Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— Она не дура! — возмутился Крокус.
— Я этого не говорю, — ответил Скрипач. — Нравится тебе это или нет, но Апсалар не чужда божественная гордыня — я видел эту самонадеянность в Генабакисе и замечаю её следы в девочке. Вот, к примеру, её последнее решение — уйти из храма Искарала, одной, чтобы догнать отца.
— Иными словами, — заметил Маппо, — ты думаешь, она верит, что сможет противостоять влиянию богини, даже если примет роль пророчицы и военачальницы.
Крокус нахмурился.
— У меня мысли разбегаются.
Наступила тишина. Скрипач грыз эту мысль, как одержимый пёс, уже несколько дней, с тех самых пор, как она пришла ему в голову. Убитый Император, который стал богом, теперь тянется из теней, чтобы занять свой трон — уж никак не приятная перспектива. Одно дело пытаться убить Ласиин — это, в конце концов, дело смертных. А вот бог, который будет править империей смертных, — совсем другое. Это привлечёт других Взошедших, и в этом состязании могут погибнуть целые цивилизации.
Спутники доели в полном молчании.
Мелкая пыль всё никак не желала оседать; она просто висела в воздухе — неподвижная, горячая и безжизненная. Икарий снова упаковал припасы. Скрипач подошёл к Крокусу.
— Беспокоиться тут без толку, парень. Она нашла отца спустя столько лет — что-то об этом можно сказать, как думаешь?
Даруджиец криво улыбнулся.
— О да, об этом я подумал, Скрип. И я, конечно, рад за неё, хоть и не доверяю ему. То, что должно было стать чудесной встречей, испорчено. Искаралом Прыщом. Уловками Тени. Всё пошло не так…
— Как бы ты себе ни представлял эту встречу, Крокус, она принадлежит Апсалар.
Юноша долго молчал, затем кивнул.
Скрипач снова поднял арбалет и закинул его за плечо.
— По меньшей мере, нас больше не тревожили солдаты Ша’ик. И д’иверсы с одиночниками.
— Куда она ведёт нас, Скрип?
Сапёр пожал плечами.
— Подозреваю, мы это скоро узнаем.
Высокий мужчина стоял на большом валуне и смотрел на Рараку. Тишина вокруг была абсолютной; он слышал собственное сердцебиение, ровный, бездумный ритм в груди. И начал его бояться.
За спиной покатились камешки, вскоре появился тоблакай и бросил двух ящериц длиной с руку на выжженный солнцем камень.
— Все твари выползли посмотреть, что происходит, — пророкотал громадный юноша. — Редкое дело — мясо, достойное трапезы.
Тоблакай выглядел исхудавшим. Приступы яростного нетерпения покинули его, и Леоман был этому рад, хоть и понимал, что виной тому недостаток сил. «Ждём, пока Худ не придёт, чтобы забрать нас», — прошептал варвар несколько дней назад, когда Вихрь взвился с новой яростью.
Леоману нечего было ответить на это. Его вера рушилась. Укрытый тканью труп Ша’ик по-прежнему лежал между обтёсанными
Но всё изменилось. Богиня Вихря задержала своё бессмертное дыхание. Пески пустыни, которые сорвались со своих каменных костей, отказывались оседать на землю.
Тоблакай увидел в этом смерть Вихря. Убийство Ша’ик вызвало длительную вспышку ярости, побеждённая богиня бесновалась в бессильном гневе. И хотя восстание продолжало разворачивать свой кровавый плащ над Семью Городами, сердце его умерло. Армии Апокалипсиса превратились в конвульсивно дёргающиеся конечности трупа.
Леоман, которого терзали рождённые голодом лихорадочные видения, тоже начал склоняться к этой мысли.
Однако…
— Эта трапеза, — проговорил тоблакай, — даст нам необходимые силы, Леоман.
Необходимые, чтобы уйти. А куда нам идти? В оазис в центре Рараку, где до сих пор ждёт армия мёртвой провидицы? Неужели мы — избранные вестники трагического поражения? Или мы бросим их? Уйдём в Пан’потсун, затем в Эрлитан, скроемся неузнанными?
Воин обернулся. Его взгляд пробежал по земле и остановился на Книге Дриджны, которая ждала, не тронутая Вихрем, неприступная даже для песка, который пробивался всюду. Сила живёт. Неугасимая. Когда я смотрю на эту книгу, я знаю, что не могу уйти…
«Клинки в руках и в мудрости безрукой. Юная, но старая, одна жизнь целая, другая — неполная: она восстанет…» Остались ли в этих словах скрытые истины? Неужели воображение — упрямое желание — предало его?
Тоблакай присел рядом с мёртвыми ящерицами, перевернул первую на спину и приставил кончик ножа к брюху.
— Я пойду на запад, — сказал он. — В Ягг-одан…
Леоман обернулся. В Ягг-одан, чтобы встретиться лицом к лицу с другими великанами. С самими яггами. Треллями. Другими дикарями. В тамошней глуши парень будет чувствовать себя как дома.
— Дело ещё не кончено, — произнёс воин.
Тоблакай оскалился, его пальцы вошли в разрез на брюхе ящерицы и вынырнули с комком липких внутренностей.
— Это самка. Говорят, икра помогает от лихорадки, верно?
— Я не брежу.
Великан промолчал, но Леоман заметил, как напряглись его плечи. Тоблакай принял решение.
— Забирай то, что осталось от твоей добычи, — сказал воин. — Тебе она понадобится больше, чем мне.
— Ты шутишь, Леоман. Ты себя не видишь со стороны, как вижу я. Одни кожа да кости. Ты собственные мускулы пожрал. Когда смотрю на тебя, вижу под кожей череп.