Времена грёз. Том 2
Шрифт:
Спустя пару минут или даже больше, я вновь услышал ее тихий голос:
— Я хочу знать точно, что ты меня не тронул.
— У меня есть один неболтливый семейный лекарь.
Уна кивнула, принимая ответ. Опустив руки, она прикусила губу, чтобы вновь не расплакаться, и встретилась со мной взглядом, продолжив так серьезно, насколько могла:
— И… я хочу свою кондитерскую.
— Кондитерскую?!
— Я с детства мечтала печь сладости.
Не веря своим ушам, я внимательно посмотрел на супругу и всё равно не мог до конца уложить в голове этот ультиматум, но чем больше думал об этом, тем больше
Будет ли Уна так сильно гореть своим делом, как я горю своим?
— Продашь короля за пару булок?
— Не говори глупостей, кто бы купил его так дорого.
Начало времен
Последние слуги мягко прикрыли за собой двери храма. Службы на сегодня были окончены. Покой и благоговение разлилось по залу чувствительнее и ярче любых молитв, выражая мою любовь не пустыми словами, но мыслями, желанием и искренним стремлением души.
Свободный от мирского шума, наедине с искусной собственноручной статуей богини, я сделал глубокий вдох и закрыл глаза, прислушавшись. Воздух наполнился тихим, мелодичным пением арфы, баюкающей еще один знойный, солнечный день в колыбели разгорающегося заката. Совсем скоро начнется новая служба, в полночь обязательно придет полнолунная, сегодня она впервые угостит меня амброзией. Я трепетно предвкушал нашу встречу, с дрожью представляя, к какой святыне, какому чуду прикоснусь и сколь велико доверие моей дорогой богини. Это чувство захватило меня, раз за разом я представлял, как нектар богов касается губ… Каким он будет на вкус? Сладкий, как самый прекрасный в мире плод? Нежный, как теплое парное молоко? Пьянящий, как настоявшееся вино, или богатый оттенками, как разнотравные эфиры?
Мои чувства бушевали на грани исступленной страсти и восторга, занимали разум, пробирались под кожу мурашками глубоко в тело и не находили достаточно места, чтобы хоть на мгновение подарить передышку, осознанность в замершем течении времени. Ни один из жрецов о такой милости и помыслить не мог, пока я терял голову от счастья не в силах поверить в столь огромную близость к Луне.
— Неборожденное льется сиянье на темную землю
От головы ее вечной, и все красотою великой
Блещет в сиянии том. Озаряется воздух бесцветный
Светом венца золотого, и небо светлее, едва лишь
Из глубины Океана, омывши прекрасную кожу,
Тело облекши блестящей одеждою, издали видной,
И лучезарных запрягши коней — крепкошеих, гривастых, —
По небу быстро погонит вперед их Селена-богиня
Вечером, в день полнолунья. Великий свой круг совершая,
Ярче всего в это время она, увеличившись, блещет
В небе высоком, служа указаньем и знаменьем людям.
Распахнув веки, я воззрился на прекрасное каменное лицо скульптуры, смотрящее на меня в ответ с особенной лаской, пониманием и заботой. В тонкую прохладную ладонь я положил свою, прикоснулся лбом к мрамору и хотя бы на миг постарался представить, что передо мной именно богиня. Остатки зажженных благовоний окутали меня будоражащим, пьянящим ароматом мирры.
— Благодарю тебя, среброликая, за дары твои, за веру твою, за внимание твоё, за любовь…
— О! В самом деле? Она дала тебе так много?
Голос, вероломно и грубо прервавший мой гимн, раздался от входа
Отпустив ладонь своего творения, я оперся руками на алтарь, предчувствуя неприятный разговор.
— Брат… я не надеюсь, что ты меня поймешь.
— И правильно делаешь!
— Но ты не можешь отрицать ее влияние. В руках Луны часть нашего мира, мы все подчинены незримым правилам.
— Но не я.
— И ты тоже, сколь бы не отпирался.
— Я… принял решение отречься.
Только глубоко больной, поистине сумасшедший человек решит отречься от своих создателей, тем более в месте веры, напрямую бросая вызов тому, кто выстраивал поклонения долгие годы.
Я знал, что допустил непоправимое, позволив брату проводить эксперименты, но до конца надеялся на лучшее.
— Бо-оги, дайте сил.
— Ты зря зовешь их, едва с силой твоих покровителей можно это как-то исправить. Я нашел иных, и, даже уничтожив свет моей безумной звезды, вы не смогли остановить то, чему давно суждено было случиться.
— Прекрати, Альхазред, я не верю…
— Я даю тебе шанс, Вирбий, шанс стать одним из первых бессмертным жрецом существ действительно могущественных, а не этих…
— Не богохульствуй!
— Самозванцев, кои рядятся в людей и не способны поделиться настоящим знанием, высокомерно и наивно полагая, что их народ достаточно слеп, чтобы безоговорочно следовать даже за такими бесполезными лицемерами.
— Хватит! Не заставляй меня пожалеть о твоей защите перед Луной!
— А то что? Что она мне сделает, брат? Проклянет? Убьет? Чем ты хочешь меня напугать?
— Я не пытаюсь пугать, лишь воззвать к остаткам твоего разума.
— Я более чем разумен и знаю больше, чем когда-либо. Прислушайся ко мне или стань ступенью.
— Стать ступенью?
Выпрямившись, я ощутил на душе тяжелейший груз, всё мироздание сейчас легло на мои плечи, непомерно возлагая надежду, на то, что я вновь смогу остановить безумца с моим лицом. Мою худшую половину.
Злость жгла меня изнутри, а с ней и обида, и боль, и недовольство, но жалость была сильнее их всех. Я не видел врага в человеке передо мной и не собирался разделить его ненависть.
— Что ты задумал?
— Действо! Ты же любишь представления, Вир? Ты так был вдохновлен театром, так что я предлагаю поучаствовать тебе в еще одной мистерии, где тебе выпала важнейшая роль.
Глядя на Альхазреда, я пожелал ему верить, несмотря на лихорадочный огонь в глазах. Приветственно распахнув объятья, он прошел ко мне с дикой, сумасшедшей улыбкой на губах.
— Ты же не откажешь мне?
— Откажу в чем?
Аль остановился почти вплотную, левая рука хлопнула меня по плечу, и только я потянулся сбросить ее, как правая вытащила из складок хитона что-то блестящее. Золото вспыхнуло в прощальных лучах горящего светила, резкий удар в грудь выбил дух, и боль, мучительная, острая и жгучая боль, прошила тело словно иглой, забирая на своем острие мою жизнь.