Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— И кто же, — продолжила Фелисин, чувствуя, как всё тело холодеет, — будет командовать этой армией?
Она услышала, как Геборик ахнул и отступил на шаг.
— Девочка…
Фелисин взмахнула рукой, будто отмахивалась от осы, и встала. Она обернулась и увидела, что на неё пристально смотрит Леоман, его обожжённое солнцем лицо вдруг показалось ликом самой Рараку. Строже, чем у Бенета, никаких страстей. И хитрей, чем у Бодэна, — о да, изощрённый ум скрывается в этих холодных, тёмных
— В лагерь Ша’ик, — сказала она.
Воин перевёл взгляд на Книгу, затем снова посмотрел на неё.
Фелисин приподняла бровь.
— Ты хочешь идти через бурю? Дай богине подождать ещё чуть-чуть, прежде чем воскресить её ярость, Леоман.
Фелисин поняла, что он сейчас заново оценил её — в глазах промелькнула неуверенность, — и остался доволен. Через некоторое время он склонил голову.
— Фелисин, — прошипел Геборик, — ты хоть представляешь…
— И лучше тебя, старик. Теперь молчи.
— Возможно, теперь нам пора расстаться…
Фелисин обернулась к нему.
— Нет. Думаю, ты мне ещё понадобишься, Геборик.
Тот горько усмехнулся.
— Вместо собственной совести? Для этого, девочка, я плохо гожусь.
Да, но это и к лучшему.
Старинная тропа, которая, видимо, когда-то была дорогой, тянулась вдоль гряды изогнувшейся горбатой змеёй к далёкому плоскогорью. Булыжники выступали, будто старые кости, там, где ветер сдул песок. Тропа была усыпана укрытыми красной глазурью черепками, которые хрустели под ногами.
Тоблакай двигался в пяти сотнях шагов впереди, так что его почти не было видно в охряном мареве, а Леоман вёл Фелисин и Геборика размеренным шагом и почти всё время молчал. Он был ужасно худым и шёл настолько бесшумно, что начал казаться Фелисин чем-то вроде призрака. Но и Геборик, несмотря на слепоту, ни разу не споткнулся.
Обернувшись, она увидела, что старик улыбается.
— Что тебя веселит?
— На этой дороге тесно, девочка.
— Те же призраки, что и в подземном городе?
Он покачал головой.
— Не настолько древние. Это воспоминания о веках, которые пришли после Первой Империи.
Услышав эти слова, Леоман остановился и обернулся. Широкий рот Геборика растянулся в улыбке.
— О да, Рараку открывает мне свои секреты.
— Почему?
Бывший жрец пожал плечами. Фелисин взглянула на воина пустыни.
— Это заставляет тебя нервничать, Леоман?
А должно бы. Он смерил её суровым, оценивающим взглядом.
— Кто тебе этот человек?
Сама не знаю.
— Мой спутник. Мой историк. Очень ценен для меня, поскольку я собираюсь сделать Рараку своим домом.
— Секреты Священной пустыни ему не принадлежат. Он ворует их, как всякий иноземный захватчик.
Фелисин чуть не рассмеялась, но поняла, что от горечи этого смеха даже ей самой станет страшно.
Они шли дальше, утренняя жара усиливалась, небо наполнялось золотым огнём. Гряда начала сужаться, в десяти футах внизу проступили камни фундамента древней дороги, сам склон уходил ещё на пятьдесят-шестьдесят футов вниз. Тоблакай ждал их там, где дорога обвалилась, так что в земле образовались большие тёмные ямы. Из одной раздавалось тихое журчание воды.
— Акведук под дорогой, — проговорил Геборик. — Когда-то в нём кипел сильный поток.
Фелисин увидела, как тоблакай нахмурился.
Леоман взял бурдюки и спустился в яму.
Геборик уселся передохнуть. Вскоре он склонил голову набок.
— Уж прости, что пришлось нас ждать, тоблакай-с-тайным-именем, но, думаю, тебе всё равно не удалось бы просунуть голову в эту маленькую пещерку.
Огромный дикарь ухмыльнулся, обнажив подпиленные зубы.
— Я собираю памятки с людей, которых убил. Ношу здесь, на поясе. Однажды повешу и твои.
— Это он про уши, Геборик, — пояснила Фелисин.
— О, я знаю, девочка, — откликнулся бывший жрец. — Измученные духи вьются в тени этого ублюдка — все мужчины, женщины и дети, которых он убил. Скажи, тоблакай, а дети умоляли тебя сохранить им жизнь? Плакали? Звали матерей?
— Не больше, чем взрослые, — ответил великан, но Фелисин заметила, как он побледнел, и почувствовала, что встревожило его отнюдь не воспоминание об убийстве детей. Нет, его задело что-то другое в словах Геборика.
Измученные духи. Его преследуют духи тех, кого он убил. Прости, тоблакай, но жалости к тебе у меня нет.
— В этой земле не живут тоблакаи, — заметил Геборик. — Что заманило тебя сюда? Обещание кровавой бойни Восстания? Откуда ты выполз, ублюдок?
— Я тебе сказал всё, что хотел. В следующий раз заговорю, когда решу убить тебя.
Из ямы выбрался Леоман: в волосах обрывки паутины, за спиной — надутые бурдюки.
— Никого ты не убьёшь, пока я не прикажу, — прорычал он тоблакаю, затем перевёл взгляд на Геборика. — А я пока не приказал.
В выражении лица великана промелькнуло бесконечное терпение и непоколебимая уверенность. Он выпрямился во весь рост, забрал один из бурдюков у Леомана и пошёл вперёд по тропе.
Геборик продолжал смотреть ему вслед невидящими глазами.
— Дерево этого оружия вымочено в боли. Не думаю, что он хорошо спит по ночам.
— Он вообще почти не спит, — пробормотал Леоман. — И ты больше не будешь его подначивать.
Бывший жрец скривился.
— Ты не видел призраков детей, которые следуют за ним по пятам, Леоман. Но я постараюсь не открывать рта.