Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III
Шрифт:
— За все милости покойного моего благодетеля я спасла ему душу, обратив его от ереси и возвратив на лоно единоспасающей церкви!
ИАКОВ II
МИСС АННА ГЕЙД-КЛАРЕНДОН. — МИСС СИДЛИ, ГЕРЦОГИНЯ ДОРЧЕСТЕР. — АРАБЕЛЛА ЧЕРЧИЛЛЬ. — ПРИНЦЕССА МАРИЯ МОДЕНСКАЯ. — ОТЕЦ ПЕТЕРС
(1685–1688—1701)
Иаков, до восшествия своего на престол герцог Йорк, второй сын короля Карла I и Генриэтты Французской, родился 30 октября 1633 года. Характером, особенно же чувственными наклонностями, он и брат его Карл II были двойни, и то, что мы говорили об одном, из слова в слово может быть применимо и к другому. Лет тринадцати от рождения Иаков уже влюблялся в придворных девиц своей родительницы, платонически ухаживал за фрейлинами и материально за камер-юнгферами. При шаткости тогдашних понятий английского двора и нравственности на шалости маленького герцога смотрели сквозь пальцы, нередко и с одобрительной улыбкой. Может быть, на воспитание Иакова отец и мать обратили бы более серьезное внимание, если бы оно не было отвлекаемо смутами, предвестницами революции, ниспровергшей престол короля английского. Отправив жену во Францию, старшего сына в Голландию, Карл I туда же отослал и второго своего сына. Переодетый в женское платье, Иаков бежал в Голландию и оставался под покровительством Вильгельма Оранского до самой роковой катастрофы — 30 января 1649 года. Во время протекторства Кромвеля Иаков отправился во Францию и, в качестве волонтера поступив на службу, сражался под знаменами Тюренна и Конде. Великие полководцы отдавали должную справедливость способностям и храбрости английского принца, хотя и не особенно даровитого вождя на сухом пути, но весьма сведущего в морском деле. По восстановлении престола Стюартов Иаков сопровождал брата своего Карла II в Англию и был назначен последним в великие адмиралы. Поступление свое в эту должность, особенно важную в государстве, которое издревле называли морскою державою, Иаков ознаменовал многими полезными преобразованиями и нововведениями. Ему неотъемлемо принадлежит честь
Наконец с Иаковом Стюартом случилась история, весьма обыкновенная с волокитами: он встретил девушку, относительно говоря, честную и если не особенно строгих правил, то настолько расчетливую, чтобы, завлекши его в свои сети, опутать ими и заставить шалуна купить блаженство взаимности ценою законного брака. Эта чопорная, расчетливая особа была дочь государственного канцлера лорда Кларендона мисс Анна. Король позволил этот брак и признал его законным. Уступая требованиям своей возлюбленной и ее почтенного родителя, Иаков, со своей стороны, тоже был не совсем чужд довольно хитрых расчетов. Лорд Кларендон, надобно заметить, был любим народом за то, что постоянно отстаивал его права от насилий со стороны королевской власти, ратовал за его привилегии. Женясь на его дочери, Иаков надеялся привлечь на свою сторону народных трибунов и… ошибся в расчете. Англичане, пресвитериане и пуритане в одинаковой степени ненавидели его за неуважение к их вероисповеданиям и за явную приверженность к католицизму. Женитьба не имела на характер Иакова ни малейшего влияния, и он оставался прежним ветреником, несмотря на то что был уже и отцом двух дочерей: Марии и Анны, впоследствии времени выданных замуж, первая — за Вильгельма Оранского, вторая — за принца датского. Женатый Иаков почти одновременно имел связь с некоей миссис Сидли (Seediey) и мисс Арабеллою Черчилль, дочерью лорда Черчилля, известного своими историческими сочинениями. На все протесты своей супруги герцог Йорк отвечал весьма лаконически, указывая на самого короля, коротавшего свой век в гаремах Сент-Джэмса, Ричмонда и Уиндзора.
«Не прикасайтесь к топору!» — говорил Карл I на эшафоте Уайт-Голла. Если бы эту фразу короля сыновья его, как завет, приняли в аллегорическом смысле, подразумевая под словом «топор» «народ», не было бы в Англии в течение сорока лет ни распрей, ни междоусобий, ни революций. Но Карл II своими деспотическими выходками дразнил народ, «играл топором», завещая своему преемнику срам и изгнание, пролагая тропу к престолу Стюартов династии иноплеменной… И самый этот престол — обагренный кровью отца, опозоренный братом, престол, сделавшийся мишенью для комьев грязи демократии, для колкостей парламентских ораторов, для ядовитых стрел пасквилянтов, какую он мог иметь привлекательность в глазах Иакова?
