Врата Мертвого Дома

Эриксон Стивен

— Кимлок… — едва слышно прошептал Скрипач.

Турка хмыкнул, шагая рядом с ним по дорожке к воротам.

— Первый гость за одиннадцать лет. Ты понимаешь, какой чести удостоился, «мостожог»?

— Ясно, что он очень ценит своих внучек, — сухо ответил Скрипач. — Одиннадцать лет, говоришь? Выходит, последним его гостем был…

— Первый Кулак Дуджек Однорукий из Малазанской империи.

— С предложением мирной сдачи Каракаранга, святого города культа танно. Кимлок утверждал, что может уничтожить малазанские легионы. Полностью. Однако сдался, и его имя теперь вошло

в поговорки как символ пустых угроз.

Турка фыркнул.

— Он открыл ворота города, ибо ценит жизнь превыше всего. Он постиг вашу Империю и понял, что смерть тысяч ничего для неё не значит. Малаз всё равно получил бы то, чего хотел. А хотел он Каракаранг.

Скрипач поморщился. С грубоватым сарказмом он сказал:

— И если это означало бы привести в святой город т’лан имассов — как оно случилось в Арэне, — мы бы так и сделали. Сомневаюсь, что чары Кимлока смогли бы сдержать т’лан имассов.

Оба остановились у ворот. Турка раскрыл створки, и в его тёмных глазах блеснула старая боль.

— Поэтому Кимлок так и поступил, — сказал он. — Бойня в Арэне выказала всё безумие Империи…

— То, что случилось во время Арэнского мятежа, было ошибкой, — огрызнулся Скрипач. — Никто не давал приказа Логросовым т’лан имассам.

Вместо ответа Турка только горько усмехнулся и жестом предложил сапёру выйти на улицу.

— Ступай с миром, «мостожог».

Раздражённый Скрипач вышел.

Повизгивая от восторга, Моби метнулся через узкую комнату и врезался в грудь Скрипача, с бешеным хлопаньем крыльев цепляясь за одежду. Сапёр выругался и, отодвинув в сторону фамилиара, который чуть не задушил его в объятиях, перешагнул порог и запер за собой дверь.

— Я уже начал беспокоиться, — пророкотал Калам из теней в дальнем конце комнаты.

— Отвлёкся, — буркнул Скрипач.

— Неприятности?

Сапёр пожал плечами, расстёгивая верхний плащ, под которым блеснула кольчужная рубаха с кожаными накладками.

— Остальные где?

— В саду, — с некоторой иронией ответил Калам.

По пути Скрипач остановился у своего вещевого мешка. Он присел и положил туда раковину танно, завернув в запасную рубашку.

Когда сапёр подсел к небольшому столу, Калам налил приятелю кружку разведённого водой вина и заново наполнил собственную.

— Ну?

— Трещотку в рот воткну! — проворчал Скрипач и сделал солидный глоток, прежде чем продолжить. — На стенах полным-полно знаков. Думаю, неделя — не больше, — и улицы станут красными от крови.

— У нас есть кони, мулы и припасы. Будем уже на подходе к одану. Там безопаснее.

Скрипач внимательно посмотрел на своего товарища. Тёмное, грубоватое лицо Калама поблёскивало в мутном дневном свете, пробивавшемся из занавешенного окна. Пара ножей лежала на столе перед убийцей, а рядом — точило.

— Может, и так. А может, и нет.

— Ладони на стенах?

Скрипач хмыкнул.

— Это ты их заметил.

— Куча знаков восстания, размечены тайные места для сходок, извещение об обрядах Дриджны — это всё я могу прочесть не хуже любого местного. Но вот эти нечеловеческие отпечатки ладоней — нечто совсем

другое. — Калам наклонился вперёд и взял ножи. Он бездумно скрестил голубоватые клинки. — Похоже, они указывают направление. На юг.

— В Пан’потсун-одан, — сказал Скрипач. — Это схождение.

Убийца замер, не сводя тёмных глаз с перекрещенных лезвий.

— А вот такого слуха я ещё не слышал.

— Это мнение Кимлока.

— Кимлока?! — Калам выругался. — Он в городе?

— Говорят, да.

Скрипач глотнул ещё вина. Если рассказать убийце о произошедшем на рынке — и о встрече с духовидцем, — Калам очень быстро окажется за дверью. А Кимлок — за вратами Худа. Сам Кимлок, его родня, его охрана. Все. Человек, сидевший напротив Скрипача, всегда действовал наверняка. Вот и ещё один дар для тебя, Кимлок… моё молчание.

В коридоре раздались шаги, и вскоре на пороге появился Крокус.

— У вас тут темно, как в пещере.

— Где Апсалар? — резко спросил Скрипач.

— В саду — где же ещё? — огрызнулся вор-даруджиец.

Сапёр взял себя в руки. Старые страхи по-прежнему не желали уходить в прошлое. Раньше, если она пропадала из виду, после всегда случалась беда. Когда она пропадала из виду, следовало быть начеку. Тяжело поверить, что девушка уже не является тем, чем была раньше. Между прочим, если Покровитель убийц вдруг решит снова одержать её, первым знаком этого для нас станет нож в горле. Скрипач помассировал каменные мышцы шеи и вздохнул.

Крокус подтащил к столу стул, плюхнулся на него и потянулся за вином.

— Мы уже устали ждать, — заявил он. — Если нам и вправду нужно пересечь эту проклятую пустошь, давайте выступать в дорогу. За стеной сада груда вонючего мусора уже такая, что забились канавы и стоки. И полным-полно крыс. Воздух горячий и густой, толком даже не вдохнёшь. Нас мор приберёт, если мы тут будем дальше торчать.

— Понадеемся, что это будет синеязычка, — заметил Калам.

— Это ещё что такое?

— Язык от неё синеет и опухает, — объяснил Скрипач.

— А что в этом хорошего?

— Говорить не можешь.

Над головой блестели звёзды, но луна ещё не взошла, а Калам двигался в сторону Джен’раба. Старая дорога поднималась к вершине холма великанскими ступенями; прорехи, словно выбитые зубы, темнели там, где обтёсанные каменные блоки вытащили, чтобы использовать для строительства в других районах Эрлитана. В прорехах рос запутанный кустарник, длинные жёсткие корни которого впились в склон холма.

Убийца легко скользил среди развалин, пригибаясь, чтобы его силуэт не выделялся на фоне ночного неба, если кто-то вдруг решит посмотреть на Джен’раб с улиц внизу. В городе царила странная, неестественная тишина. Редкие патрули малазанских солдат оказались вдруг одни, словно их назначили охранять некрополь, где, кроме призраков, никого нет. Стражники нервничали и поэтому вели себя шумно, так что Каламу без труда удавалось разминуться с ними на улицах и в переулках.