Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году
Шрифт:
Захват Сталиным Прибалтики и его военная операция против Финляндии, начатая 30 ноября 1939 г., стали причиной серьезного недовольства и в немецком руководстве. В «антивоенной группировке» национал-консервативной оппозиции и среди генералитета далеко не многие надеялись на мирное урегулирование с западными державами, при котором Германии могла быть гарантирована ее территория в границах 1914 г., включая, по возможности, и Польское государство с централизованным устройством. У некоторых это было связано с отвращением, которое они испытывали как к грязным деяниям СС в Польше, так и к проводимому, по их мнению, «проболыпевистскому» курсу Гитлера. Бывший посол Ульрих фон Хассель и бывший обер-бургомистр Лейпцига Карл Герделер, эти два важнейших представителя гражданской оппозиции, считали настойчивое стремление Гитлера вести войну на Западе, прикрываясь с тыла Сталиным,
С целью выхода из внезапно возникшего затруднительного положения были «пожертвованы все важные позиции: Балтийское море и восточные границы, не говоря о безнравственном политическом предательстве прибалтийских государств. Это ставило под угрозу доктрину Dominium maris baltic[21], а в случае конфликта с Россией могло затруднить поставки железной руды из Швеции. Но все это меркнет по сравнению с передачей в руки большевиков части Запада с его германо-лютеранской культурой и традициями старой Австрии. Все это попало в руки тех большевиков, против которых мы вели смертельную борьбу в далекой Испании. Большевизация уже ведется широким фронтом на бывших польских землях». Вполне вероятно, что «Гитлер в глубине души готов к тому, чтобы в будущем отказаться от войны с Советским Союзом. В результате этого характер его политики станет еще более преступным и наглым. Продвижение большевиков по всему фронту вплотную к нашим границам, вкупе с неизбежными социалистическими результатами военной экономики, должно и в Германии вызвать опасные внутриполитические последствия»{365}.
Схожими были и мысли Людвига Бека, который годом ранее ушел в отставку с поста начальника Главного штаба сухопутных войск ввиду несогласия с рискованным курсом Гитлера на войну. Бек не считал возможным добиться решительного успеха на Западе и исходил из того, что следует вести крупное наступление объединенными силами союзников либо переходить к длительной войне на истощение, которую рейх не сможет выдержать. В этом случае давление со стороны России будет расти, а стратегическое пространство — существенно сужаться: «Если Польша перестанет существовать как удовлетворяющее нас буферное государство, то положение Германии в будущем будет сильно осложнено вследствие прихода России в Европу»{366}. Эти слова были написаны им в памятной записке после завершения Польской кампании.
У преемника Бека, Франца Гальдера, были иные заботы. Он находился под постоянным давлением со стороны Гитлера, который требовал начать наступление на Западе, по возможности, еще до конца года. 3 ноября 1939 г. он предпринял генерал-инспекторскую поездку с участием важнейших представителей командования сухопутных войск, в результате которой стало ясно, что на высоком командном уровне успех нападения не ожидался. Двумя днями позже, в ходе обсуждения обстановки с главнокомандующим сухопутными войсками, Гитлер с яростью отреагировал на эту оценку и пригрозил негативными последствиями для высшего генералитета. Затем он вынужден был все-таки отменить уже подписанный 7 ноября приказ о начале наступления, но лишь для того, чтобы спустя несколько дней снова утвердить его{367}. Впоследствии сроки начала наступления на Западном фронте менялись целых 29 раз на протяжении нескольких месяцев, что отражало упорную борьбу между руководством вермахта и фюрером вокруг вопросов условий и средств проведения такой операции.
Командование вермахта без тени стеснения доводило до сведения Гитлера искаженные данные о якобы плохом состоянии немецких войск и стремилось, таким образом, заставить его отказаться от принятия решения{368}. Впрочем, износ техники был действительно серьезным, особенно в моторизованных частях, а пехота продемонстрировала во время Польской кампании существенные недостатки в подготовке, однако эти факты отмечались руководством сухопутных войск в первую очередь по той причине, что оно, исходя из положения дел, сомневалось в успехе наступления на французов и в возможности их «уничтожения». При этом длительная оборона, напротив, предоставляла шансы для создания необходимых предпосылок с целью достижения политических договоренностей с противником.