Кроме орды побочных детей обоего пола, иных законных наследников Карл II после себя не оставил, и брат его Иаков II взошел на престол, на котором народ приветствовал его довольно дружелюбно. В последние пять лет до своего воцарения Иаков как будто изменился к лучшему в нравственном отношении. В 1680 году он схоронил первую свою супругу герцогиню Анну и через два года сочетался браком с Мариею, принцессою Моденскою. Эта молодая красавица, умная, превосходно образованная, усердная католичка с примесью иезуитизма, в короткое время взяла верх над мужем и занялась его перевоспитанием. На первый случай она принудила его расстаться с фаворитками, что он отчасти исполнил, уменьшив свой гарем на две трети, и хотя сердце его все еще лежало к Арабелле Черчилль, но он в отношении к ней стал соблюдать более приличия, обходясь с нею с должною холодностью. Эта холодность, разумеется, не препятствовала ему тайно посещать Арабеллу и в беседе, с глазу на глаз, вознаграждать себя за обязательную скромность. Миссис Сидли, немедленно по восшествии его на престол, была уволена в чистую отставку с вознаграждением титулом герцогини Дорчестер. Оставив на своих местах всех министров предыдущего царствования, Иаков II дал торжественную клятву отечески заботиться о спокойствии и счастии народа, не стеснять его свободы и по мере сил содействовать всему, что только могло клониться к общественному благу. Эти обещания народ принял за чистую монету и выразил королю живейшую свою признательность. Многие города через своих выборных поднесли Иакову II адресы с выражением верноподданнических чувств и уверенности, что он мудрым своим правлением оправдает всеобщие, на него возлагаемые надежды. При этом отличилась депутация квакеров. Верные правилам своей секты, они сказали королю:
— Надеемся, что нам ты предоставишь ту же самую свободу совести, какую сам взял, и не будешь стеснять нас в угоду последователям иных исповеданий, точно так же, как и сам не стесняешься.
Иаков II действительно не стеснялся ни в деле вероисповедания (явно благоволя католикам), ни в обхождении своем с государственною казною. Парламент постановил, чтобы король Карл II, кроме выдаваемого ему определенного содержания, пользовался таможенным и акцизным сборами пожизненно. По закону его преемник был обязан сделать парламенту запрос: имеет ли он, король Иаков II, право пользоваться теми же самыми доходами, которыми пользовался его покойный брат? Но, опасаясь получить отказ или уверенный в согласии парламента, Иаков II самовольно объявил акцизы и таможенные пошлины своею собственностью. Парламент и общины ему не противоречили, однако же были не совсем приятно поражены этим пренебрежением к их правам и существующим узаконениям. Они утешались мыслью, что король, верный своей клятве, в своих сношениях с иностранными державами будет придерживаться иной политики, которой придерживался покойный Карл II, в особенности же расторгнет ненавистный союз с Францией… Ничуть не бывало!
Луиза де Керуаль, герцогиня Портсмут по-прежнему играла роль посредницы, а посланник Людовика XIV Барильон, поздравляя Иакова II с восшествием на престол, вручил ему подлинное письмо своего государя и 500 000 франков в виде субсидий. Английский король, тронутый до слез этой внимательностью державного соседа, выразил посланнику свою неограниченную привязанность и самое дружественное расположение к Людовику XIV. Лорд Черчилль, брат Арабеллы, был в качестве чрезвычайного посла отправлен в Версаль. Таким образом, союз с Францией, вопреки желанию народному, был и скреплен, и упрочен. Этими действиями, выставив себя в весьма невыгодном свете, Иаков созвал парламент и общины. Речь короля на этом собрании, льстивая и лживая, произвела на присутствовавших неприятное впечатление. Из нее они поняли, что Иаков II, несмотря на свои недавние обещания заботиться о благе поданных, совещаясь с представителями народа, становился к ним в те же самые отношения, в которых находился и Карл II. Другими словами, король давал понять парламенту и общинам, что не считает их ни за советников, ни за сотрудников, а только за исполнителей его неограниченной воли. Этот взгляд Иакова II особенно ясно был выражен в речи, обращенной к членам общин:
— Помните, господа, что чем вы усерднее будете исполнять мои желания, тем чаще мы будем видеться!
