Врата джихада
Шрифт:
Я не знал, что сказать и решил сменить тему.
— А это кто?
На нескольких фотографиях красовался молодой здоровяк с роскошной шевелюрой. С какой-то девицей в обнимку, за рулем спортивного «лотоса», с веселой компанией на фоне горного пейзажа.
Ксан вздохнул и пригладил редеющие волосы.
— Здорово я изменился. И не узнать.
Смутившись, я ненатурально закашлялся. Каков болван!
— Да ты не расстраивайся, — засмеялся Ксан. — Я был моложе и выглядел по-другому.
На одной из фотографий он был запечатлен со сломанной ногой, тщательно упакованной в гипс. Опираясь на костыли,
— Бандитская пуля? — Затертая шутка прозвучала неудачно. Ксан поморщился, затем, поудобнее устроившись в кресле, приступил к рассказу.
Это было еще до уничтожения Всемирного торгового центра и создания антитеррористической коалиции. На талибов никто не думал нападать, а американцы и европейцы демонстрировали явное снисхождение к кандагарским властям и поддерживали с ними тесные связи. Считалось, что с муллой Омаром можно найти общий язык, и проблемы создает один Усама бен Ладен, пользовавшийся гостеприимством одноглазого лидера Движения Талибан.
—Тогда мы, — говорил Ксан,—пытались выяснить каналы поставок оборудования и технологий в ядерный центр талибов в афганской провинции Пактия, и Москва дала добро на взаимодействие с ооновцами. Не стану забивать тебе голову разными деталями. Короче, поступила информация, что пакистанцы собираются передавать талибам оперативно-тактическую ракету «Хатф-1».Это лучшее из того, что они разработали. Дальность полета—около ста километров, предельный вес боеголовки — полтонны.
Ксан заулыбался так, словно «Хатф-1» была его любимым ребенком.
— Мы предполагали, что передача будет осуществлена на авиабазе в Харане, во время праздника ракетных войск...
Приглашенные летели пассажирским «фоккером». Самолет зафрахтовало министерство обороны, и в салоне рябило от фуражек с разноцветными околышами, кокард и мужественных усов, не оставлявших сомнений в непобедимости пакистанской армии. Гражданских тоже было немало — в основном, из министерств, научных институтов и дипкорпуса. Иностранцам впервые открывали доступ в те места, где взрывали пакистанские ядерные устройства. Это делалось для того,чтобы продемонстрировать транспарентность национальной ядерной программы, надежность системы контроля, а заодно поиграть мускулами, показать, кто хозяин в регионе.
Удручающе серьезный голландский советник Алан Босворт считал, что из этого ничего не выйдет. «Помяните мои слова, — говорил серолицый дипломат из страны промозглой сырости и тюльпанов, — американцы возьмутся за Афганистан и паков не пожалеют». Кое-кто с этим охотно соглашался, другие спорили, однако серьезности Алана не разделял никто. Полет проходил беззаботно. Дипломаты и ооновцы лихо осушали бутылки со спиртным, пакистанцы взирали на них со смешанным чувством зависти и осуждения. В мусульманской республике потребление алкоголя каралось тюремным заключением, и люди, отдававшие должное этому пороку, на публике старались сдерживаться.
—Эй! Ксюша! — заорал жирный австралиец Терри Мак-мэн. В посольстве он числился консулом, а кроме того был штатным сотрудником австралийской секретной службы.Слыл забиякой, выпивохой и обожал сальности. Недолюбливал Ксана и нарочно коверкал его имя на женский манер.
—Не ожидал тебя здесь
—Это ты у нас многостаночник, — отшутился Ксан. — А я просто турист, — тут он примирительно улыбнулся. — Нам прислали приглашение, как и всем.
— Ну-ну, — буркнул Макмэн. — Не знал, что ты такой любознательный.
«Фоккер» летел три часа. Миновав густонаселенные равнины Пенджаба, перевалил через Соляные горы. Затем углубился на территорию Северо-западной пограничной провинции: внизу проплывало плоскогорье Таба Кахар. Наконец самолет вошел в воздушное пространство беднейшей пакистанской провинции — Белуджистана. После Кветты, Ранжпаи и Нушки [7] достиг запретной зоны — бессточной и засушливой области Харан,расположенной на северо-западе. С одной стороны, ее ограждали от внешнего мира горы Чагай, с другой — хребет Рас Кох.
7
Города Белуджистана.
В 1998 году ядерные взрывы прогремели сразу на двух полигонах: чагайском и харанском. Где-то между ними затерялась авиабаза, куда доставили экскурсантов. Поманив их запретным плодом, пакистанцы по обыкновению сплутовали.Гостей не повезли ни в Чагай, ни в Харан (там-де небезопасная радиационная обстановка), ограничив их передвижение пределами базы. Выбор оказался невелик: бродить под сенью гигантских шатров, разглядывая многочисленные стенды и экспонаты (схемы центрифужного обогащения урана, обломки скалы, в которой долбили шурф для закладки ядерного заряда) или выходить наружу и любоваться ржаво-коричневыми тонами пустынного ландшафта. Солнце палило нещадно, «зеленка» практически отсутствовала, и контраст с Исламабадом,утопавшим в буйной растительности, был разительным.
Среди публики выделялся грузный афганец — Абдул Раззак, талибский генконсул в Пешаваре. Он не слезал со стула, демонстративно подремывая. Его выдавали только руки— тонкие, цепкие пальцы терзали изумрудные четки, царапали полированные бусины.
Абдул Раззак выполнял не только консульские обязанности, представляя также секретную службу истыкх барат. В частности, он занимался поиском и ликвидацией афганских диссидентов, нашедших убежище в Северо-западной пограничной провинции. По сведениям Ксана, именно он должен был принять ракету от пакистанских военных.
На три были назначены выступления Афзала Илахи Махмуда и Рустам Хана, директоров корпораций, занимавшихся разработкой ракетно-ядерного оружия. Они попотчевали гостей безобидными байками из истории «исламской бомбы» — аудитория позевывала и перешептывалась. Оживление возникло, лишь когда настал черед вопросов.
Зал оживился, когда слово взяла Тасмина Азиз. Прежде она работала в одном из экспертных подразделений Объединенного разведывательного управления (сокращенно — ОРУ),но, после того как армия сместила демократическое правительство, была уволена. Новый шеф не простил ей свободомыслия и независимости.