Врата Мертвого Дома

Эриксон Стивен

— Его племя не делало особых различий, — сказал Леоман. — Есть родичи. А все неродичи — враги. Ладно, хватит болтать.

Через сто шагов дорога внезапно расширилась, вышла на плоскогорье. По обе стороны возвышались пригорки обожжённой красноватой глины, каждый около семи футов в длину и трёх в ширину. Несмотря на завесу висящего в воздухе песка, Фелисин могла разглядеть, что они расположены ровными рядами — десятки холмиков окружали всё плато и разрушенный город на нём.

Теперь мостовая была видна уже отчётливо — широкий прямой тракт вёл к остаткам

некогда величественных ворот, которые века превратили в невысокие глыбы выцветшего камня — как и весь город за ними.

— Медленная смерть, — прошептал Геборик.

Тоблакай уже входил в ворота.

— Нам нужно пройти насквозь, спуститься к гавани на другом конце, — сообщил Леоман. — Там будет тайный лагерь. И тайник с припасами… если его не разграбили.

Главная улица города была покрыта пыльной мозаикой разбитых черепков: фрагменты сосудов под красной глазурью, серые, чёрные и коричневые ободки.

— Вспомню об этом, — проговорила Фелисин, — когда в следующий раз случайно разобью горшок.

Геборик хмыкнул.

— Я знаю учёных, которые утверждают, что могут целые погибшие цивилизации описать по такому мусору.

— Захватывающая у них жизнь, — протянула Фелисин.

— Хотел бы я поменяться местами с одним из них!

— Ты шутишь, Геборик.

— А что? Клянусь клыком Фэнера, я не любитель приключений…

— Может, поначалу и не был, но потом сломался. Разбился. Как все эти горшки.

— Очень уместное замечание, Фелисин.

— Невозможно возродиться, не разбившись.

— Я вижу, с годами ты серьёзно увлеклась философией.

Больше, чем ты думаешь.

— Скажи, что не познал ни одной истины, Геборик.

Он фыркнул.

— Да, одну уяснил. Нет никаких истин. Ты это сама поймёшь — годы спустя, когда Худова тень протянется к тебе.

— Есть истины, — не оборачиваясь, сказал идущий перед ними Леоман. — Рараку. Дриджна. Вихрь и Апокалипсис. Оружие в руке, поток крови.

— Ты не прошёл по нашему пути, Леоман, — прорычал Геборик.

— Ваш путь вёл к возрождению — как она и сказала, — поэтому принёс с собой боль. Только глупец ожидал бы другого.

На это старик ничего не ответил.

Они шли дальше в могильной тишине мёртвого города. Остатки фундамента и низкие гребни внутренних стен очерчивали планы домов по обе стороны улицы. В расположении улиц и переулков была заметна рассчитанная геометрия: полукруг концентрических дуг, выходящий плоской стороной к гавани. Впереди виднелись развалины большого дворцового комплекса; массивные камни в центре лучше выстояли против веков эрозии.

Фелисин оглянулась на Геборика.

— Призраки тебя всё ещё преследуют?

— Не преследуют, девочка. Здесь не было какой-то запредельной жестокости. Только печаль, да и та, скорее, на заднем плане. Города умирают. Города повторяют цикл всех живых существ: рождение, бурная юность, зрелость, старость и, наконец… пыль да черепки. В последний век этого поселения море уже начало отступать, тогда же пришли и новые жители, какие-то иноземцы.

Наступила краткая пора возрождения — её свидетельства мы увидим впереди, у гавани, — но долго она не продлилась. — Ещё дюжину шагов он сделал в молчании. — Знаешь, Фелисин, я начинаю понимать кое-что о жизни Взошедших. Жить сотни, затем тысячи лет. Видеть подобное цветение во всей его тщетной славе, ах, удивительно ли, что сердца их ожесточаются и холодеют?

— Наше странствие привело тебя ближе к твоему богу, Геборик.

Это замечание его задело, бывший жрец замолчал.

Фелисин увидела то, о чём говорил Геборик, когда они добрались до гавани. Прежнюю бухту занесло илом, но жители выстроили четыре огромных канала, которые уводили куда-то в золотистое марево. Каждый был в три городские улицы шириной и немногим менее глубоким.

— Последние корабли отплывали по этим каналам, — сказал Геборик. — Самые тяжёлые скребли дно у дальнего края и могли выйти в море только на пике прилива. Несколько тысяч жителей оставались здесь, пока не пересохли акведуки. Это одна из историй Рараку, но, увы, не единственная. Другие — куда более кровавые, куда более жестокие. Но я не знаю, какая из них трагичнее.

— Ты зря тратишь мысли на прошлое… — начал Леоман, но его перебил выкрик тоблакая. Исполин возник у входа в один из каналов. Воин пустыни быстро направился к своему спутнику.

Когда Фелисин двинулась за ним, Геборик схватил её руку — невидимая ладонь казалась прохладной, касание — чуть щекочущим. Старик дождался, пока Леоман не отойдёт подальше, и сказал:

— Меня кое-что пугает, девочка…

— Неудивительно, — фыркнула она. — Тоблакай собирается тебя убить.

— Да не этот дурень. Я о Леомане.

— Он был телохранителем Ша’ик. Если мне предстоит стать ею, не придётся сомневаться в его преданности, Геборик. Меня беспокоит только то, что они с тоблакаем не очень-то преуспели в защите первой Ша’ик.

— Леоман не фанатик, — сказал бывший жрец. — Он, конечно, может издавать подходящие звуки, чтобы тебя в этом убедить, но есть в нём некая двусмысленность. Я не верю, что он и вправду считает тебя Ша’ик возрождённой. Дело простое — восстанию нужен номинальный предводитель — молодой, сильный, а не истощённая старуха, которой, вероятно, была первоначальная Ша’ик. Худов дух, она была силой в этой пустыне двадцать пять лет назад. Я бы на твоём месте хорошенько обдумал вероятность того, что оба эти телохранителя вовсе и не пытались её защитить.

Фелисин посмотрела на Геборика. Татуировки складывались в густой спиральный узор на его сморщенном, жабьем лице. Глаза были красными, веки окружали засохшие выделения, а зрачки покрывала тонкая серая патина.

— Тогда, полагаю, на этот раз они проявят больше рвения.

— Если будешь играть им на руку. Леоману на руку, если быть точным. Это он будет говорить от твоего имени с армией в лагере; если дать ему повод, намекни он на сомнения, и тебя разорвут на куски…

— Я не боюсь, Леомана, — сказала Фелисин. — Я понимаю таких, как он, Геборик.