Шрифт:
А.Саломатов
ВРЕМЯ БОЖЬЕГО ГНЕВА
Повесть
"Мертвецы всего мира химически идентичны."
(К.Г.Юнг)
1.
По образованию сорокалетний Алексей Зайцев был психологом и на волне интереса к этой ещё недавно редкой профессии не ощутил никакого дискомфорта при переходе из одной политической формации в другую. Напротив, его благосостояние резко улучшилось, он почувствовал доселе неведомый ему вкус бытовой свободы, которую могут дать только деньги, избавился от продовольственной неврастении и довольно быстро сделался сибаритом. Впрочем, в скромных российско-интеллигетских масштабах. О недавнем прошлом страны Алексей вспоминал лишь, когда по телевизору показывали старые фильмы, которые он смотрел с большим удовольствием, либо по новостям обнищавшие коммунистические митинги. На частые жалобы менее удачливых соседей Зайцев
Свой отпуск, выпавший на середину августа, Алексей решил провести на родине отца - в небольшом сибирском поселке с привлекательным и одновременно распутным названием Разгульное. Всю первую неделю он переходил от одних доселе неведомых родственников к другим. В каждом доме в честь редкого московского гостя устраивалось застолье, которое обычно длилось до утра, и в конце концов, это так утомило Зайцева, что он начал подумывать о побеге назад в столицу. Но уезжать, так и не попробовав хваленой сибирской охоты и ночной рыбалки было и жаль, и обидно. Наслушавшись невероятных охотничьих рассказов, как-то утром Алексей отправился в одиночку побродить с ружьем по тайге. За пол дня блуждания он не встретил никакой дичи, зато напал на россыпи брусники, которые и завели его в таежное болото. Только наевшись незрелой ягоды, Зайцев решил, что пора возвращаться, но cолнце висело почти над головой и определить, куда оно будет закатываться не было никакой возможности. Алексей лишь помнил, что в Разгульном оно встает слева, а когда он отправлялся в тайгу, светило в спину.
Часа в четыре пополудни Зайцев наконец разобрался, в какой стороне находится село. Идти напрямик никак не получалось. Приходилось все время огибать обширные озера с обсидиановой тухлой водой, уклоняться то в одну, то в другую стороны, а ближе к вечеру ему вдруг показалось, что он вообще идет не в том направлении. Болото не только не кончалось, наоборот, оно становилось все безжизненнее, все чаще ему попадались целые рощицы березовых хлыстов, и все реже встречались оазисы обычной лесной растительности.
Первую ночь Алексей провел на небольшом островке-горбушке, у жалкого чадящего костерка, который он развел из бересты и поддерживал мелкими прутьями. Страх ещё не овладел Зайцевым - утром он собирался добраться до первой же высокой сосны, забраться на неё и осмотреть окрестности. Его лишь слегка мучили голод и жажда: перед охотой он позавтракал стаканом молока и куском хлеба, а вода в аллюминевой литровой фляжке давно закончилась. Правда, днем он наелся недозрелой брусники, но от неё остался лишь легкий холодок в желудке, да кисловатый привкус во рту.
Жажда давно уже напоминала о себе, тем более, что болотной воды вокруг было сколько угодно. Алексей даже ощущал головокружение от её сладковатого гнилостного запаха. Но самым докучливым было терпеть сонмища комаров и таежного гнуса. Назойливые кровопийцы почти не реагировали на едкую струйку дыма, лезли под охотничий брезентовый костюм и единственным спасением от них была - еловая лапа, которой Зайцев, не переставая, остервенело обмахивался.
Всю ночь Алексей воевал с насекомыми, а под утро, когда болото заволокло душным ядовитым туманом, комары вдруг исчезли, и он как-то сразу погрузился в глубокий сон. Но хорошенько выспаться Зайцеву так и не удалось. Вскоре над мертвым березовым сухостоем поднялось солнце, туман растворился в воздухе, и комары с гнусом вновь накинулись на свою жертву, возможно, единственную на много километров в округе. Щеки и подбородок Алексея уже серебрились суточной щетиной, глаза были воспалены, а лицо так распухло от укусов, что в зеркале он, пожалуй, себя бы и не узнал.
