Врата Совершенного Знания

Тренейл Джон

— А на что жаловаться твоим приятелям? Я думала, они орать будут от радости.

— Им не слишком нравится, что твой отец устроил публичную демонстрацию «Апогея» в отеле.

— Во вражеском лагере?

— Именно.

— Что ж, нельзя иметь все в этой жизни. По крайней мере, план сработал. — Диана встала. — Хочешь кофе?

— Пожалуй.

Она быстро вернулась с подносом. Вид у нее был повеселевший.

— Ленни проснулся. Сидит по уши в каких-то обрывках желтой бумаги и ругается по-кантонски на чем

свет стоит. Я оставила ему кофе.

Цю протянул руку, ожидая, пока Диана подаст ему чашку.

— Боже мой! — взорвалась она. — Я чувствую себя официанткой. Сижу здесь, в пустом доме, рядом с двумя мужчинами… Ты долго рассчитываешь здесь пробыть? Потому что, если ты…

— Не знаю. Но сколько бы я здесь ни пробыл, вне всякого сомнения, из дома я больше не выйду.

— Господи помилуй! Да ведь мы всего лишь выходили на вечернюю прогулку. Все так делают.

— Агенты «Маджонга» повсюду, — сказал Цю, отхлебнув кофе.

— Ты здесь уже неделю. Нельзя же все время просто сидеть и хандрить.

— Я не хандрю, я думаю. — Цю перевел взгляд на окно. — Сюда идет А-Бой. — Цю усмехнулся. — Снова в своих любимых нарукавниках. Такой толстенький! Похож на актера из рекламного ролика про автомобильные покрышки, знаешь?

— Мишлен Мэн. — Диана встала и подошла к высоким окнам.

Отсюда ей была хорошо видна лужайка, окаймленная кустами розового жасмина, и берег моря, где вдоль линии прибоя вразвалочку бродил А-Бой с сеткой для ловли креветок, которая была больше его самого. Цю подошел и, подбоченившись, встал с ней рядом. Диана украдкой взглянула на него.

— Ты любишь детей?

— Люблю. Но больше всего — своего сына.

— Когда ты полагаешь вновь увидеться с Тинченем?

— Может быть, никогда.

От этих слов у Дианы болезненно подвело живот… Такое все еще случалось иногда. Врачи предупреждали ее о возможных спазмах, но каждый раз она страшно злилась на эту напасть.

— Один раз меня стошнило от определенного сорта шоколада, — сказала она без всякой связи. — Потом я ела шоколад, но уже другой сорт.

Цю удивленно взглянул на нее.

— О чем ты?

— Неважно. Я недавно болела, вот и все.

Он пристально посмотрел на Диану, стараясь угадать, отчего она так разоткровенничалась, но Диана отвернулась и, скрестив руки на груди и опустив голову, пошла в противоположный конец комнаты. Дойдя до стены, она несколько раз ударила ногой по плинтусу и медленно повернулась лицом к Цю.

— Что с тобой было?

— Воспаление железок.

Цю недоверчиво фыркнул.

— А теперь — правду!

— Я часто задавала себе вопрос, почему мама не спросила меня так же прямо, как это только что сделал ты. — Диана вздохнула. — Не хочет знать, наверное, боится.

— Расскажи, — ласково попросил Цю. — Дальше меня это не пойдет.

— Мне хочется кому-нибудь рассказать.

Думаю, этим человеком можешь быть и ты.

— И на том спасибо!

— Не надо так. Это ведь нелегко. Не забывай, что в последнюю нашу встречу ты угрожал мне пистолетом.

Цю отвернулся.

— Но это было два года назад, — продолжала Диана.

— С тех пор ты оттаял.

— Разве?

— Да. Впрочем, для меня сейчас все оттаяли. Острые углы сгладились. Раньше такого не было. Я привыкла, взглянув на человека, сразу же понимать, что он собой представляет. А теперь…

— Что теперь?..

— Ты мне даже не особенно нравишься, — сказала Диана после паузы. — Но рассказать я хочу именно тебе.

Она в рассеянности подошла к окну и прижалась лбом к стеклу.

— Это как-то связано с любовью? — мягко спросил Цю. — Мы оба знаем, почему ты хочешь рассказать именно мне. Потому что я…

— Ты беспристрастный. И не похож на других. Верно. — Диана кивнула в сторону лужайки. — Вон тот сорт шоколада, от которого я больна… господин Мишлен Мэн.

Цю озадаченно проследил за ее взглядом, но увидел только A-Боя, который все еще бродил по берегу, волоча за собой сеть. Наконец он понял.

— У тебя был ребенок, — пробормотал Цю. — Ты потеряла ребенка.

— Нет, я сделала аборт. — Диана расправила плечи, и в этом характерном для нее движении чувствовался вызов. Она сразу превратилась в решительную деловую женщину, которая знает себе цену. Она вдруг стала как-то старше. — Пожалуйста, не называй это ребенком. Вспомни Конфуция: «Неверное имя, то есть название, приводит к неверным поступкам». Или что-то в этом роде.

— Прости.

Она взглянула на Цю и поняла, что он извинился не за неправильно найденное слово.

— Не знаю, почему я говорю тебе. Больше никому об этом не известно. Даже маме. Ей в особенности.

То, что сделал потом Цю, было настолько на него не похоже, что удивленная Диана не нашла в себе силы протестовать или сопротивляться. Он поднес ее руку к губам и поцеловал, а потом подвел ее к плетеному креслу и усадил туда, словно некую драгоценность. И Диана, поняв, что в этот момент она действительно казалась ему драгоценной, заплакала.

— Зачем ты сделал это? — спросила она, утирая слезы.

— Не знаю.

— Нет, знаешь.

— Ну… дети… извини, я не могу найти подходящее слово, дети — не для тебя, а для меня — это боль. Они несут с собой боль.

— Не только дети, но и зародыши.

Цю сел на пол и положил руки на колени.

— Так что же все-таки случилось?

— Ничего особенного. — Диана теребила мокрый носовой платок. — У меня была связь с одним американцем. Американцем, который жил в Лондоне и у которого есть жена.

— Понимаю.

— Какой умный ответ. Так что же именно ты понимаешь?