Время дня: ночь
Шрифт:
Саша из Кирова смотрел на Сашку, переводил взгляд на его руки, думал о чём-то своём и по-своему…
— А это что такое у тебя? — он коснулся правого Сашкиного запястья, где у него остался шрам с детства от ловли бабочки. — Я, вот, тоже себе вены резал… Смотри… — Саша из Кирова поворачивал свои запястья вверх. — Видишь?
Потом он вставал и уходил. Ложился в свою постель. Поворачивался лицом к стене и лежал так долгими часами, каждый день…
Впоследствии Сашка вспоминал этот их разговор много раз, и каждый раз ему было совестно, что он не решился по-настоящему приободрить мальчика, рассказать ему о Христе…
В больнице были десятки разных отделений, и в каждом —
Из больных, находившихся в других палатах, Сашке запомнился старик, по закрепившейся за ним неизвестно почему кличке "Дед Фишка". Говорили о том, что его упекли умирать в больницу родственники, чтобы избавиться от ухода за ним. Это трагическое его положение не мешало издевательствам со стороны молодёжи. Не раз Сашка был свидетелем непристойных сцен. Старика оскорбляли по-всякому. Даже обзывали сложной кличкой: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа", — за то, что он крестился перед сном. Сочетали эти слова с матерщиной, отчего дед начинал дёргаться, брызгать слюной и, не находя иных противодействий, лишь повторял одно: "Богохульники! Богохульники!" — и уходил прочь, быстро шаркая больными ногами. В туалете, где обычно случались всякие дискуссии между "психами", дед Фишка не раз пытался доказать кому-нибудь из пожилых, что, будто на самом деле нет никакой Заграницы. Что нет ни США, ни Китая и никаких капиталистов, и что, якобы, никто не летает в Космос; а что всё кругом — обман, который нарочно производят, показывая по телевизору искусно выполненные картинки.
— А ты сам-то есть? — вмешивался в разговор кто-нибудь из молодых.
— Я есть! — переходил на крик старик.
— А Бог есть, дед Фишка? — поддразнивал еврей Анатолий.
— И Бог есть! А тебя, вот, нет! — кричал старик, — Ты — как сон, призрак. Сгинь, сатана!
— Врёшь ты всё, дед, — не вникая в суть разговора, говорил заходивший напиться воды неусидчивый Коля.
— По башке тхнесну — тогда узнаешь, сон я или призхнак, — отвечал Анатолий, картаво произнося "хн" вместо "р".
— "Во имя Отца и Сына"… — начинал дразнить прыщавый блатной наружности рыжий парень из какой-то другой палаты.
— Изыди, изыди! — кричал дед.
— Сам изыди, стахный! — шипел вслед поспешно шаркавшему по кафелю старику Анатолий.
Спор "об иллюзиях" старик затевал неоднократно, и, как слышал Саша случайно из разговора между медперсоналом, своим "резонёрством" дед хотел создать впечатление, будто болен, и таким образом удержаться в больнице, поскольку дома родственники обращались с ним очень плохо. Несмотря на все издевательства со стороны "психов", он, тем не менее, предпочитал больницу, и врачи, наверное, жалея его, не мешали ему поддерживать эту его "иллюзию".
Запомнился и скрюченный человек, в очках, страдавший нарушением координации движений и поэтому в качестве профилактики всё время ходивший вдоль стены коридора. Над ним также издевались: ставили на его пути стулья, смотрели, как он преодолевал неожиданно возникавшую преграду, будто подопытная букашка. Чаще всего он не обращал внимания на издевательства, так как задача двигаться была для него важнее. Но иногда,
Недели через две познакомился Саша с человеком интеллигентного вида, всегда державшего в руках англо-русский словарь, по которому изучал язык. Более чем о языке этот человек с Сашей не разговаривал. По Сашиной просьбе вскоре мать привезла и ему учебник английского. Саша любил английский ещё со школы, и, вспоминая о том, что некоторые заключённые революционеры, находясь в тюрьмах, не теряли зря драгоценного времени жизни — изучали языки и науки, решил и он следовать их примеру, и в дальнейшем каждый день сидел с учебником, заучивая на память английские тексты, — несмотря на трудность сосредоточиться из-за действия лекарств.
С первых же дней своего пребывания в больнице Саша чувствовал большой духовный подъём и богоприсутствие, подобное тому, которое он испытал в недалёком прошлом. Он оказался, как бы, на краю пропасти… За поддержкой можно было обратиться только к Богу… Он вспоминал и заново переживал чувство своего единения с Ним. Постоянно думал о смысле бытия. Чувствовал, что перед ним раскрывается новый мир, свободный от гнетущего страха перед неизбежной армией. И он думал о том дне, когда выйдет из больницы и поделится со всеми, кого знает, своими мыслями о Боге и убедит их в том, что Он — есть, и когда они тоже почувствуют Его присутствие так, как он, то наступит небывалое — вся их и его жизнь переменится. Он проговаривал сам с собой воображаемые диалоги то с Игорем, то с ребятами из Подвала, то с родителями, в которых доказывал бытие Божие, и верил, что сумеет легко убедить их всех до одного в открывшейся перед ним истине и — о счастье! — они тоже познают Бога… И он будет переживать вместе с ними их восторг снова и снова!.. И ему уже сейчас не терпелось начать свою проповедь. Он смотрел на окружавших его людей, и не знал, с кого начать, кого из них выбрать: оказывалось, что способных его понять, увы, почти не было…
Однако как-то раз на прогулке он разговорился с молодым татарином, по имени Рашид, комиссованным из армии. Их разговор как-то сам собою склонился к религиозной тематике. Рашид пообещал переписать для Саши тетрадь, с цитатами из Корана. Рассказал, как его лечат от галлюцинаций: вводят в вену инсулин, который высасывает из крови сахар. При этом больной теряет сознание. Он рассказал, что, будто, в состоянии забытья он сталкивается с дьявольскими силами и когда приходит в себя, то ощущает невыносимую тяжесть своего тела, переживаемую настолько мучительно, что лучше было бы умереть, не приходя в сознание. Этой пытке его подвергали ежедневно. И действительно, Сашка каждый день слышал душераздирающие крики, доносившиеся из специального процедурного кабинета.
На вопрос, как началась болезнь, Рашид ответил, что с детства очень любил мечтать. Он мечтал так, что порою начинал воочию видеть и слышать субъекты своей фантазии, и это приносило ему особое удовольствие. И вот, однажды, случилось так, что эти субъекты перестали подчиняться его воле. Сначала и это ему нравилось. Но вскоре он стал страдать от галлюцинаций, поскольку из "добрых" субъектов, они вдруг превратились в его врагов, начавших мучить и преследовать угрозами. Тогда он обратился к психиатру. Но психиатр не поверил ему, полагая, что парень хочет избежать службы в армии. И только уже в армии, когда он начал кричать во сне и впадать в невменяемое состояние, обратили внимание на его болезнь и направили на лечение.