Врата
Шрифт:
| СПРАВКА О СЧЕТЕ
| Робинетту Броудхеду.
|
| 1. Признано, что установление вами нового
| курса на Врата-Два привело к экономии около ста
| дней на каждый полет к этой цели.
| 2. Решением комиссии вам присуждается один
| процент доходов от всех открытий, сделанных
| экипажами, воспользовавшимися вашим курсом.
| Авансом
| 3. Решением комиссии половина этих доходов у
| вас вычитается в качестве штрафа за поврежденный
| корабль.
| 4. На вашем счету имеется: проценты от
| открытий (решение комиссии А-135-7) с учетом
| вычетов (решение комиссии А-135-8) 5000 долларов
| На вашем счету всего 6192 доллара
И странно, нелепо, но я верю, что все его чипы, голограммы, цепи хичи — все это мною гордится, и мне приятно в это верить.
— Вы можете уйти в любое время, — говорит он, вставая и очень жизнеподобно отходя к креслу. Он даже улыбается мне. — Но я хотел бы показать вам кое-что.
Мои защитные механизмы сносились до предела. Я только спрашиваю: «Что именно, Зигфрид?»
— Другую нашу возможность, о которой я упоминал, Боб, — говорит он, — но которую мы никогда не использовали. Я хотел бы показать вам другого пациента, из прошлого.
— Другого пациента?
Он мягко говорит: «Посмотрите в угол, Боб».
Я смотрю...
... там стоит она.
— Клара! — И как только я ее вижу, я тут же понимаю, откуда ее взял Зигфрид: у машины, с которой Клара консультировалась на Вратах. Она висит, положив руку на стойку, ноги ее легко шевелятся в воздухе, она оживленно говорит: широкие черные брови нахмурены, она улыбается, все ее лицо улыбается, потом расслабляется.
— Если хотите, можете услышать, что она говорит, Боб.
— А я хочу?
— Необязательно. Но бояться здесь нечего. Она любила вас, Боб, любила, как умела. Как и вы ее.
Я долго смотрю, потом говорю: «Убери ее, Зигфрид».
В восстановительной комнате я чуть не засыпаю на мгновение. Никогда я не чувствовал себя так спокойно.
Я умываюсь, выкуриваю еще одну сигарету и выхожу на яркий рассеянный дневной свет под Пузырем, и все кажется хорошим и дружеским. С любовью и нежностью я думаю о Кларе, в глубине сердца я прощаюсь с ней. Потом вспоминаю о С.Я., с которой у меня сегодня свидание. Я еще не опоздал на него. Но она подождет. Она хороший товарищ, почти как Клара.
Клара.
Я останавливаюсь посреди аллеи, и люди натыкаются на меня.
Маленькая старушка в коротких шортах спрашивает: «Что-нибудь
Я смотрю на нее и не отвечаю, потом поворачиваюсь и возвращаюсь в кабинет Зигфрида.
| СПРАВКА О СЧЕТЕ
| Робинетту Броудхеду:
|
| На ваш счет переведены следующие суммы:
|
| — гарантированная премия за полет 88-90А (вся
| сумма делится на выживших) $10000000
| — научная премия, присужденная комиссией — $8500000
| Всего — $18500000
| Всего на счету — $18506036
Там никого нет, даже голограммы. Я кричу: «Зигфрид! Где ты?»
Никого. Никто не отвечает. Я впервые нахожусь в кабинете без него. Вижу, что здесь реально, а что голограммы. Реального мало. Металлические стены, выступы проекторов. Матрац — реальный; шкаф с выпивкой — реальный; несколько других предметов мебели, которых можно коснуться, которыми можно пользоваться. Но Зигфрида нет. Нет даже стула, на котором он обычно сидит.
«Зигфрид!»
Я продолжаю кричать, сердце мое бьется в горле, в голове все вертится. «Зигфрид!» — кричу я, и тут возникает что-то вроде дымки, потом вспышка, и вот он, в костюме Зигмунда Фрейда, вежливо смотрит на меня.
— Да, Боб?
— Зигфрид, я не убил ее! Она ушла!
— Я вижу, вы расстроены, Боб, — говорит он. — Не скажете ли, что вас беспокоит?
— Расстроен! Я больше чем расстроен, Зигфрид, я убил девятерых, чтобы спасти свою жизнь. Может, не в «реальности»! Может, не «целенаправленно». Но в их глазах я их убил. В моих тоже.
— Но, Боб, — рассудительно говорит он, — мы ведь все это уже обсуждали. Она жива. Они все живы. Время для них остановилось...
— Я знаю, — вою я. — Неужели ты не понимаешь, Зигфрид? В этом-то все дело! Я не только убил ее, я и сейчас убиваю ее!
Терпеливо: «Вы думаете, это правда, Боб?»
— Она так думает! Теперь и бесконечно — пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу старею, стараюсь забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре.
Я падаю на голый пластиковый матрац, плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает внешность кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере купающиеся.
— Пусть боль выйдет, — мягко говорит Зигфрид. — Пусть она вся выйдет.
— А что я делаю, по-твоему? — я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. — Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее все еще не кончилось. Она там, застряла во времени.