Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры
Шрифт:
Именно поэтому мастера букарта всячески акцентируют сложность, трудоёмкость, энергозатратность своей работы, а зрители восхищаются прежде всего изощрённостью форм, кропотливой проработкой деталей, нередко даже виртуозностью исполнения. Постэстетика тесно связана с технологией. Состаривание (дистресс), тиснение (эмбоссинг), бумагокручение (квиллинг), резьба по бумаге (карвинг) – весь этот терминологический жонгляж напоминает набор программных приложений для ПК.
Технологии бук-карвинга – «культурный софт» для репродуцирования и переработки традиционных предметов. Здесь глубина замещается сложностью, замысел подменяется замысловатостью.
«Обществу тенденций», в отличие от «общества традиций», чужды стратегии архивации – оно способно лишь к бесконечным трансформациям вещей. Зачем просто хранить, когда интереснее бесконечно переделывать? Всё дальше от первообразов и эталонов. Грань между вандализмом и творчеством истончается, размывается, стирается. Творческий оксюморон – создание путём уничтожения. Но кого волнует мораль, когда так много способов и соблазнов для самовыражения? В арт-проектах по «преобразованию» книг участвуют уже не только дизайнеры, но и многочисленные волонтёры, городские библиотеки и даже Армия спасения.
Шахты истощаются; города разрушаются; царства исчезают с лица земли, и человек рыдает от бессильного гнева, зная, что тело его не вечно… Но вот маленькое тело мысли, которое лежит передо мною в виде книги, существует тысячи лет; и с тех пор как изобретено книгопечатание, ничто на свете, кроме разве всемирного стихийного бедствия, не может его уничтожить.
Считать «ожившей» книгу, подвергнутую бук-карвингу, всё равно что считать мумию воскрешённым человеком или чучело – ожившим животным. Бук-карверы не чудотворцы и не волшебники, а скорее бальзамировщики и таксидермисты.
И дело вовсе не в том, что портят или уничтожают какие-то конкретные (старинные, редкие, дорогие) книги. И не в том, сколько именно книг идёт на творческую переработку. Тревожно, что сама эта практика получает общественное признание, становится легитимной.
Стоит взглянуть ещё глубже – и обнаруживается другой важный момент: в сочетании с объектами живой природы (деревьями, травой, цветами) книга смотрится ещё более неживой, возможно даже «совсем мёртвой». В естественной среде (лес, луг, берег реки) книги выглядят как забытая макулатура, куча гниющей бумаги. Тонны томов, перепачканных землёй, покоробившихся от влаги, громоздятся под открытым небом – ах, как это концептуально! Кам бэк ту нейча! Вдохновенные творцы глубокомысленно наблюдают, как чужой интеллектуальный труд превращается в гумус и как их собственные творения прорастают мхом, покрываются грибами, тратятся насекомыми, разбухают от дождя и снега. Как в романе «Бумажный дом».
За громким лозунгом «Дадим книгам вторую жизнь!» слышен недовольный ропот Культуры. И в большинстве концепций «переосмысления» книг скрыто самооправдание авторов. Мол, «не подумайте ничего плохого, я не просто так испортил книгу, а…» – дальше следуют разъяснения и аргументы. Между строк угадывается подспудный комплекс вины перед Книгой.
То же внутреннее, подспудное ощущение неправильности – и на уровне бытового сознания, в стереотипах нашего поведения. Вы бы купили
Развитие и оттачивание разнообразных творческих техник, связанных с переосмыслением образа Книги и её преобразованием в другие предметы, – знаковое для сегодняшней культуры и значимое для понимания современности. Несмотря на утрату сакральности, книга остаётся культовой вещью и по-прежнему будоражит творческие умы, является притягательным эстетическим объектом. Обретая статус модных креативных практик, механические манипуляции с книгами создают убедительную иллюзию того, что современное общество по-прежнему читающее и литературоцентричное. Человечество не может (пока) выбросить книги, но пытается как-то «приспособить» их к утилитарным нуждам, насущным потребностям. При этом оно то беззаботно ликует, то хитро подмигивает, то раздувается от самодовольства, но в каждом случае – как-то оправдываясь и стыдливо опуская взгляд пред зеркалом Культуры.
Глава 5. Смотреть нельзя читать. Литератора как зрелище
– Ого! да в какие вы тонкости заходите, да вы, батюшка, не просто каллиграф, вы артист, а?
…Пусть эта книга, чёрт бы её побрал, предстанет перед публикой в возможно более наглядном ракурсе. В таком, чтоб содержание дошло до каждой домохозяйки.
Литература, как известно, предмет умо-зрительный. Именно так – через дефис. Идеи, мысли, образы в виде букв, слов, фраз. На бумаге, экране и… сейчас уже где угодно. Визуализация культурных форм – яркая примета современности. Картинки становятся всё важнее, убедительнее, а зачастую и понятнее слов. Речь «овнешняется» и «схватывается» в материальных формах. Прежде библиоскопия – разглядывание вместо чтения – была маргинальной и по большей части осуждаемой практикой, нынче она стала доминирующей стратегией и утратила негативную оценку.
В этой главе разговор пойдёт о книгах, ставших «картинками»: нарисованных, сфотографированных, снятых на видеокамеру, перенесённых на стены и… Но обо всём по порядку. Главное – попытаться понять: способствует ли это повышению культурного статуса литературы и популяризации чтения?
Механизм для наглядной демонстрации движений глазных мышц (из трактата Г. Гельмгольца по оптической физиологии)
Книжки-аватарки
Самый простой современный способ «освоить» книгу, не читая её, – фотографирование. На пике моды букшелфи (англ. bookshelfie = book – книга + shelf – полка) – снимки книжных полок. Такие изображения служат заставками для мобильных телефонов, становится «обоями» для экранов ПК, размещаются в соцсетях как аватары (юзерпики).
Есть также специально организуемые и даже «именные» фотопроекты. Например, накануне юбилея Захара Прилепина был объявлен конкурс фотографии «Я читаю Захара Прилепина»: сделать оригинальный снимок книги или цитаты писателя и разместить на конкурсной интернет-странице.