Временно
Шрифт:
Приятно слышать их голоса, когда все наперебой здороваются со мной издалека. Голос мой немного дрожит и вот-вот сорвется.
— Плохо слышно! — кричу я им. — Привет!
Им тоже приятно слышать меня.
— Если уж вы там, — прошу я их, — то не польете ли вы мои джунгли?
— Легко! — отвечают мои парни, и я слышу шаги и журчание воды, которую они льют в горшок с цветком.
— И еще почту посмотрите.
— Да запросто, — отвечает мой самый высокий парень.
В почтовом ящике они находят четыре каталога, три меню навынос
— Я у нее работала, — объясняю я им. — Что она пишет?
Мой парень-коуч откашливается и читает написанную от руки портянку, в которой дама обвиняет меня, мои колени, мои ступни, мои пальцы ног, а особенно большой палец, в богохульстве — он почти перекрывает второй палец, и еще мой мизинец — он похож на раздавленную, поверженную ягоду земляники, которая лежит на самом дне корзины и никто никогда не захочет попробовать ее. И вот еще что. Да-да-да, неужели все же придется это сказать?! Она знает, что это я стащила ее сапоги, ее лялечки, ее мусички! За что же, чем же, как же она заслужила такую дерзость? И когда я собираюсь их вернуть? Конечно, она знает поговорку про башмаки, в которых надо пройти милю, чтобы полюбить человека, которому они принадлежат. Но если я сделала в ее драгоценных сапожках хотя бы шаг, если я посмела натянуть их на свои разлапистые лапищи!.. О, пусть мне помогут боги, да хоть какой-нибудь божок, в которого верует такая обувная воровка, как я, но она преподаст мне урок, она меня научит, она заставит меня расплатиться!..
Тут я вновь слышу шум матча из телевизора.
— Ты там надолго застряла? — спрашивает мой самый забавный парень — страховой агент, который мной особо дорожит.
— Не знаю, не думаю, — отвечаю я, — но бизнес — дело непредсказуемое.
Я обычно так говорю, как будто это только мое дело и ничье больше.
— Мы позаботимся друг о друге, пока тебя нет рядом, — заверяет меня он. — Не беспокойся.
О да! Я медленно выдыхаю. Это несколько опустошает, я чувствую себя гулкой пещерой. Телефон отключается еще до того, как я успеваю с ними хоть как-то попрощаться.
Чем именно промышляет судно, мне неизвестно. Но я вообще редко вникаю в общий смысл работы компаний. Мы с Перл сидим в «вороньем гнезде» на верхушке мачты, и она объясняет, что на самом деле мы ищем инвесторов, чтобы захватить их. Вот, скоро опять отправимся на охоту за венчурным капиталом.
— А себя наш капитан называет «венчурным капитаном», — говорит она. Ноги ее, точно птицы, болтаются в воздухе над палубой, которая простирается далеко внизу. — Венчурным капитаном в погоне за капиталом.
— Но это же опасно!
— Еще бы, конечно! Но и капиталы часто попадают не в те руки.
Перл — крутой и невероятно опытный переговорщик. Она сопровождала каждое крупное ограбление и убеждала жертв, что на самом деле они только выиграли.
— Как летучая рыба летать? — спрашиваю я.
— Как чайка. Как чертова чайка.
Ей не нравится, что никто на корабле не носит повязку на глазу.
— Это значительно упростило бы мне работу, — говорит Перл и пытается убедить меня надеть винтажный наряд из коричневой кожи с изящно вышитым черепом. — Это сделало бы наш бренд узнаваемым, — добавляет она.
— Ну, мне и в своей одежде неплохо, прости.
— К твоим волосам этот наряд чертовски подошел бы.
— Нет, спасибо, правда, я не хочу.
— Ну, если ты считаешь, что тут кто-то будет спрашивать о твоих желаниях, то я для приличия сделаю так, что повязка на глазу у тебя появится на всю жизнь, — предлагает она.
То есть она собирается оставить меня без глаза? Для приличия? Мне всегда казалось, что для приличия делают что-нибудь другое.
— Я имела в виду, — отвечаю я, — она больше подойдет первому помощнику по работе с командой.
— А, тому парню! — радуется она и перестает давить на меня, заметив, видимо, мое напряжение. — Кстати!
Она прячет повязку в карман.
Длинноволосый поднимается в «воронье гнездо», чтобы приступить к выполнению обязанностей попугая, так что мы спускаемся вниз и оставляем его одного. Пусть занимается своей птичьей работой. Когда я поднимаю на него глаза, то замечаю, что он наблюдает за мной все с тем же странным выражением на лице — одновременно и жестким, и мягким.
В выходной день мы с Перл нарезаем круги по палубе и разговариваем. «Хорошо погуляли — хорошо потолковали», — говорил мой крысопарень после наших долгих прогулок по магазинам.
Перл держится ближе к краю, я шагаю рядом. Мы обе любим попкорн. Обе любим сдирать обгоревшую на солнце кожу. Обе производим не лучшее первое впечатление. Я открываю свой бумажник, и фотографии моих парней длинным веером вываливаются прямо на палубу. Перл с уважением и интересом рассматривает их лица.
— У этого красивый подбородок, — говорит она. Красивое то, красивое это.
За бренди Перл терпеливо показывает, как завязать фал, булинь и полуштык. Пальцы мои ноют от жесткой веревки.
— Вот так, — говорит Перл, массируя их прохладным кремом.
Держаться за руки довольно приятно, особенно если это не цель, а средство для совершения других действий.
— Попробуй развязать, — предлагает она, и ее густой, сладкий, как мед, голос звучит убедительно. Я вонзаю пальцы в «баранью ногу», или «колышку», как еще называют этот узел. — Ого! А ты настоящая! Дарле бы понравилась.
— Не совсем, — говорю я и потираю руки. — А вот ты как будто родилась, чтобы вязать эти узлы.