Весь следующий день Зайцев пытался выбраться из этого гиблого места. Деревья, на сколько возможно было охватить взглядом, стояли сплошь низкорослые и чахлые и забираться на них не имело смысла. Несколько раз Зайцев принимался во все стороны кричать, но очень скоро охрип. Пересохшее от жажды горло начало так саднить, что он совсем потерял голос. Затем, от отчаяния Алексей расстрелял все патроны,
Для поддержания духа Зайцев успокаивал себя соломоновым девизом, постоянно твердил, что все когда-нибудь кончается, а значит кончится и болото, но зелень попадалась все реже, болотные травяные настилы становились все более зыбкими, и вскоре Зайцев начал терять самообладание. Он пробирался от островка к островку, часто возвращался назад, шарахался из стороны в сторону и в панике едва не распрощался с жизнью. Вначале Алексей дважды подряд провалился в вонючую чавкающую жижу, и потом долго высвобождал из неё резиновые сапоги. Затем, он свалился в воду, страшно перепугался, и это последнее происшествие несколько охладило его - Зайцев стал более осторожным.
Вторые сутки, проведенные в тайге, оказались куда более страшными. Алексей вывозился в грязи, и костюм его покрылся серой чешуйчатой коркой подсохшего ила. Зайцев промок, неимоверно устал и оголодал. Брусника ему больше не попадалась, правда, он сумел-таки напиться относительно чистой воды из островного бочажка и набрать полную фляжку. Но в эту ночь ему пришлось обходиться без костра - спички намокли во время вынужденного купания. Сидя в кромешной темноте, Алексей слушал гудение тысяч насекомых, не переставая отмахивался от них и со страхом думал, что его ждет завтра. Только сейчас он сообразил, что подвело его легкомыслие: он отнесся к тайге как к подмосковному лесу, где тоже можно проблуждать весь день, но только если ходить по кругу. На географической карте эта местность выглядела сплошным зеленым полем, доходящим едва ли не до границы с Китаем. На рисунке страны оно имело всего десять на пятнадцать сантиметров, а в реальности простиралось на многие сотни трудно проходимых верст. "А неплохо было бы уйти в Китай, - трясясь от лихорадочного озноба, подумал Зайцев. Погулять неделю-другую и так же вернуться. Шанхай, Пекин, Лхаса, шашлык из гремучей змеи. А китаянки тощие. Наверное, не все... А я здесь подохну." Он постарался вытеснить из головы опасные мысли о собственном конце, попробовал задремать, но всякий раз, когда разум его заволакивало сном, а рука с веткой опускалась на землю, комары облепливали лицо, и он просыпался. Это было похоже на пытку бессонницей, только яркую настольную лампу и громкие окрики палача заменяли мириады крохотных кровопийц.
Весь третий день скитаний по таежным болотам Алексей брел словно в полусне. Он несколько раз устраивался на высоких сухих плешках, мгновенно засыпал, но поспать ему удавалось не более часа. Как Зайцев не натягивал на себя короткую куртку, насекомые находили лазейки. В этом подлинном преддверии Дантова "Ада" не хватало лишь червей, тут же глотающих кровь и слезы тех несчастных, кого, как сочинил поэт, "отвергло небо и не принял ад".
Проснувшись, Зайцев с остервенением скреб ногтями тыльные стороны ладоней, пока не расчесал их в кровь. То же самое произошло и с лицом. Поначалу он растирал его, но затем, увлекшись, разодрал лоб и щеки до такой степени, что они покрылись густой сеткой глубоких царапин. А вскоре зуд, скорее даже фантомный, распостранился по всему телу. Алексей стал часто останавливаться, чтобы забраться рукой под куртку или штаны, и с закрытыми глазами подолгу сладострастно чесался.
Постепенно Зайцев начал впадать в какое-то темное и густое, как болотная жижа, душевное оцепенение. Это было похоже на полуобморочное состояние, но оно помогало ему двигаться дальше. Так легче было идти в одном направлении: не мучили мысли о том, что он больше никогда не вернется домой и исчезло ощущение времени.
Под конец дня Алексей и не заметил, как выбрался из лабиринта зыбких тропинок, окружения черных болотных окошек и озер. Зайцев почувствовал под ногами твердую почву, не сразу осознал это, а когда ступил на серый скрипучий песок, даже не поверил, что это произошло. Он топнул ногой, огляделся и только сейчас сообразил, что солнце уже завалилось за деревья, и ему надо торопиться, чтобы подальше уйти от гиблого места. С этими мыслями к Алексею вернулась и надежда на то, что он успеет добраться до человеческого жилья или хотя бы влезть на дерево, которые стали попадаться все чаще. Но когда Зайцев наткнулся на такую сосну, с гладким, словно полированным стволом, он лишь обнял её, прижался щекой к теплому дереву и даже не стал пытаться забраться наверх - у него не было сил.