Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году
Шрифт:
Теперь, правда, нельзя было рассчитывать на 50 дивизий армии Пилсудского, но эта потеря в необходимых силах на польском плацдарме могла быть вполне компенсирована самим вермахтом. В отличие от Гальдера, который рассматривал Восточную кампанию как ограниченную военную цель и который опробовал эту идею в походе на Францию, признав там в результате перемирия местное правительство и отдав ему незанятую часть страны, Гитлер стремился к полному уничтожению России как к фактору власти. Ему были известны старые представления командования кригсмарине о ведении войны, поэтому он использовал аргумент: с Россией надо «разделаться» — чтобы полностью оттеснить русских от Балтийского моря.
Другие военные цели тоже исходили из старых представлений: захват Прибалтики, Белоруссии и Украины, которые должны стать частью территории Германии.
Примечательно, что Гитлер не говорил о захвате Москвы и расположенных восточнее областей, а представлял себе операционную линию Ленинград —
Примечательно, что в рассуждениях Гитлера того времени совершенно не упоминается понятие расово-идеологической войны на уничтожение, как это себе представляет Гальдер, основываясь на опыте германо-советской войны. Достаточно емкую формулировку «уничтожение живой силы России» следует понимать в этом контексте как насильственно-идеологическое устранение, т. е. в смысле широко употреблявшегося тогда военного термина, также и цели по захвату территории не должны пониматься как чисто национал-социалистские. Такие политические вопросы, как оккупационная политика, вообще не затрагивались, иначе Гальдер сделал бы соответствующую запись в дневнике, как это случилось ранее в результате его разногласий с Гитлером относительно Польской кампании. Остается вопрос о значении формулировки «принять определенное решение». Но нам неизвестно, были это действительно слова Гитлера или только интерпретация Гальдера. При оценке решения, принятого 31 июля 1940 г., и для сопоставления его масштаба придется обязательно обратиться к совещанию, состоявшемуся 23 ноября 1939 г. На нем Гитлер заявил командованию сухопутных войск о своем «неизменном решении» совершить нападение на Францию. Тогда он отреагировал на нерешительность и обеспокоенность военных, а сейчас принялся за его оформление и утвердил основные положения. Соответствующее формальное указание последовало в 1940 г., спустя пять месяцев (директива № 21: план «Барбаросса» от 18 декабря 1940 г.), в 1939 г. оно было сделано за шесть недель до решающего совещания (директива № 6 о ведении боевых действий — для редакции: «о подготовке нападения на Францию» — от 9 октября 1939 г.).
Таким образом, можно вполне придерживаться того мнения, что совещание 31 июля 1940 г. стало, по сути, реакцией Гитлера на затянувшиеся раздумья военного командования. После того как британское правительство выразило полную готовность продолжать борьбу с Гитлером, стратегическая ситуация сильно изменилась и подтолкнула его к тому, чтобы снова обратиться к «проблеме на Востоке», придать ей первостепенную важность и приступить к обдумыванию плана войны против СССР, идеей которой он заразился еще год назад. Высказывания Гитлера могли так или иначе прозвучать еще 31 июля 1939 г., когда конкретно обозначилось британско-советское сближение, которое уже тогда вполне могло послужить толчком к началу планирования соответствующих военных мероприятий. И само собой разумеется, что ситуацию, которая повлияла на принятие этого решения, следует рассматривать на фоне общих политических целей Гитлера, а не как его простую реакцию на ход событий.
Широко распространенное в настоящее время представление о том, что преступная война против СССР с целью завоевания жизненного пространства связана с «неизменным решением» Гитлера от 31 июля 1940 г., способно затушевать ту общую модель войны, которая неизменно существовала с 1934 г. Война на Востоке, а речь идет именно о таком ее понимании, была преподнесена фюрером военному командованию как некий нелюбимый и непонятный проект далеко не в тот день. Эта легенда, успешно и широко распространенная в послевоенное время главным образом Францем Гальдером, скрывает собственную инициативу и солидарную ответственность верхушки военного руководства, которая якобы «противилась решению фюрера» в развязывании величайшей кровавой войны в мировой истории. Ее приводной механизм скрывался не в нацистской идеологии завоевания жизненного пространства, при всем ее сходстве с идеями национал-социализма, а в обычном поведении военных. Утверждение о том, что Гитлер 31 июля 1940 г. принял решение о начале войны на Востоке, исходя из идеологических соображений, представляет собой конструкцию, выдвинутую главным образом историком Андреасом Хилльгрубером, который в 1954 г. тем самым поставил под сомнение или дополнил легенду Гальдера о стратегических причинах со стороны Гитлера{466}.
