Врата Мертвого Дома
Шрифт:
Единственное сводчатое окно чернело на фоне кирпичей.
Маппо тревожно вздохнул.
— Я никакого очевидного подхода туда не вижу, но должен же быть путь! — Он бросил взгляд назад, на своего спутника. — Ты считаешь, там кто-то живёт.
Икарий вытер запекшуюся кровь со лба, затем кивнул. Он наполовину выдвинул меч из ножен и нахмурился, заметив кусочки плоти, которые застряли в зазубринах на лезвии.
Д’иверсы застали путников врасплох, дюжина леопардов цвета песка выскользнула из лощины в десятке шагов справа, когда друзья готовились разбить лагерь. Один прыгнул на спину Маппо, вцепился клыками в загривок, разрывая крепкую шкуру
Остальные одиннадцать бросились на Икария. Маппо отбросил тело леопарда в сторону, резко обернулся и увидел, что четверо зверей уже неподвижно лежат у ног яггута-полукровки. Когда взгляд трелля упал на Икария, Маппо внезапно охватил страх. Насколько? Насколько далеко зашёл ягг? Благослови нас Беру, только не это.
Один из зверей вцепился клыками в левое бедро Икария, и Маппо увидел, как древний меч воина рванулся вниз и одним ударом отрубил голову леопарду. Жутковатая деталь — голова ещё некоторое время висела на ноге Икария, словно хлещущий кровью бесформенный мешок.
Оставшиеся в живых хищники кружили вокруг спутников.
Маппо рванулся вперёд и ухватился за бешено бьющий хвост. Трелль заревел и швырнул рычащего зверя в воздух. Извиваясь, леопард пролетел семь или восемь шагов, а затем врезался в камень и сломал себе хребет.
Для д’иверса всё было кончено. Он осознал свою ошибку и попытался отступить, но Икарий был неумолим. Глухое клокотание в его горле переросло в пронзительный рёв — и ягг устремился к пяти оставшимся леопардам. Те бросились врассыпную, но поздно. Хлынула кровь, рассечённая плоть с глухим звуком упала на землю. Мгновение спустя ещё пять тел неподвижно лежали на песке.
Икарий резко развернулся, высматривая следующую жертву, и трелль сделал полшага вперёд. В следующую секунду пронзительная скорбная песнь Икария затихла, и ягг распрямился. Каменным взглядом он посмотрел на трелля и нахмурился.
Маппо увидел капли крови на лбу Икария. Жуткий звук исчез. Не слишком далеко. Не успел. Ох, боги нижнего мира, этот путь… зря я, дурак, за ним пошёл. На краю остановился, на самом краю.
На запах крови д’иверса — пролитой столь щедро — придут другие. Спутники быстро свернули лагерь и скорым шагом направились прочь. Перед уходом Икарий вынул из колчана одну из стрел и воткнул её в песок на видном месте.
Под покровом ночи они бежали трусцой. Обоих гнал вперёд отнюдь не страх смерти, куда больший ужас скрывался в том, чтобы убивать. Маппо молился про себя, чтобы стрела Икария оказалась достаточно весомым предупреждением для остальных.
Рассвет застал спутников у восточной гряды. За утёсами вздымались выветренные горы, которые отделяли Рараку от Пан’потсун-одана.
Некое существо не обратило внимания на стрелу и шло по их следу — примерно в лиге позади. Трелль почуял его ещё час назад: одиночник, и облик он принял громадный.
— Найди для нас тропу наверх, — сказал Икарий, натягивая тетиву на лук. Он вытащил оставшиеся стрелы и прищурился, глядя назад. Всего в сотне шагов мерцающий жар поднимался над песком, словно занавес,
Маппо коснулся глубокой раны на шее. Растерзанная плоть воспалилась, горела, по ране ползали мухи. Мускулы пульсировали глубокой болью. Он вытащил из мешка побег кактуса-джегуры и выжал в рану сок. По шее распространилось онемение, позволившее треллю шевелить руками без мучительной боли, от которой его бросало в пот последние несколько часов. Маппо поёжился от внезапной прохлады. Сок джегуры был так силён, что использовать его можно было только раз в день, иначе онемение достигло бы лёгких и сердца. И мухи слетелись бы на запах в ещё большем количестве.
Он приблизился к расселине в каменном склоне. Трелли живут на равнинах. Маппо не обладал особыми умениями скалолаза и совсем не был рад предстоящему испытанию. Трещина была достаточно глубока, чтобы поглотить утренний свет солнца, и узкой у основания — едва ли в ширину его плеч. Ссутулившись, трелль скользнул внутрь, и холодный, затхлый воздух вызвал у него новую волну дрожи. Глаза быстро приспособились к полумраку, и Маппо разглядел дальнюю сторону расселины в шести шагах впереди. Ни ступенек, ни ухватов для рук. Задрав голову, он посмотрел наверх. Выше расселина расширялась, но стенки оставались гладкими до выступа, на котором, как решил Маппо, стояла башня. Ничего похожего, например, на болтавшуюся верёвку с узлами. Заворчав от разочарования, трелль выбрался обратно на солнечный свет.
Икарий стоял лицом к пустыне: стрела на тетиве, лук натянут. В тридцати шагах от него покачивался на четырёх мощных лапах огромный бурый медведь, зверь приподнял голову и принюхивался. Одиночник догнал их.
Маппо присоединился к спутнику.
— Этого я знаю, — тихо произнёс трелль.
Ягг опустил оружие и ослабил тетиву.
— Обращается, — сказал Икарий.
Медведь накренился вперёд.
Маппо заморгал, потому что зрение на миг помутилось. Он почувствовал вкус песка, ноздри раздулись от сильного, пряного запаха превращения. Трелль ощутил инстинктивную волну страха, сухость во рту, от которой стало трудно глотать. В следующий миг обращение завершилось, и к спутникам шагнул человек — голый и бледный под палящими лучами солнца.
Маппо медленно покачал головой. Под личиной одиночник был огромной, мощной горой мышц — но теперь Мессремб оказался ростом всего в пять футов, почти безволосым, худым, как кость, узколицым человечком с лошадиными зубами. Его маленькие глазки цвета граната поблёскивали среди смешливых морщинок, которые вызвала появившаяся на лице одиночника улыбка.
— Маппо Трелль! Нос мне подсказал, что это ты!
— Давно не виделись, Мессремб.
Одиночник с интересом рассматривал ягга.
— О да, это было к северу от Нэмила.
— Думается, тамошние девственные сосновые леса тебе больше подходили, — проговорил Маппо, вспоминая те времена, вольные дни, когда огромные караваны треллей ещё отправлялись в великие странствия.
Улыбка исчезла с лица одиночника.
— Это точно. А ты, господин, должно быть, Икарий, создатель механизмов, а ныне — погибель д’иверсов и одиночников. Знай, что я чувствую большое облегчение от того, что ты опустил лук — у меня сердце едва не выскочило из груди, когда я заметил, что ты прицелился.