Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— Как и твоё растущее молчание.
Историк пожал плечами. Целый континент гонится за нами. Мы не должны были дожить до этого дня. И больше я ничего не могу придумать, эта истина меня раздавила. Все летописи, которые я читал… все были одержимы войной с интеллектуальной точки зрения: бесконечным перерисовыванием карт и границ. Героические атаки и сокрушительные поражения. Все мы — лишь судороги страдания в реке боли. Худов дух, старик, твои слова даже тебя самого уже утомили — зачем мучить ими других?
— Надо
Дукер покачал головой.
— Наше проклятье в том, что не ведаем блаженства безмысленности, капитан. В этом, боюсь, ты не найдёшь спасения.
— Да не нужно мне спасение! — прорычал Сон. — Просто, чтобы не сдаваться.
Они подъехали к роте морпехов. Среди пехотинцев Седьмой стояла группа сумбурно вооружённых мужчин и женщин — всего человек пятьдесят. Они с ожиданием посмотрели на Сна и Дукера.
— Пора быть капитаном, — тихонько пробормотал Сон, в его голосе звучала такая усталость, что сердце историка невольно сжалось.
Сержант рявкнул команду «смирно», и разношёрстный отряд неумело, но решительно попытался её исполнить. Сон ещё раз окинул взглядом странных солдат, а затем спешился и подошёл.
— Полгода назад вы на коленях стояли перед чистокровками, — обратился к ним капитан. — Отводили глаза да языками грязь с полов вылизывали. Подставляли спины под плети и жили среди высоких стен да вонючих хибар, где спали, любили и рожали детей, которым не светила лучшая судьба. Полгода назад я бы за вас не дал и жестяной джакаты.
Сон замолчал и кивнул сержанту.
Вперёд вышли солдаты Седьмой, каждый в руках держал аккуратно сложенную форму. Формы были выцветшие, запятнанные, зашитые там, где оружие пронзило ткань. На каждом свёртке покоился железный значок. Дукер склонился в седле, чтобы рассмотреть один из них. Медальон был примерно четырёх дюймов в диаметре, по кругу — цепь, прикреплённая к изображению виканского собачьего ошейника, а в центре — голова виканского пса, не скалящегося, просто глядящего вперёд из-под полуприкрытых век.
В душе историка что-то дрогнуло так, что он едва сдержался.
— Вчера, — провозгласил капитан Сон, — представители Совета знати явились к Колтейну. Они притащили сундук с золотыми и серебряными джакатами. Похоже, аристократы устали сами готовить себе еду, штопать одежду… задницы себе подтирать…
В другое время эти слова вызвали бы насторожённые взгляды и тихие шепотки — плевок в лицо и так уже заплёванной жизни. Но теперь бывшие слуги расхохотались. Будто вспомнили, как были детьми. Хотя уже не дети.
Сон подождал, пока стихнет смех.
— Кулак ничего не сказал. Кулак повернулся к ним спиной. Кулак знает, в чём истинная ценность… — Капитан помолчал, изуродованное лицо стало серьёзным. — Приходит
Дукер молча смотрел, как проходит ритуал. Каждого вызывали по имени, выдавали форму, а затем весь взвод делал шаг вперёд, чтобы принять нового члена. Ничего искусственного, ничего напыщенного. Механический профессионализм всего действа имел собственный вес, и всё проходило в глубокой тишине. Историк видел, что многим новобранцам было уже за сорок, но все были в хорошей форме. Десятилетия тяжкого труда и выбраковка двух битв обеспечили армию упрямыми и стойкими людьми.
Они будут стоять до последнего.
Рядом возник капитан.
— Как слуги, — тихо пробормотал Сон, — они могли бы выжить, их просто перепродали бы в другие благородные семьи. Теперь, с мечами в руках, они умрут. Слышишь молчание, Дукер? Знаешь, что оно значит? Думаю, слишком хорошо знаешь.
Что бы мы ни делали, Худ улыбается.
— Напиши об этом, дед.
Дукер взглянул на капитана и увидел сломленного человека.
У Гэлоровой гряды капрал Лист спрыгнул в ров у насыпи, чтобы укрыться от стрел. Правой ногой он попал на остриё дротика, который прикопали в песке. Железный наконечник прошил подошву сапога и плоть между большим и средним пальцами.
Рана небольшая, казалось бы, мелочь, но колотых ран солдаты боялись больше всего. С ними приходила лихорадка, которая схватывала судорогой суставы, в том числе челюсти, так что рот невозможно было открыть, чтобы накормить или напоить раненого, обречённого на мучительную смерть.
Виканские лошадницы умели обходиться с такими ранениями, но их запасы порошков и трав давно уже истощились, так что оставалось лишь одно средство: прижечь рану — и прижечь как следует. В часы после битвы на Гэлоровой гряде воздух полнился вонью палёного волоса и жутким, сладковатым запашком подгорелого мяса.
Дукер обнаружил Листа, хромающего кругами по лагерю с решительным выражением на тонком, вспотевшем лице. Капрал поднял глаза на подошедшего историка.
— Верхом я тоже могу ехать, сэр, правда, всего по часу зараз. Иначе стопа немеет, и в такие моменты может вернуться инфекция — так мне сказали.
Четыре дня назад историк шагал рядом с волокушей, на которой лежал Лист, и был уверен, что смотрит на умирающего. Измождённая виканка быстро осмотрела капрала во время марша. Дукер увидел, как на её морщинистом лице возникло мрачное выражение, когда старуха потрогала распухшие железы под поросшим редкой щетиной подбородком Листа. Затем она подняла взгляд на историка.