Первое желание Иакова II, выраженное парламенту, было отдача под суд Тита Оатса — доносчика на участников в заговоре папистов — и признание последних оклеветанными. В исполнение монаршей воли наряжена была особая следственная комиссия для пересмотра дела о заговоре, окончившая свои заседания оправданием папистов и приговором к позорному наказанию гнусного клеветника. Конечно, этим решением не воскресили безвинно казненных иезуитов и лорда Стаффорда, но на католиков оно произвело отрадное впечатление, в протестантах возбудило ропот. Покуда все это происходило в столице, королю угрожала великая опасность со стороны Шотландии. Граф Арчибальд Арджиль, приверженец герцога Монмута, проживавшего в Голландии, уведомил изгнанника, что время благоприятствует и он может прибыть в Англию для свержения с престола Иакова II и занятия его места. Мысль быть королем английским не покидала герцога с самых юных лет; он свыкся с нею, и как на родине, так и в чужих краях изощрял свой скудный умишко, приискивая всевозможные способы к ее осуществлению. При Карле II, как мы видели, не было заговора, в котором Монмут не принимал бы участия; все они не удавались, и каждый раз Монмут, благодаря предательству, увертывался от наказания. Изгнанный в Голландию, он вел переписку с шотландскими пресвитерианами, исправно извещавшими его о всех переменах в делах правительства, о взаимных отношениях короля и народа, наконец — о настроении умов. Штатгальтер Голландии Вильгельм Оранский, негодуя на Иакова II за его расположение к католикам и пренебрежение к владычествующему вероисповеданию его королевства, уже замышлял свергнуть тестя своего с престола, оправдывая это насилие своим сочувствием к народу английскому, в сущности же, имея личные виды на королевскую корону. Но Вильгельм действовал осторожно, со свойственными ему благоразумием и осмотрительностью. Слабоумный Монмут вздумал, как вороненок орлу в басне, подражать ему
— В таком случае, — сказал Монмут, — я умру верным сыном церкви пресвитерианской, умру как мученик!
Эта фраза доказывает, насколько искренно было раскаяние Монмута.
Таинственный час разлуки души с телом иные называют пробным камнем твердости характера. Справедливо ли это? Бывали примеры, что люди, всю свою жизнь пользовавшиеся репутацией героев, выказывали в последние минуты самое постыдное малодушие, и наоборот: люди бесхарактерные, трусливые умирали героями… Подобное явление можно назвать героизмом безысходности, которая иногда и отъявленного труса заставляет быть храбрецом. Таковы, большею частью, самоубийцы, из которых весьма многие посягают на свою жизнь под влиянием страха. Обращаемся к собственным чувствам читателя или, еще того ближе, к нашим собственным, общечеловечным чувствам. Особенной храбростью похвалиться не можем, но, если бы случилось в морской битве быть на корабле, окруженном неприятельскими судами, осыпаемом ядрами и долженствующем неминуемо быть взятым в плен, в котором нас ждали бы жестокие истязания (также неминуемые), мы, разумеется, с радостью не только отозвались бы па предложение капитана взорвать пороховую камеру, но и сами охотно вызвались бы быть исполнителями этого геройского предложения… Между тем, строго судя, разве это, с нашей стороны, была бы истинная храбрость? Нет, этот героизм был бы следствием безысходности или, вернее сказать, следствием трусости, доведенной до отчаяния. Точно так, по наблюдениям натуралистов, скорпион, пойманный и положенный в круг из горячих угольев, сам себя уязвляет, желая спастись от мучительной агонии.
Героизм безысходности напал и на Монмута, когда он удостоверился, что и ему не миновать казни. Из малодушного труса он вдруг сделался стоиком и покорился своей участи безропотно. Сообщник его граф Арджиль был казнен 10 июля, а Монмут 15-го числа того же месяца 1685 года в Тоуэргилле. Накануне Монмут довольно равнодушно простился со своим семейством, беседовал с пресвитерианским пастором… На эшафоте отказался повязать себе глаза и только просил палача отрубить голову с одного удара, а не мучить своей неловкостью, как то было с лордом Росселем. Эту просьбу несчастный Монмут выразил именно «на свою голову». Палач, желая доказать свое искусство, ловко взмахнул топором, но вместо шеи опустил его всей тяжестью на плечо Монмута… За этим первым неудачным ударом последовал второй… Рука у палача дрожала, и топор, соскользнув с шеи, рассек Монмуту затылок и глубоко вонзился в плаху. Пациент ревел нечеловеческим голосом, и зрители громко роптали на палача и грозили ему. Третий, четвертый удары были то же не совсем удачны, и только при пятом голова Монмута отделилась от туловища. Лет через двадцать после казни во Франции, а затем и во всей Европе разнесся слух, будто вместо самого Монмута на эшафоте была обезглавлена восковая кукла, а настоящий преступник, тайно увезенный во Францию герцогинею Портсмут, был заточен сперва в Пиньероль, а потом в Бастилию и приобрел себе печальную известность в истории под именем железной маски. Из множества догадок о личности таинственного узника эта более всех прочих пользовалась правами правдоподобия. Имея по закону неотъемлемую власть казнить мятежников, Иаков II не имел надобности навязывать его Людовику XIV, чтобы последний держал его за железной решеткой, да еще и в железной маске. Французский король был слишком горд, чтобы в угоду Иакову II брать на себя роль тюремщика… Как бы то ни было, Монмут с жизнью покончил, и мятеж был потушен его кровью. Полковник Кирке и судья Георг Джеффри с, особенно прославившиеся страшными зверствами во время следствия над мятежниками, были щедро награждены Иаковом II; судья был пожалован в пэры королевства.