Тем временем нацистская пропаганда преподносила иную картину: вермахт удалось якобы создать в сжатые сроки, и это дало возможность получить в высшей степени гетерогенную армию, нацеленную на войну. Старая элита в лице
Польская кампания со всей очевидностью показала недостатки в оснащении и, главным образом, в подготовке армии, которые превзошли все самые худшие ожидания. По сравнению с 1914 г. с особой силой проявились недостатки на уровне отдачи приказов и ведения наступательного боя. На нижнем уровне управления приказы о наступлении отдавались нечетко и с задержкой, что зачастую приводило к потере наступательного порыва{369}. Взаимодействие авиации с наземными войсками было «крайне неудовлетворительным». Нередко бомбовые удары наносились по собственным подразделениям. Даже танковые части не были обучены взаимодействию с иными родами войск, что особенно проявилось в боях под Варшавой и на берегах Бзуры. Танки, несмотря на новую доктрину, применялись мелкими группами для поддержки пехоты, что приводило к неудачам и бессмысленным потерям. Только артиллерии удалось сыграть значительную роль и оказать на противника большое моральное воздействие. Однако требовалось существенно улучшить ее качество поддержки моторизованных подразделений.
Серьезные недостатки наблюдались также и в ходе оборонительных боев{370}. Командование часто неудовлетворительно организовывало боевое охранение и ведение разведки, в результате чего войска подвергались внезапным атакам и неожиданным ударам с тыла. Тыловые подразделения и службы снабжения были в большинстве своем безоружными, а в случае враждебных выпадов по отношению к ним со стороны гражданского населения дело часто доходило до серьезных эксцессов. Во время маршей на дорогах постоянно возникали серьезные проблемы. Войска часто передвигались большими массами и подвергались опасности ударов с воздуха, что испытала на себе польская армия, но вермахт вел себя не лучше. На Западном театре военных действий немецкие части уже не могли позволить себе передвигаться таким образом.
Главное командование сухопутных войск отреагировало на недостатки и в октябре 1939 г. повело решительное наступление на систему войсковой подготовки, примеров которой в военной истории еще не было. Оно коснулось всех уровней командования, но в первую очередь — командиров батальонов{371}. Центральное место в их обучении наряду с командной подготовкой отводилось отработке умения вести общевойсковой бой и повышению наступательной активности в бою. Пехота была реорганизована, а ее вооружение улучшено. В тактике танковых войск произошло улучшение в плане концентрации подразделений и создания ударных групп. Ускоренными темпами началось принятие на вооружение более мощных танков с усиленным бронированием. Эффективнее было построено взаимодействие с подразделениями люфтваффе. Только благодаря этим преобразованиям удалось добиться успеха в мае 1940 г. во Франции.
В октябре 1939 г. командование сухопутных войск все же мрачно расценивало сложившуюся в войсках ситуацию. Лишь незначительная часть подразделений располагала боекомплектом, необходимым «для ведения крупномасштабного сражения» по меркам Первой мировой войны. Этого боекомплекта было явно недостаточно для штурма линии Мажино и ведения продолжительных военных действий в Северной Франции. В результате было оказано серьезное давление на оборонную промышленность с целью существенного увеличения производства боеприпасов даже в ущерб танковому производству{372}. Тем не менее неудовлетворительное состояние вермахта никоим образом не сказалось на его боеспособности в октябре-ноябре 1939 г. Что касается предполагаемого столкновения с Красной армией, которое ввиду наступления зимы стало возможным только будущей весной, то вермахт можно было считать полностью вооруженным и оснащенным. А вот эйфория Москвы по поводу «легкого марша» при вступлении в Восточную Польшу оказалась не вполне к месту и, как это показало советское наступление в ноябре в Финляндии, ничего не говорила о боеспособности Красной армии.