Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— Я тебя сегодня так объезжу, что будешь просить пощады, дед!
И вот — странный извив человеческого ума — Дукер окутал себя этими словами, не из похоти, а так, как утопающий хватается за сваю. Он всхлипнул, судорожно вздохнул, оттолкнулся от щита и шагнул вперёд.
Впереди бились первые ряды морпехов, их осталось до ужаса мало, и солдаты отступали шаг за шагом под неумолимым натиском гуранской тяжёлой пехоты. Клин грозил вот-вот развалиться.
Семаки бесновались в гуще морпехов, исходили дикой, безумной яростью,
Задание не заняло много времени: суровая дисциплина много значила против воинов-одиночек, которые даже строй не держали, не прикрывали друг друга и не слышали других голосов, кроме собственных сумасшедших боевых кличей.
Несмотря на облегчение, морпехи начали отступать.
Рог протрубил три быстрые, блеющие ноты: имперский сигнал разойтись в стороны. Дукер ахнул, оглянулся в поисках Листа, но капрала нигде не было видно. Он увидел свою воительницу и, пошатываясь, подошёл к ней.
— Отступление — четыре, был четвёртый сигнал? Я слышал только…
Она оскалилась.
— Три, дед. Разойтись! Ну же!
Женщина двинулась вбок. Сбитый с толку Дукер последовал за ней. Склон стал труднопроходим: пропитанная кровью и жёлчью жидкая грязь поверх неверных камней. Оба добрались до остальных солдат по эту сторону насыпи — южную, — отступили к краю, спустились в узкий ров и остановились по щиколотку в потоке крови.
Гуранская тяжёлая пехота задержалась, враги чуяли ловушку — какой бы невероятной она ни казалась в такой ситуации. Затем враги сделали четыре шага вниз от гребня. Блеющий сигнал бараньего рога заставил их неуклюже вернуться на вершину.
Дукер обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как в семидесяти шагах внизу по склону двинулась тяжёлая кавалерия клана Дурного Пса, объезжая Нихила и Бездну, которые продолжали стоять по обе стороны неподвижной кобылы и прижимать ладони к её бокам.
— Божьи уши… — выругалась женщина рядом с Дукером.
Они собираются скакать в атаку по насыпи, через трупы, грязь и камни. По крутому склону, где всадники вынуждены будут пригнуться к шеям коней — и весь вес придётся на передние ноги. Колтейн их отправил в атаку. Против тяжёлой пехоты…
— Нет! — прошептал историк.
Сверху в ров посыпался песок и мелкие камни. Укрытые шлемами головы вокруг Дукера с тревогой обернулись — кто-то был вверху, над насыпью. Вновь посыпался песок.
Сверху полился поток отборной малазанской ругани, затем над краем появилась голова в шлеме.
— Да это же Худов сапёр! — ахнул один из морпехов.
Грязное лицо наверху растянулось в ухмылке.
— Угадайте, что черепахи делают зимой? — прокричал он вниз, а затем исчез из виду.
Дукер снова обернулся к всадникам клана Дурного Пса. Они приостановились, будто не знали чего ждать. Виканцы задрали головы и смотрели на верхние
Тяжёлая пехота Гурана и оставшиеся в живых семаки тоже не сводили глаз с боковых отрогов.
Несмотря на пыль, которая посыпалась в ров, Дукер прищурился и посмотрел на северный склон. По нему двигались сапёры, как были, со щитами на спинах, они начали спрыгивать с насыпи на усыпанное телами пространство.
Вновь протрубил рог, и всадники Дурного Пса опять пришли в движение, пустили коней сперва рысью, а затем — лёгким галопом. Однако путь к гребню им преградил отряд сапёров.
Черепаха закапывается, когда приходит зима. Эти ублюдки прокрались ночью на боковины насыпи — прямо под носом у Релоя — и закопались. Но зачем же, Худа ради?!
Сапёры, не снимая щитов, топтались на месте, готовили оружие и другое снаряжение. Один из них шагнул в сторону и взмахом руки показал виканцам, что можно скакать дальше.
Насыпь задрожала.
Облачённые в доспехи кони взлетели по крутому склону одним взрывом мускулов, быстрее, чем казалось возможным историку. Тяжёлые мечи поднялись к небу. В своей диковинной, тёмной броне виканцы сидели в сёдлах, словно демоны верхом на столь же жутких скакунах.
Сапёры обрушились на ряды гуранцев. Полетели гранаты, за ними последовали взрывы и предсмертные крики.
Вся взрывчатка, какая только осталась у сапёров, сейчас взмывала в небо и летела в самую гущу тяжёлой пехоты. Шрапнель, горелки, огневики… Плотный строй элитных солдат Релоя рассыпался.
На полном скаку Дурные Псы нагнали сапёров, которые попадали под копыта коней, которые, отбивая ужасный ритм, с грохотом скакали по щитам.
В суматошную толпу, которая всего несколько секунд назад была строем тяжёлой пехоты, вломились виканские конники, расчистили гребень и, размахивая тяжёлыми клинками, начали кровавую бойню.
Грохот сражения перекрыл новый сигнал рога.
Женщина рядом с Дукером ткнула его в грудь рукой в латной рукавице.
— Вперёд, дед!
Он шагнул вперёд, затем остановился. Да, пора солдатам идти вперёд. Но я — историк, я должен видеть, стать свидетелем всему, и Худ побери все стрелы!
— Не сейчас, — сказал Дукер, обернулся и начал карабкаться на боковину насыпи.
— Увидимся вечером! — прокричала она ему вслед, прежде чем присоединиться к остальным морпехам, которые уже бежали дальше.
Дукер подтянулся и выбрался наверх, набрав в процессе полный рот песка. Кашляя и отплёвываясь, он поднялся на ноги и осмотрелся.
Плоская поверхность вала была изрешечена скошенными ямами. В некоторых из отверстий в размер человека валялись раскрытые парусиновые коконы. Историк ещё некоторое время смотрел на них, не веря своим глазам, а затем перевёл взгляд на насыпь.