Вредные игрушки

Гусев Валерий Борисович

– В Ивановку.

– Садись! Подвезу. Тут недалеко.
– И снова о чем-то запел, смахивая кнутом со спины лошади громадных слепней.

Лошадь помахивала хвостом, покачивала головой в такт своим большим шагам. Телегу трясло на ухабах так, что голос у дядьки дребезжал, а у нас стучали зубы. Верхние об нижние.

– Дядь, как вашу лошадь зовут?
– начал Алешка разговор.

– Кобыла.

– А Ивановка ваша большая?
– спросил я.

– У! Дворов десять. А вам кто нужен-то?

– Иван Федорович.

– Пьяница

этот?

– Нет, другой. Фролов.

– А… Это справный мужик. У него изба самая добрая. Черепицей крытая - раз, из бруса сложена - два.
– Дядька стал загибать пальцы, перечисляя достоинства Муромцевой избы.
– …Ограда кирпичная -десять. Да вы ему кто будете?

– Племянники. Погостить приехали. А вы не знаете, он сейчас здесь или в городе?

– Здеся. Только что прибыл.

За этим полезным разговором я и не заметил, как вожжи оказались у Алешки, а дядька принялся раскуривать мятую папиросу. И продолжал рассказ:

– Он, Федорыч-то, редко у нас гостит. Дела у него в городе. А здеся раз-два в год объявится. Да и то на улицу нос не кажет, гордый, не знается ни с кем. Но вреда от него нет.

Знал бы ты, дядя.

– Ну, мне сворачивать, на скотный, а вы прямо идите. Дом по праву руку, не ошибетесь. Крыша черепичная - раз, из бруса - два…

Мы соскочили с телеги и под эти перечисления подошли к околице Ивановки. Деревня как деревня. И не скажешь, что здесь такой крупный жулик прячется. Бревенчатые избы под старыми липами, косой штакетник, калитки, запертые веревочными петельками, скамеечки у заборов.

…Ограда кирпичная - десять!

В ограде - деревянные ворота, сплошная калитка, сбоку от нее - кнопочка звонка.

– Звони, - сказал Алешка.
– Не бойся. Если что - удерем.

Я позвонил.

Хлопнула дверь, заскрипели по дорожке тяжелые неторопливые шаги.

– Кто?
– раздалось за калиткой.

– Мы?
– Кто «мы»?
– недовольно переспросил грубый голос.

– Том и Гек.

Сначала было тихо, а потом послышался такой звук, будто кто-то задумчиво скреб затылок.

– Шагайте мимо. Не знаем таких.

– Скажите Илье Ильичу, что…

– Какому еще Ильичу? Нет у нас Ильичей.
– В голосе послышались одновременно недоверие и неуверенность.

– Тогда скажите Ивану Федоровичу, что мы с парохода «Илья Муромец».

Тут снова хлопнула дверь, и немного знакомый встревоженный голос спросил:

– Что там, Юрик?

– Пацаны какие-то до вас. Говорят, с «Муромца».

– Что? Зови! Да за калиткой глянь хоро-шенько.

Заскрипел засов, калитка приотворилась. Из щели высунулась голова и поводила глазами туда-сюда. После этого нас впустили. И здоровенный Юрик повел нас к дому, на крыльце которого стоял совсем не похожий на себя Илья Ильич. Не в черном костюме с орденом, а в пижаме со шнурками на груди.

– Иди в дом, - бросил он Юрику и уставился на нас злым настороженным

взглядом.
– Что скажете?

Мы немножко помялись, попереглядывались, всем своим видом показывая, что никак не решаемся начать.

– Ну?
– Тон его стал угрожающим.

– Мы пришли вам помочь.

– Огород вскопать?
– Подозрительность сменилась издевкой.
– Поздновато.

– Вы папку забрали с парохода?
– брякнул Алешка.

Реакция была мгновенной:

– А ну, пошли отсюда! Юрик, спускай собак!

Не помню, как мы оказались за калиткой. Помню, как я в отчаянии крикнул:

– Вы посмотрите папку. А мы подождем.

Глава XXIII

ЭТО НА-ДО ПО-ЧИ-НИТЬ!

Мы, конечно, догадывались, что, прилетев на пароход, Илья Ильич первым делом забрал папку из рундука. И понятно, что он в нее не заглядывал. И успокоился - никаких следов своей зловредной деятельности он за собой не оставил. Но наши слова должны были заронить в его душу «зерна сомнения».

И эти «зерна» мгновенно дали свои всходы.

Муромец вылетел за калитку с папкой в руках, растерянный и испуганный.

– Где они?
– заорал он, потрясая папкой, из которой сыпались оставшиеся в ней бумаги. Все, кроме самых главных.
– Убью!

– Вы на нас не орите, - сказал я, когда мы отскочили от него на безопасное расстояние.
– Мы к вам с добром пришли.

Тут до него что-то стало доходить. Ведь пришли к нему люди не в форме. И даже не «в штатском». А пацаны с парохода. Которые что-то знают. Очень для него важное. Жизненно важное даже.

– Идемте в дом.
– Он огляделся по сторонам, собрал бумаги.

– А собаки?
– с опаской спросили мы.

– Нет у меня никаких собак. Один Юрик.

«Этот Юрик целой своры стоит», - подумал я. И сказал:

– Поговорим на крыльце.

Во всяком случае, оттуда удрать будет легче, чем из дома.

– Ладно, пошли.

Муромец запер за нами калитку.

– Что имеете сказать?

– Мы знаем, где бумаги из вашей папки.

– Где?
– последовал быстрый, резкий вопрос.

– У нас.

Муромец тут же схватил меня за руки.

– Давай сюда!

– Не хватайте меня, а то ничего не получите. Они на пароходе. Спрятаны.

– Рассказывай.
– Он тяжело и неровно дышал. Впрочем, его можно было понять. Только что считал себя в полной безопасности, и вдруг над ним навис меч правосудия.

Тут я, как было задумано, наплел с три короба вранья.

– …И вот эта Ангелина Петровна, капитан милиции, нашла эти бумаги во время обыска в каюте капитана. И так обрадовалась, что это даже нам стало известно.
– И я смущенно признался: - Мы подглядывали. Она отобрала из папки некоторые листки и запечатала их в конверт. А папку положила обратно в рундук.