Врата времени
Шрифт:
Но перед растущей страстью к вычислениям была нерешительность, смутное беспокойство и неясное чувство вины, о которой он предпочитал не думать. Единственное, что он не мог произнести вслух, было слово: ВИНОВЕН.
Это было то, что она вызывала в нем.
Вероятно, была некоторая справедливость в ее предложении о самоубийстве. Он не добился в жизни никаких особенных успехов, чтобы оказаться избранным.
Его очень спешно поместили в автоматическую ракету вместе с двумя другими мужчинами и отправили, словно большой багаж, на другую планету. Там он находился
Бог свидетель, это было совершенно случайное совпадение, он набрал неправильно комбинацию цифр, приведя в действие механизм разрушения, ну а нейтронные бомбы владели секретом жизни и смерти.
Багровый закат особенно угнетал его. Он не боялся темноты и старался во время заката находиться внутри помещения, отсиживаясь в кухне, где не было окон. С приходом сумерек Хольт мог свободно разгуливать по квартире.
Счет стал необходимой потребностью его существования. Он пересчитал книги на полках, удары пульса, количество секунд в часах. Перед тем, как заснуть, он проводил бесконечные вычисления.
Однажды во сне он услышал детскую песенку о часах:
Хикори-дикори-док, К часам мышка прыг-скок, Часы отбили один щелчок, Мышка исчезла Хикори-дикори-док.Зазвонил телефон. Он дослушал песенку до конца, после чего проснулся окончательно.
— Умоляю, выслушай меня, — сказала она. — Прости меня за те слова. Я совсем не желаю твоей смерти. Не вздумай совершить то, что я тебе внушала. Господи, как я боялась, что ты не поднимешь трубку…
Она еще долго несла что-то несуразное. Все это он воспринимал как бы со стороны, как будто его телефонный номер набран по ошибке.
— Можно мне прийти сейчас? Я хотела этого с самого начала, но чего-то боялась. Я совсем не знала тебя. Можно я приду К ТЕБЕ СЕЙЧАС?
Он не знал, что ответить. Что можно ответить тому, кто вообще не существует? Лунный свет струился через занавеси и падал на кровать живыми, молочными бликами.
— Что ты сказала? Повтори, пожалуйста! — он слушал ее рассеянно.
— Я решилась на это сама. Это то, о чем ты раньше так мечтал. Я приду. Я буду у тебя… через час. Или, чтобы быть точной, через полтора часа. — Она повесила трубку.
Он взглянул на часы.
“У меня в запасе 90 минут. 5400 секунд”. Он приступил к отсчету.
Было затруднительно считать мгновения после первой сотни. Он досчитал до 2600, когда в дверь постучали. Не обращая на стук внимания, как на бесконечные назойливые телефонные звонки, он вновь попытался сосредоточиться.
— Пожалуйста, Джустин, пожалуйста, впусти меня!
— Это невозможно, — с осторожностью объяснил он, — если я впущу тебя сейчас, я не смогу убедиться, реальна ли ты.
— Я реальна, Джустин. Ты можешь прикоснуться
— Это как раз то, чего я боюсь. Тогда я уже не смогу проверить, сошел ли я с ума.
— Джустин, я хочу тебя! Слышишь?
— Ты что, плохо понимаешь? Я же объяснил, что это невозможно.
— Я все равно не отойду от этой двери. И когда ты выйдешь…
— Я не собираюсь выходить. Надо было сразу приходить, а не трезвонить попусту. Теперь слишком поздно. Ну, как я могу поверить в тебя? Это было бы непростительной глупостью по отношению к себе.
Ответа из-за двери не последовало.
— Вроде, ушла, — пробормотал он.
Хотя прекрасно знал, что она еще там. Хольт вышел на балкон и посмотрел на укутанный снегом город. Под лунным светом он выглядел гораздо привлекательнее, чем при дневном.
“Я прыгну, как только досчитаю до десяти”, — мысленно сказал он себе.
Посчитал до десяти, но не прыгнул. Можно было еще вернуться к двери и проверить. А не пригрезилось ли ему в самом деле все, что она ему насоветовала? Наверное, это было бы правильно.
Он досчитал до двадцати, потом до пятидесяти, потом дошел до ста. У чисел своеобразный эффект — они успокаивают. Каждое число было немножко больше, чем предшествующее, а последующее — немножко больше, чем исходное. Он досчитал до 198.
В дверь постучали сильнее.
Рванувшись вперед, он легко перебросил свое тело через балкон. С высоты четырнадцати этажей он летел навстречу мягкому лунному снегу.
Лео Бигли
Вершина триумфа
При соблюдении перемирия фиксы старались сохранять внешнее спокойствие. Эти глупые нонконформисты населяли внешние планеты звездной системы Ондленга, что составляло двенадцатую часть всей системы, не говоря уже о том, что их планеты были буквально нашпигованы драгоценными металлами. Поэтому не было ничего удивительного, когда все поэты и философы Ондленга (а философией у фиксов увлекался каждый), были расценены Уважаемой Региональной Комиссией, как прослойка населения, доставляющая одно лишь беспокойство и, как бы это точнее выразиться, заслуживающая подавления.
“Подавление” — чистой воды эвфемизм. Вертится на языке и не выносит никаких раздражающих суррогатов типа “убийство”, “геноцид” и “кровопролитие”.
Слишком долго фиксы следовали ондленгской философии, что и послужило причиной занесения их в черный список. Комиссия собрала немалые силы для подавления.
К тому же Вселенная сжимается. Это незыблемый закон энтропии. Уничтожение энергии системы.
Лично я ничего не имею против этих самых фиксов. Но внести какие-либо изменения во все происходящее я просто не в состоянии. Поэтому я и испытал нечто вроде жалости, когда мы зависли на орбите их последнего оплота. Планета Изаер была слегка сплюснута к полюсам (этакое ничтожное пятнышко на картах), но сейчас вблизи она заполнила все три экрана на активированной стене офицерской кают-компании.