БОРЬБА ЗА ПЛАН ОПЕРАЦИИ
В записях Гальдера за 31 июля 1940 г. нет никаких замечаний относительно дискуссии с Гитлером, а Браухич утаивает высказанные накануне фюрером слова о том, что лучше бы сохранять мир с СССР. Зато его начальник
Ключевое слово Гитлера «Москва» имело для Гальдера наибольшее значение. Если Гитлер не был готов вести переговоры о германской аннексии Прибалтики и Украины, как это случилось в 1918 г. в Брест-Литовске с русским руководством, а сейчас происходит с посткоммунистическим правительством, то это имело далекоидущие последствия для оперативного плана. Сам Гитлер, пожалуй, не беспокоился об этом. Если даже исходить из того, что с началом войны мог наступить политический крах советской системы, то возникал вопрос о том, кто станет править на огромной незанятой части этой гигантской империи. Гитлер дал ответ на этот вопрос год спустя: полностью занять всю европейскую часть России и превратить ее в «жизненное пространство», защитив его выдвинутой далеко на восток «военной границей», как это было во времена Австро-Венгерской монархии на Балканах, т. е. рассчитывать на постоянные стычки и бои с новыми центрами власти, которые могут возникать за Уралом. Гальдер 1 августа 1940 г. еще не зашел так далеко. Его в большей мере занимала необходимость скорейшей победы в Восточной кампании, чтобы высвободить связанные на Востоке силы для продолжения войны на Западе. А для окончания войны в сжатые сроки, исходя из традиционных представлений, требовалось нанести прямой удар по столице и взять ее. Тем самым военная задача была бы в основном выполнена, и в дело вступала бы политика.
Краткий взгляд на дальнейшее военное планирование Восточной кампании показывает, что старые идеи подвергались лишь частичным изменениям. Сразу же по возвращении в Берхтесгаден Гальдер принял у себя генерала Маркса с докладом о проделанной работе по планированию русской операции. Гальдер придавал особое значение образованию оперативной группы, нацеленной на Москву, для которой сражения в Прибалтике должны были стать лишь второстепенной операцией. Кроме того, создавалась оперативная группа в направлении на Киев. В течение трех дней Маркс подготовил обширный и детальный проект оперативного плана «Ост» с многочисленными приложениями{467}. Трудно себе представить, что этот первый известный план Восточного похода был подготовлен после получения распоряжения Гитлера в такие сжатые сроки. В данном случае можно исходить из того, что Маркс широко использовал уже имевшиеся старые планы и проекты. Это подтверждается всем содержанием и деталями этого документа.
В качестве «цели похода» Маркс планировал «разбить Красную армию и лишить Россию возможности противостоять Германии в обозримом будущем. Для защиты Германии от русских бомбардировщиков предполагалось занять территорию России по линии нижнего течения Дона — Средней Волги — Северной Двины». При этом он исходил из дальнейшего существования русской «власти» где-то восточнее предусмотренной оперативной линии. Экономическим, политическим и духовным центром оставался район Москвы. «Его захват должен был разорвать все, что связывало и сплачивало Русское государство». Восточные промышленные районы рассматривались Марксом как малоэффективные, следовательно, ими можно было пренебречь. Это было одно из его многих ошибочных представлений о России.
Что касается военной стороны операции, то Маркс не рассчитывал на то, что «русские […] не окажут нам услугу, напав на нас первыми». Здесь также отражаются старые сложившиеся представления о том, что «восточную проблему» следует и можно решить в результате перехода от обороны к наступлению. Маркс предполагал, что Красная армия, оказывая сдерживающее сопротивление в занятых западных областях СССР, отойдет на линию Сталина с ее укреплениями на старой границе. С целью защиты своих «источников силы», по его мнению, противник должен был затем принять решающий бой. «Поскольку русские в этот раз не располагают численным превосходством, как это было в Первую мировую войну, следует в большей степени рассчитывать на то, что они после прорыва фронта не смогут собрать рассредоточенные вдоль растянутой линии силы с целью принятия организованных контрмер и будут уничтожены в разрозненных сражениях благодаря превосходству германских войск и его командования». Удивляют слова о том, что вермахт в этот раз должен численно превосходить русских. Тем не менее Маркс продолжает исходить из того, что почти треть Красной армии будет связана на востоке в противостоянии с Японией, и на германском фронте следует ожидать наличие 96 пехотных и 23 кавалерийских дивизий, а также 10 моторизованных бригад. В противовес им весной будущего года на Восточный фронт планировалось направить 147 только одних германских дивизий. Япония, разумеется, мало беспокоила Маркса, как и его предшественников.