Монмут своим мятежом, а главное — смертью на эшафоте окончательно восстановил народ против короля, но иного злейшего врага у Иакова II не было — каким он был сам. По внушениям своей супруги, но еще того более своего духовника, иезуита Петерса король отменил присягу Тест, разрешив католикам вступление во все государственные должности наравне с пресвитерианами. В угоду королю министр его герцог Сундерланд, а за ним многие английские и шотландские вельможи перешли в католицизм. Усердие короля английского к интересам римского первосвященника было особенно поощряемо Людовиком XIV. Ненавистный английскому народу король французский навлек на себя еще сильнейшую ненависть обнародованием Нантского эдикта. Из Франции многие бежали в Англию, где были приняты своими единоверцами с распростертыми объятиями. Видя народное сочувствие к изгнанникам, Иаков II не посмел угнетать их, а, давая им приют, был обязан — не одобрять Нантского эдикта, хотя внутренне вполне ему сочувствовал. Это сочувствие короля, против собственной его воли, проявлялось во всех его распоряжениях. Проповедник Шарн говорил в своей церкви против эдикта и отзывался непочтительно о французском короле. За это Иаков II потребовал у архиепископа кантербюрийского, чтобы пресвитерианский пастор был уволен от должности; архиепископ на это не согласился; тогда король уволил Шарна собственным своим именным указом. Другой пресвитерианин, явясь в лагерь королевских войск, расположенных между Лондоном и Уэстминстером, увещал их отступиться от Иакова: король приговорил возмутителя к наказанию кнутом и выставке у позорного столба. Эти гонения пресвитериан возбудили в народе живейшее сочувствие к своей вере и яростную злобу к католицизму. По повелению Иакова II граф Кэстльмэн, в качестве чрезвычайного посла, отправился в Рим и от имени короля передал папе Иннокентию XI его обещание объявить веру католическую владычествующею. Это предложение было принято папою римским с презрительным равнодушием, хотя он и послал к Иакову, как к государю католическому, своего нунция. Последний был принят в Уиндзоре с теми же самыми почестями, с которыми мог быть принят только в Австрии или в Испании. Не откладывая дела в долгий ящик, Иаков по совету отца Петерса приступил к восстановлению католицизма. Каждого члена парламента, поодиночке, король приглашал к себе и, сообщая ему о своем намерении, просил о содействии, за которое обещал щедрые награды. Этот заговор короля против народа был оглашен под названием кабинетной крамолы (closetings). Желая в виде опыта ознакомиться с общественным взглядом на равноправность пресвитериан и католиков, Иаков II предложил Кембриджскому университету дать магистерский диплом монаху бенедиктинского ордена. Университетский капитул отказал наотрез; то же повторилось и в Оксфорде. Тогда последовал королевский указ об уравнении прав католиков с правами пресвитериан и о свободе религиозной. Этот указ повелено было читать в праздничные дни, обедни во всех церквах. Архиепископ кантербюрийский с шестью епископами предъявили королю протест, в котором не обинуясь заявили, что повиноваться королевскому повелению не намерены. Он приказал заключить ослушников в Башню и тем дал случай народу и войскам произвести многознаменательную демонстрацию. Священников везли по Темзе под стражею, на военном катере. По обоим берегам теснились тысячи народа, преклонявшего колени по мере приближения узников и оглашавшего воздух благословениями им и проклятьями королю. Архиепископ и его спутники, в свою очередь, благословляли народ ошуюю и одесную и самых стражей, их сопровождавших, так как и солдаты, стоя на коленях перед священниками, целовали края их одежд. Мятежники (как их называл король) были отданы под суд. Иаков надеялся, что комиссия, в угоду ему и иезуитам, приговорит архиепископа и его сообщников к виселице… И жестоко ошибся: они были оправданы!