Враг навсегда

Ветрова Роза

Вкрадчивый тон Джексона, когда он произнес «Ди» мне решительно не понравился. И этот взгляд… Я определенно видела в нем проснувшуюся заинтересованность. От мерзавца Феллроуза! Фу!

Торнхилл скривился и внезапно дернул меня за плечо, помогая встать. Я обмоталась в его пиджак, радуясь, что длина прикрывает все, что должно быть прикрыто.

Развернул меня к себе.

— Не знаю какова твоя последняя капля этого жалкого мазохизма, судя по всему, тебя все устраивает. Роль жертвы тебе идеально подходит, наслаждайся. Но я не хочу,

что в это впутывали меня или мою семью, — процедил он, продолжая болезненно сжимать мое плечо. — Исчезни.

— Я всего лишь… Про Грэйс…

— Замолчи сейчас же. Иначе я за себя не ручаюсь, — еле слышно произнес Торнхилл. Стало страшно. Он не бросал слов на ветер. Если грозился унизить, значит сделает.

— Спасибо за пиджак, — упрямо ответила ему шепотом. Подошла к брошенным на газоне вещам, подобрала и снова скрылась в раздевалке.

— Ну, так неинтересно, — наигранно вздохнул Оскар, и я услышала, что голоса одноклассников стали отдалятся. — Алекс, ты сегодня такой нудный.

— Отвали.

— Не даешь повеселиться.

Вскоре все стихло. Они наконец-то ушли.

Быстро переодевшись в свою одежду, я бережно подхватила пиджак Торнхилла, собираясь ему отдать при встрече. Или мне нужно постирать его? Он же ненавидит мой запах. Он меня всю ненавидит. Как и я его.

Размышляя во сколько обойдется химчистка при школе, я открыла дверь и вышла наружу. Вздрогнула, увидев ЕГО, стоящего возле двери. Торнхилл караулил, чтобы мне никто не помешал одеться?

— Эээ, я постираю…

Не успела договорить, как он молча вырвал свой пиджак из моих рук и быстрым размашистым шагом пошел прочь с поля.

Я растерянно посмотрела ему вслед, чувствуя, как тоскливо сжимается мое сердце. Так всегда, едва стоит подумать о НЕЙ.

— Прости, что я убила Грэйс… — тихо прошептала я, чувствуя, как все во мне надламывается окончательно, и долгожданные слезы появляются на глазах. — Прости…

ГЛАВА 4

ДИАНА

Много лет назад…

На Каймановых островах мы появилась при весьма печальных обстоятельствах. Мать никогда об этом не рассказывала, но я и сама помнила многое. Целый калейдоскоп воспоминаний.

Мне тогда лет пять было.

Помню, что где-то в глухой провинции России, нас преследовал в сумерках сильно пьяный мужчина. Мой отец. Душераздирающие крики, грохот, звон стекла… Мать выпрыгнула в окно со мной подмышкой. Пригнула меня к земле и сверху легла. Но я все равно слышала скрежет ножа по кирпичу над нашими головами. Он просто не мог дотянуться. Резался об осколки и покрывал нас благим матом. А когда все-таки в окно за нами полез, то мать дернула меня изо всех сил за руку, отчего я заорала, как сумасшедшая. И мы побежали. Босиком, в домашней одежде как были. Дальше как в тумане. Бег, ходьба, бег, ходьба. Сменяющиеся машины, попутки, автостоп. Фуры, автобусы с сердобольными водителями.

У матери жуткие фингалы под глазами, разбитые губы. Это каждый день было. Не знаю

почему она так долго терпела. А у меня вывих руки, который вправил дальнобойщик, увидев мое плачевное состояние. Высокая температура, озноб. Мне так плохо было. Это тоже урывками помню. Помню, что он склонился надо мной, положил прохладную тряпку на лоб. Его седые длинные волосы, как у хиппи, коснулись моего лица.

— Бедное дитя. Терпи, малышка.

Дальше дикая ослепляющая боль, мой вопль, потеря сознания…

Из России мы бежали в Узбекистан, а оттуда еще дальше. Следующие страны я плохо помнила, впрочем, мы почему-то нигде не останавливались. Когда я робко сказала, что тот мужчина нас уже не догонит, она лишь обмолвилась:

— Тайну в себе несу. Нам везде опасно. Ничего больше не спрашивай.

Так мы и колесили автостопом по ближним странам, вечно голодные и грязные. Денег не было от слова совсем.

Ковырялись в мусорных баках около магазинов, просили милостыню. Мать то и дело брила меня налысо, чтобы вывести появляющиеся с завидной регулярностью вши.

Зимой было совсем худо, но мать обещала, что скоро поедем к морю, к солнцу. Я верила ей, и из мусорных баков добывала, к своей радости, то разбитые солнечные очки, то разодранную панаму. Этот жалкий скарб я берегла для моря…

Однажды ночью мы оказались в каком-то порту, шныряли между больших грузов, коробок и прочего. Остановившись у одной огромной коробки, мать бросила:

— Лезь давай.

— Чегоо? — удивилась я, но она шикнула на меня и толкнула внутрь, и сама с небольшим тюком ко мне залезла.

Провонявшей рыбной сетью сверху прикрыла. Мы с ней так, скрутившись рогаликами, всю ночь пролежали, спрятавшись. А утром пришли люди, говорящие на незнакомом языке. Коробку подняли и куда-то погрузили.

Мать только через несколько часов разогнуться и вылезти из коробки разрешила. От неудобной скрюченной позы все тело затекло, а живот крутило от голода. Я расплакалась. Но мать, развязав тюк, оторвала совсем небольшую корочку от хлеба и все. Этим и перекусили.

Чуть позже я сама догадалась, что мы в море. Плывем на корабле. Мать все молчала, на безумицу была похожа. Я ее тогда немного боялась. Смешно звучит, но был период в детстве, когда я думала, что меня цыганка выкрала. Что она мне никто.

Вот только с матерью мы были очень похожи. Черные крупные кудри, темные раскосые глаза, смуглая кожа. Не могло быть сомнений в нашей родственной связи.

На том корабле долго плыли. Один хлеб ели и водой запивали. Меня рвало постоянно, я была сильно слаба, думала умру. Но мать говорила что это всего лишь морская болезнь, ничего страшного. Мы с ней так и просидели несколько недель в грузовом отсеке среди огромных контейнеров и коробов, прячась по углам, как мыши.

Так и приплыли нелегалами на Каймановы острова. В той же коробке нас вынесли, а ночью мы дали деру из какого-то пыльного склада.