, — царапнул меня глазами Голицын Влад.
— Вполне достаточно, — отозвался я.
— Значит, ты сделал неправильные выводы… — отвернувшись от меня, он окинул небрежным взглядом Генку. — Ну, с тобой тоже все понятно. Куда друг, туда и ты. Своей же головой не думаешь…
Затем его глаза пытливо и чуть ехидно остановились на пришедшем с нами одногруппнике.
— Ну а ты, Зорин, чего? Ты-то уж точно не в том положении, чтобы плеваться… Здесь, — Голицын обвел рукой толпу, — минимум валеты, а ты даже на восьмерку с трудом тянешь…
— В таком случае, — сказал Зорин, — это приглашение было ошибкой.
Засунув руку в карман, он достал желтый мятый конверт и без малейших колебаний разорвал его пополам вместе с лежащим внутри посланием. На пару мгновений все вокруг будто погрузились в ступор — то ли от хруста бумаги, то ли от его тона. А тон у него и правда особенный: спокойный и абсолютно бескомпромиссный — когда человек скорее умрет на месте, но от своих слов не откажется. Возможно, именно поэтому он и говорил очень не много.
В любом случае помог одногруппник нам отлично: вдвоем с Генкой мы бы такого эффекта настолько быстро не добились. Куда ни посмотри, повсюду запрыгали видимые только мне широкие оранжевые волны. Всем стало любопытно, что случится дальше: вести себя так в Спарте все равно что выйти к голодным хищникам, с головы до ног обмазавшись кровью — каждый день такого не увидишь. Я еле заметно кивнул, и друг тоже вытащил свой конверт и с удовольствием его порвал. Хруст получился звонким и бодрым, будто дополняющим тот первый хруст, который, казалось, все еще витал в тишине спортзала. Мастер ордена медленно и с угрозой перевел глаза на Генку.
— А тебя я, похоже, бил в детстве мало, — заметил Голицын, глядя на разорванный конверт в его руках. — Ничего, это поправимо…
Следом порвал конверт и я, собирая общее внимание. Повернув головы, все спартанцы вновь уставились на меня. Оранжевые волны заколосились еще мощнее, словно окрашивая воздух вокруг.
— Теперь моя очередь, — я шагнул в центр зала и встал рядом с их мастером, чтобы меня было еще лучше видно и слышно, — делать предупреждение.
— А не боишься? — зловеще прищурился Голицын. — Вас трое, а нас вон сколько…
Его прихвостни закивали,
— Это тебе надо бояться, — отозвался я. — Если захочу, тебя твои же и побьют.
— Чего? — не понял Влад.
Зал, казалось, уже захлестнули широкие оранжевые волны. Честно говоря, я не слишком любил пользоваться любопытством. Но оно бывает разным — можно с любопытством смотреть на сложный танец или открывать для себя новое место, а можно с любопытством собираться на казнь. Любопытство — сложная эмоция, и весь вопрос в том, что его вызывает. Здесь и сейчас всем вокруг было любопытно, как нас накажут за дерзость, а потому их любопытство вполне могло и ранить.
— На колени! — приказал я и резко махнул рукой.
Повинуясь моему движению, оранжевые волны мигом превратились в острые лезвия, как у того стилета, которым мне днем ранили ладонь, только гораздо длиннее, и с размаху рубанули толпу по коленям — разрывая кожу, разрезая связи, пробираясь глубоко, аж до костей — причиняя дикую жгучую боль, не реальную и вместе с тем невыносимую… По спортзалу тут же пронеслись несколько отчаянных визгов, испуганных писков, нервных вскриков и дружный стук, с которым колени рухнули на пол.
БУМ! БУМ! БУМ!.. Слева, справа, спереди — повсюду попадали на колени. Все, кому хотелось посмотреть, как приструнят нас, все, у кого не было ментальных щитов, кто еще не умели их ставить или не додумались вовремя это сделать — сейчас они все были на коленях. Уже не хозяева положения, а заложники ситуации — мои заложники.
— Вот, — я повернулся к их мастеру, побледневшему, но стоявшему на ногах, — те, кто стоят, это твои люди, а на коленях сейчас — мои…
Вот только не павших спартанцев можно было посчитать по пальцам. Казалось, я поставил на колени весь зал. Кроме их мастера, стояли только двое — из тех пяти, которые вчера поджидали нас вечером в недостроенном спортзале. Остальным же не хватило то ли сил, то ли ума закрыться от меня заранее — видимо, настолько верили в свою гарантированную защиту и безопасность. Ну и манекен тоже остался стоять, но тут ничего удивительного: у него не было ни мозгов, ни эмоций, ни коленей, чтобы на них упасть.
— Прикажу, — я снова повернулся к Голицыну, — и они дружно встанут и хорошенько тебя отпинают. Всей толпой, как ты любишь…
Краем глаза я заметил, как один из его стоявших соратников гневно дернулся в мою сторону. Однако Влад порывисто вскинул руку, останавливая его.
— Раз уж проиграл поединок, — жестко продолжил я, — прими это достойно. Нечего подкарауливать нас по углам и прикрываться чужими кулаками. Как видишь, они с легкостью могут обернуться против тебя!
Не говоря ни слова, Голицын мрачно, с явным презрением прошелся глазами по упавшей на колени толпе. Некоторые стояли смиренно, словно опасаясь, что стоит дернуться — и они снова ощутят ту сумасшедшую разрывающую боль, воображаемую, но вместе с тем такую мучительную. Другие же, как Стас, отчаянно тужились, пытаясь встать — однако были не в силах этого сделать. Оранжевые волны прочно, будто гвозди, прибивали их к полу — так что подняться они не могли. В конце концов, я их поставил не для того, чтобы они поднялись.