Время есть

– Я только сгоняю на рынок. Мама просила отнести картошку домой.

Света ослабила объятия и немного отстранилась. Она смотрела в глаза, а может, ещё глубже.

– Время есть. Мы никуда не торопимся. Я подожду. Сколько потребуется, буду ждать тебя.

Никита опустил глаза, но вид по-детски пухлых, как называли друзья-одноклассники, «целовательных» губ подруги смутил ещё больше. Он отчаянно ткнулся в щёку девушки своими сухими губами и трусливо кинулся на выход. Только у двери Никита осмелился оценить

реакцию Светланы. Оглянулся и понял: бежал напрасно. Подруга стояла неподвижно.

«Эх, нужно было…», – смелость вернулась, но исключительно в фантазиях.

– Я вернусь скоро.

– Надеюсь, – тихо прозвучало в ответ.

Всё время, пока Никита спускался по лестнице, шёл через двор, а потом нёсся по улице до рынка, внутренний голос просил, уговаривал, канючил, требовал: «Вернись».

«Ага, вернись, – отвечал опыт. – тут за опоздание получишь по полной, а если не прийти, то вообще…».

Что «вообще» Никита не знал, но не смел ослушаться мать.

На рынке Олеся Фёдоровна, отчитав сына за опоздание, дала команду сначала завезти картошку тёте Гале в кафе на пляж.

– Выгрузишь, и она даст мешок сахара. Скоро варенье нужно будет готовить на зиму. Это недолго, – пресекла мама попытки возмутиться. – Нагуляешься ещё. Лето впереди.

– Какое лето, мам?! Меня Света ждёт…

– Светка? Подождёт! – твёрдо заявила женщина, показывая на мешки, ожидавшие погрузки.

До пляжа старой «Победой» дяди Степана, мужа маминой сестры тёти Гали, добрались быстро. Но там вышла заминка. Сахар ещё не подвезли, и мероприятие затягивалось.

– Иди искупайся, – увидев расстройство Никиты, предложила тётка. – Я кликну, как привезут.

Купаться не хотелось. В мыслях были только девичьи глаза и, конечно, губы.

«Эх, – ещё раз смело подумал Никита, – А можно же было… А так и поцелуем это не назвать. Даже дружеским».

Но всё же Никита спустился на пляж и сел на крайний топчан в дальнем от моря ряду. А потом и прилёг, положив руки под голову. Нежно-белые облака, как на картинках в учебнике по природоведению, принимали самые разные формы, напоминающие то щенка, то парусник, то женский силуэт.

– Оплачиваем топчаны, не стесняемся, – вернул в реальность громкий голос.

Голос принадлежал Любке Тырбе. Она наклонилась над лежащим парнем, пытаясь сделать строгое лицо. Но из-за смеха у неё это не вышло. Одноклассница летом часто подменяла свою маму, заведующую платными топчанами на пляже. Анна Аркадьевна, мама Любы, женщина одинокая и очень эффектная не только для своих неполных сорока лет, но и вообще, вынуждена была часто отлучаться с рабочего места для, как она называла, «налаживания личной жизни».

Девушка склонила лицо очень низко, и Никита невольно опустил глаза. В таком положении грудь Любы, удивительно белая в контрасте с сильным загаром остального тела, открылась полностью.

– Пойдём купаться.

Люба распрямилась, вроде даже не заметив нескромный взгляд парня, и потянулась вверх переплетёнными над головой руками. В такой позе её фигура была просто

идеальна. Несколько взрослых мужчин-отдыхающих с разной степенью откровенности рассматривали точёные формы девушки. Никита тоже залюбовался и не мог отвести глаз от загоревшего дочерна живота. Загар заканчивался чуть выше края очень нескромных плавок. Люба стояла очень близко, и Никита хорошо рассмотрел выгоревшие, золотистые, волосинки на её тёмном животе. Чуть ниже на фоне белой кожи их уже не было видно.

«Интересно, а там у неё тоже волосы светлые?», – неожиданно промелькнула фривольная мысль, но испугавшись, что Люба поймёт, о чём он думает, Никита поднялся.

– Жарко. Пойду в кафе посижу, – пробурчал он немного охрипшим голосом.

– Можешь в каморке побыть, пока я искупаюсь. Там прохладно.

Люба пошла в сторону моря и – тут уж без вариантов – парень смотрел на её попу, практически неприкрытую слишком откровенным бикини, только входившим в моду этим летом. Отойдя на несколько шагов, девушка повернулась, и Никита увидел, как тонкие губы девушки изогнулись в циничной ухмылке, а серо-зелёные глаза говорили: «Кто бы сомневался».

– Никуда не уходи, – крикнула Люба, – Остаёшься на хозяйстве.

Каморка была встроена в стену, которой заканчивался пляж. И там действительно оказалось прохладно. Грязное окно и старая выцветшая занавеска на двери создавали полумрак. Никита прилёг на топчан. Шум моря, крики чаек и гул голосов отдыхающих действовали умиротворяюще. Не отпускал взгляд Светы. И её губы.

«Что она имела в виду, говоря: “Я буду ждать тебя”? – думал Никита. – И почему я не решился поцеловать по-настоящему? Она же не шелохнулась, когда я неловко чмокнул в щёку. Скорей бы привезли этот чёртов сахар».

Мысли, звуки, полумрак убаюкивали.

Открыв глаза, Никита не понял, где находится. Он даже не сразу осознал – проснулся ли на самом деле. Дверь в каморку была закрыта, а на фоне плохо пропускающего свет окна виделись расплывчатые, как во сне, очертания женской фигуры. Никите часто снились раздевающиеся женщины, но что у них под снятой одеждой, ни в одном сне разглядеть не удавалось. Вот и сейчас – девушка сняла светлый лифчик и выкрутила его, но на месте снятого предмета оказался другой ещё светлее.

«Зачем носить два лифчика?» – подумал Никита, а может, ему приснилась эта мысль.

С плавками произошло то же самое.

«Почему девушки в моих снах никогда не раздеваются догола?» – продолжил рассуждать Никита перед тем, как осознал – это не сон.

Девушка сделала шаг в сторону, и пришло понимание: её зовут Люба и на ней не другой купальник. На ней вообще ничего нет, а за купальник Никита принял очень белую незагоревшую кожу.

Люба осматривала себя в небольшое зеркало над столом и стряхивала с тела песок. Никита громко сглотнул обильную слюну и испугался, что может быть услышан. Люба стала вытирать голову, не замечая присутствия постороннего. Закончив, она бросила полотенце на топчан.