Я бы жил совсем иначе.Я бы жил не так.Не бежал бы, сжав в комочекпроездной пятак.Не толкался бы в вагоне,стоя бы не спал.На меня б двумя ногамигражданин не встал.Я бы жил в лесу усатом,в наливном садуэтак в тыща восьмисотомс хвостиком году.И ко мне бы ездил в гостичерез жнивь и гатьпредставитель старой властив карты поиграть.
«В продолжении рода спасенья себе не ищи…»
В
продолжении рода спасенья себе не ищи:нищету своей памяти ты завещаешьпотомкам —и не видят они, как ты медленно таешьв ночи —на глазах исчезают, окутаны временемтонким.Никого не вини. Никому не печалуйся в том.Одиноким виденьем становится жизни истома.А кругом — тот же скарб, тот же скрипу дверей — тот же дом,тот же скверик с детьми перед окнамизримого дома.
«Когда на вас навалится зима…»
Когда на вас навалится зимавсей беспросветною декабрьской тьмою,возьмите черный том Карамзина:что в нем заложено кровавою тесьмою? —все те ж снега с прорехой зорь,дымок жилья у волка на примете,всея равнины самодержец — ветерда слез морозных кристаллическая соль.Быть может, вам пригрезится тогда:декабрь и есть декабрь — и никогда не минетего незрячий ветер на равнинеда золотая зорь его орда.
«Вот и снесли тебя, вот и снесли…»
Вот и снесли тебя, вот и снесли,дом, где я вырос из старой земли,будто и впрямь доказать захотели,что меня не было на самом делетам за годами в густой тополиной дали.Нет ни сараев твоих дровяных,ни раздиравшего душу бурьяна,нету ворон, что зимою багрянойвместе с деревьями оголены.Поздно жалеть, раз уж прежде жалеть былорано.В этих стихах остаются холодные сени,где половицы косят, под извечный скрываясьсундук,стол под истлевшей газетой,оконце с погодой весенней,лестница с плачем насилу ведущая в сени,наших шагов по которой спускается стук.Низкие комнаты жмутся к нагревшейся печке,есть на заслонке чугунной забытого векаклеймо,окна зимой на заре оплывают, как сальныесвечки,вечер, и в комнате, словно в грядущем,темно.Вот и снесли тебя, теплая, детская вечность.Плачь, человек:обесцветило время глаза!Плачь, человек: надломилась спиныкрестовина!Плачь, человек:ты не в силах об этом сказать —плачь и рыдайнад молчанием непоправимым.
2. Полуслово
«Жил да был боярышник…»
Жил да был боярышнику житья на воле.Даже был пятерышникв своей кирпичной школе.Боярышник, боярышникд'нас не хватит на год:больше нет, боярышник,сафьяновых ягод.
Снегопад
Закат за осиновой сетью померк.И лед выступает дыханья поверх.И яркая щель, что ведет в магазинвсе ярче — с исходом небес и осин.И снег заскрипел высоко в небесахи падал потом, попадая впросак,как в чашку лохматую сахар-песок —исчез на губах, на ресницах просох.Озимые люди по избам сидят.Спасибо, соседи когда посетят:ведь время — не сахар, и сердце — не лед,и снежная баба за
водкой идет.
«Нет, лучше уж октябрь…»
Нет, лучше уж октябрь —отчаявшийся, грязный:он горевал хотя бнад жизнью безобразной,пустую глину ели воду пил из лужи.А снег уж слишком бел,жесток и равнодушен,как будто из забвения он к людям прилетел.
Летней ночью все невнятно:листьев паюсные пятна,мышь летучая окошекрастопырила крыла,двор пустынный белой тенью перекошен.Все существованье облеглаполутень небытия пустого —полусвета полумгла,что понятна только с полуслова.
«Ночью город сам не свой…»
Ночью город сам не свой.И по тусклой мостовойчеловек идет единственный куда-то.За высокими домами тлеет лето.Тени тянут.Реки тонут.Ночь темнит.Но с востока веет тополью рассвета,и редеет электричества гранит.
«В ночи колыхалась гроза…»
В ночи колыхалась гроза.Она подбиралась неслышно,и было: при первой же вспышкевскочили деревья, спросонок зажмурив глаза.Качнулась стоячая тьма. Замигала.Каменьями с неба посыпались в город дома.Вскочили деревья. Качнулась испуганно тьма.И град фонарей застучал в темнотевполнакала.В ночи колыхалась гроза.Безмолвие было истошным.И в воздухе, связанном в узел удушья,кривились мучений забрезжившие голоса.
Воспоминания о сущем
«Научусь тебе, мгновенье…»
Научусь тебе, мгновенье:ты — последний медный грош —позади одно забвенье,и в забвенье ты уйдешь.Неразменный миг отрады,и мучений вечный миг,и еще чему-то надонаучиться мне у них.
«Ты прости моим словам…»
Ты прости моим словам.Я твое дыханье слышу.Дождь трепещет, данный свышепотемневшим деревам.Сада смутную красудождь тишайший не пугает:я ведь теми же губамиэто все произнесу.
«И вдруг она покинула меня…»
И вдруг она покинула меня,на миг один с листвой смешавшись павшей.Был ветер, волосы ее едва трепавший,и был октябрь на исходе дня.Она мелькнула в обнаженной чаще,где водоросли дерев прозрачны и стройны,и ослепленный близостью щемящей,я не узнал ее со стороны.
«Не заходите в березняк…»
Не заходите в березняк,когда затих его сквозняк,и листьев серая трухалежит на дне березняка,когда чуть теплится денекв берестяном его дыму:он тоже слишком одиноки не до вас теперь ему.