Врата рая

Эндрюс Вирджиния

Он кивнул головой:

— Понимаю. Что же, думаю, пора прекращать пользоваться ее услугами. А что думаешь ты?

— Да, Тони. Я не останусь здесь ни на один день с этой женщиной.

— Не беспокойся. В этом нет никакой необходимости. Сегодня вечером я отправлю ее вместе с ее вещами. Нам потребуется время, чтобы найти подходящую замену, но я думаю, мы сделаем это очень быстро, — сказал он уверенно.

— Спасибо, Тони. Я не хотела, чтобы возникали какие-либо неприятности, но…

— Ерунда. Если ты не чувствуешь себя хорошо и спокойно со своей сестрой, ты не выздоровеешь.

И я не хочу, чтобы здесь был человек с такими садистскими наклонностями, какие, по-видимому, есть у этой женщины. Во всяком случае, выбрось теперь это из своей головы. Я все устрою. Давай переключим наше внимание на другие, более интересные и приятные вещи. — Он осмотрелся вокруг. — Я знаю, ты сидишь или лежишь здесь, уделяя слишком много времени размышлениям о своей болезни. Посмотри на эту комнату… она напоминает больничную палату: коляски, костыли, лекарства, специальные подносы и тазы… Все это действует угнетающе. — Он покачал головой. — Я достал для тебя волшебное лекарство. — Его голубые глаза засияли и заискрились, как у шаловливого маленького мальчугана.

— Что за волшебное лекарство?

Он поднял руку, показывая мне, мол, надо проявить терпение. Затем вышел в коридор. Через минуту появился Парсонс с длинной коробкой в руках. Он поставил ее около окна и повернулся к Тони.

— Вы хотите, чтобы это было здесь, мистер Таттертон?

— Совершенно верно.

— Что это? — удивилась я.

— Сейчас увидишь.

Он взял пустой поднос с моей коляски и отнес его на туалетный столик. Потом придвинул коляску к кровати, чтобы самому сесть на кровать и вместе со мной наблюдать за тем, как Парсонс будет распаковывать содержимое коробки. Через несколько минут я поняла, что там находился мольберт. Парсонс быстро собрал его и подрегулировал так, чтобы я могла рисовать, сидя в коляске.

— О Тони! Мольберт! Как замечательно!

— Это лучший, какой можно купить, — объявил Тони с гордостью.

— О, Тони, спасибо, но…

— Никаких «но». Тебе нужно снова входить в ритм жизни. Об этом говорили все, кому я рассказывал о тебе. — Он кивнул Парсонсу, который тут же вышел и вернулся с еще двумя коробками. В одной из них были принадлежности для рисования, а в другой — бумага. Тони тут же прикрепил лист бумаги на мольберт.

— Мне мало известны все эти вещи, поэтому я просто приказал своему агенту по закупкам поехать и купить все, что требуется молодому расцветающему художнику. Здесь где-то есть даже берет. — Он стал рыться в коробке, пока не нашел его. Затем взял это черный берет и надел его мне на голову. Я рассмеялась.

— Видишь? Я уже заставил тебя смеяться. — Потом повернул меня к зеркалу. — Черный — это твой цвет, Энни. Уже почувствовала вдохновение?

Да. Уже сам вид в этом берете вызвал во мне чувства, о которых я почти забыла. Искусство наполняло мою жизнь внутренней радостью и значимостью, как ничто другое. Я не представляла, как сильно мне его не хватало. Авария и ее последствия отделили меня от людей и вещей, которые я любила, особенно от занятий искусством. Может, это было еще одной, но более существенной причиной, по которой я до сих пор чувствовала

себя неполноценным человеком. Меня пугали мысли о том, что вся эта печаль и трагедия сделали меня неспособной выразить свои глубочайшие чувства и вдохновение и создать что-либо действительно прекрасное. Что, если я поднесу кисть к холсту и передо мной так и останется лишь пустое, белое как снег поле?

— Я не знаю, Тони.

— Ну, ты попробуй, хорошо? По крайней мере, попробуй. Обещаешь?

Я колебалась, глядя на него с надеждой.

— Договорились? Ты обещаешь?

— Я попробую, Тони. Обещаю.

— Вот и хорошо. — Он хлопнул в ладоши. — Я оставляю тебя с твоей работой. Через пару дней надеюсь увидеть нечто великолепное.

— Не ждите слишком многого, Тони. Я никогда не была настолько хорошим художником и…

— Ты слишком скромничаешь. Дрейк говорил мне о твоих рисунках. Он даже привез сюда одну из твоих картин.

— Правда? — воскликнула я.

— Она висит внизу в моем кабинете.

— Он ничего не сказал мне об этом. Какая картина?

— Та, с маленьким воробушком на магнолии. Мне она очень нравится. Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, что он привез ее мне?

— Дело не в возражении… но Дрейк должен был сказать мне об этом. Он должен был спросить, — произнесла я с некоторым укором, хотя чувствовала себя польщенной и мне было приятно, что Дрейк так оценил мои занятия рисованием.

— Я попросил его привезти один из твоих рисунков, и он просто хотел угодить мне. Не надо слишком обижаться на него, — попросил Тони.

— Хорошо, Тони. Я не буду.

Он улыбнулся и пошел к выходу.

— Тони, — окликнул я.

— Да?

— Если Люк не позвонит до семи часов, я хотела бы, чтобы вы отвезли меня к телефону и дали возможность позвонить самой. Я не могу понять, почему он до сих пор не приехал и не ответил на наши письма и звонки. Должно быть, что-то случилось.

— Если что-то и случилось, Энни, то тебя подольше следует оградить от этого. Вот что я тебе скажу: если он не позвонит, я сам ему позвоню.

— Но вы только что сказали, что не сообщите мне ничего, если с ним что-то случилось.

— Я сообщу тебе. Обещаю.

— Тони, я хочу, чтобы здесь был поставлен телефон. Я не могу выносить этой изоляции. Пожалуйста, попросите доктора разрешить мне это.

Было видно, что Тони не понравилось слово «изоляция», но я не могла сдержаться. Именно так я себя чувствовала. Он поморщился.

— Я знаю, Тони, что вы делаете для меня все, что можете, и я высоко ценю это, правда. Но мне не хватает моих друзей и я скучаю по той жизни, которую вела раньше. Я молодая девушка, которая была готова вот-вот вступить в наиболее увлекательный период своей жизни. Я ничего не могу поделать со своим одиночеством, несмотря на то что вы и Дрейк оказываете мне столько внимания. Пожалуйста, поговорите с доктором, — взмолилась я.

Его лицо смягчилось.

— Конечно. Я уверен, что он согласится. Ты на пути к полному выздоровлению. Я это говорю вполне серьезно. Рисуй, хорошо ешь, отдыхай, и ты будешь на своих ногах быстрее, чем думаешь.