Временно
Шрифт:
Правда, потом я узнала, что ей свернулся вариант поинтересней — отправиться на запад и подработать в компании, которая поставляет пшеницу: отделять там зерна от плевел. Уверена, эта временная уже давно на пути к постоянству.
У дамы с туфлями оказалась огромная квартира с высоченными потолками, хоть и на самой окраине города. В самой дальней части гардеробной дама установила изумительный обувной стеллаж из бронзы. По форме он напоминал раковину наутилуса. Или рисунок полета ястреба, нападающего на добычу. Не сводя с жертвы глаз, он опускается за ней сверху по крутой спирали.
—
И она дала мне толику свободы действий, точно ангел инвестиций поделился своей добродетелью.
— Может, их расставить в соответствии с частотой использования? — спросила я.
— О, нет, я их вообще не использую, — рассмеялась она. — Для тех, которые я ношу, у меня есть другие шкафы.
Но я не заметила никаких других шкафов.
У дамы, которая жила со своими туфлями, не было рядом ни одной живой души. Но прежде чем это узнать, я пала жертвой ее отвратительных действий. Например, она с удовольствием изменяла условия моей работы таким образом, что каждая последующая задача внезапно оказывалась продолжением предыдущей. Коробки постоянно перемещались с одного места на другое. Продукты, которые приносили наверх из магазина, гнили и портились, после чего их приходилось снова тащить вниз, на помойку, так и не распакованными. Вначале я принимала это за безобидные причуды, но потом поняла: это своего рода игра на уничтожение. Эта дама до такой степени пуста, что не оставляет после себя вообще ничего и заставляет сомневаться даже в том, существует ли она на самом деле.
Вы, конечно, можете подумать, будто я все свое разочарование и ярость направила на ее туфли, но это совсем не так. Наоборот, я довольно бережно брала каждую пару, протирала от пыли, убирала пятна вначале влажной тряпочкой, потом сухой. Я вощила, начищала и разглаживала. Признаюсь, лакированные лодочки на небольшом каблучке я надевала на руки и исполняла ими чечетку — старая привычка еще со времен работы на Центральном вокзале. Но ни одну пару я не натянула на свои огромные ступни. Однажды, когда дама ушла обедать, я прижала к щеке туфлю из розовой замши — она оказалась нежной и мягкой, точно домашний питомец, и пахла старым и новым одновременно.
У моей бабули был замшелый комод, забитый жуткими башмаками на танкетке, полная противоположность тем, что жили в доме этой дамы.
По выходным я подрабатывала манекеном в местном магазинчике. Оформитель витрин причудливо переплетал наши конечности.
— Положи руку на этот кексик, — говорил он и укладывал мой локоть прямо в лужицу глазури с вишней. — Сделай так, чтоб я поверил в утешительную силу этой выпечки, — говорил он и в молитвенном жесте простирал руки к небу. — Сделай мне десертные глазки!
Перед праздниками мы, манекены, молча стояли посреди снежной диорамы, сверкавшей мишурой и огоньками.
Мой крысопарень частенько наведывался на ужин в ресторанный дворик магазина, где я работала. Крендели, китайские пельмени навынос. Иногда он подбрасывал меня до дома на своей машине. Мне нравились
— Мне нравится, когда ты остаешься в своем манекенщицком костюме после смены, — сказал мой крысопарень однажды.
На мне в тот раз был мундир укротителя львов с тяжелыми эполетами. «Покажи мне глаза льва, — просил оформитель витрин, — как будто ты дикий лев, и в то же время как будто ты его укротитель».
Однажды вечером, когда я отправилась на встречу со своим крысопарнем, через витринное окно «Женской моды» я увидела ее. Даму, которая жила со своими туфлями. Она сидела среди гор кроссовок, слипонов, лодочек на шпильке, мюль и коробок из-под всего этого. Если бы я не задержалась на минуту дольше, не увидела бы, как ее миниатюрная фигурка поднялась, немного прошлась по залу, якобы пробуя новые хрустящие мокасины, а затем направилась прямиком к выходу, так и не заплатив за них. Ее старые оксфорды аккуратно притулились возле мягкого пуфа.
Так что пару дней спустя я совершенно спокойно вынула самую роскошную пару из ее шкафа. Туфли, конечно, мне маловаты, но ведь это всего лишь туфли. Не могу видеть, как они стоят тут без дела.
Чуть позже я сижу в баре со своим самым высоким парнем. На мне ее сапоги — высокие, без молнии, я их еле натягиваю и так же еле-еле снимаю. Но результат того стоит — эти роскошные сапоги сделали мои ноги просто каллиграфическими. Я говорю по телефону с Фаррен и щелкаю каблуками. У нее есть новая работа — только для меня.
— Расскажи поподробнее, — прошу я.
Мой самый высокий парень привлек внимание бармена, и тот мигом принес мне водку с содовой.
— Тут такое дело… — неопределенно отвечает Фаррен. — Ты не страдаешь морской болезнью?
— Морской болезнью? — переспрашиваю я.
Мой самый высокий парень приподнимает бровь и от этого почему-то кажется еще выше.
— Да. В твоем резюме об этом не написано, так что я уточняю, — говорит Фаррен. — Отвечай честно.
На самом деле когда Фаррен просит отвечать честно, обмануть ее ничего не стоит. Я стараюсь делать это как можно непринужденнее, ежедневно тренируя у себя этот навык.
И вот теперь я думаю о морской болезни и ничего пока не отвечаю. Только прикасаюсь к Председателю, который висит у меня на шее.
— Ты же знаешь, — говорит Фаррен, — иногда нужно покинуть дом, чтобы получить что-то постоянное. Быть усерднее и эффективнее, чтобы обрести хоть какую-то стабильность. Мир безграничен, а работа в нем бесконечна, не так ли?
Через час черный фургон увозит меня из бара прямиком к большому судну. Капитан этого пиратского корабля вручает мне табели учета рабочего времени и соглашение о неразглашении — и вот тогда я понимаю, что эта афера становится официальной. Мы ударили по рукам и заключили сделку. Мои парни бегут к причалу, чтобы попрощаться со мной. И я вижу, как они собираются отовсюду и устремляются к одной точке, машут мне руками и на расстоянии кажутся совсем маленькими. Мои мужчины.