Время гарпий

Дедюхова Ирина Анатольевна

— А где говорят-то? — удивился Николай.

— В газетах пишут и в Интернете печатают! — с готовностью подхватила Глашенька. — А Мазепов с Никифоровой пишут одной женщине в Интернете, что если Игнатенко согласится на тебя все свалить и подтвердить покушение на Филина, то ему дадут условный срок без права изменения места работы.

— Да где там! Опоздали! — сказала Мария Геннадьевна. — Уже все про них написано и опубликовано! А у нас тут такое иной раз творится, такое! Помнишь, раньше тебе на творческих встречах вопросы задавали, не встречал ли ты в театре

призраков или чего-нибудь мистического?

— Но я честно говорил, что рассказов слышал много, а сам такого ничего не видел, — рассмеялся Николай. — Наверно, я очень черствый человек.

— А у нас сейчас это только самые черствые теперь и видят! — всплеснула руками Глашенька. — Давеча нас с Марией Геннадьевной орденоносный директор вызывает, а в кабинете у него Мазеповс Никифоровой сидят. Начинают втроем орать на нас, но шепотом. Из-за гибели скрипача в театре следователи работают, поэтому они громко орать на нас не могут. Мы едва поняли, что теперь они каждую ночь перья гусиные в кабинете директора обнаруживают.

— Которыми пишут? — уточнил Николай. — Как Пушкин? А чернильницнепроливаек они не находят? Я у бабушки такую видел. Они уж совсем утратили чувство меры, как я посмотрю.

— Да, тебе бы стоило на это посмотреть! — согласилась Мария Геннадьевна. — Но сейчас никого, кроме нас с Глашенькой, к директору в кабинет утром не пускают. Мы там перья гусиные убираем… и другое, что от гусей остается.

— Вы серьезно? — не поверил Николай, посмотрев в упор на старушек. — Вы меня не разыгрываете?

— Мы? Никогда! — с возмущением ответила Глашенька. — Ты же нас знаешь. Просто по ночам у директора в кабинете гуси гогочут. После них перьев много остается и все бумаги его для министерства они намеренно гадят, ничего оставить нельзя. Он тоже коробки домой носит.

— Они там у него и несутся? — растерянно спросил премьер.

— Нет, яиц ни разу не убирали, — возразила Мария Геннадьевна. — Наверно, это гуси-самцы, гусаки то есть. Зато пера набрали Глашеньке на подушку. Перо ведь не всякое идет, жесткие перья мы с утра пораньше в мусорный мешок собираем и потихоньку выносим.

— Но все и так в курсе, — вставила Глашенька. — Ты же знаешь, у нас такие новости первым делом распространяются.

Струнные считают, что это Никифорова нарочно под гуся косит, чтоб директор скорее кабинет освобождал, — шепотом прибавила Мария Геннадьевна, осторожно оглядываясь. — Но мы и говорим, что быть такого не может! У Никифоровой перья-то черные, а мы с Глашенькой только серые и белые находили!

— Слушая такое, начинаю понимать, что все, что ни делается — к лучшему! — задумчиво заметил Николай. — Если бы меня не уволили, сейчас бы ходил с вами и перья на подушку собирал.

— И не говори! — поддакнула Глашенька. — Тебя еще обвинили, будто ты рояль откатывал и люк нарочно открывал!

— Сам-то сейчас в Питер, на Ангелинкину премьеру полюбоваться? — сменила тему разговора Мария Геннадьевна. — Ты ей привет от нас передавай! Скажи, что мы ее все любим и скучаем!

— А мы-то как вас любим! — растрогался

Николай. — Только о вас и жалеем, милые наши нянюшки!

Подхватив коробки, он направился к выходу, успев заметить темную фигуру Никифоровой, метнувшуюся в тень. До поезда он успел завезти коробки домой, взял собранные вещи и отправился на вокзал.

В дремоте, накатившей под стук колес, ему приснился сон, будто где-то сидят четыре женщины и ругаются из-за финала романа, в который, сигналя у семафоров, несся скорый поезд.

* * *

— Девочки, мне так грустно, что Николаю пришлось покинуть театр! — всхлипнула Эвтерпа. — У меня просто сердце разрывается от жалости…

— Николай остался жив, его все любят, все ему сочувствуют и презирают тех, кто лишил нас счастья видеть его на сцене! У него все будет хорошо! — ответила Каллиопа.

— Да мне нас жалко! — Его сейчас будут смотреть где-то за рубежом, не в России. А мы и не увидим его теперь.

— Пока не увидим, конечно, — озабоченно проговорила Каллиопа. — А потом увидим… Все течет, все изменяется… Гуси мои, гуси!

— А мне на него так посмотреть хотелось, чтобы просто посидеть рядом, поговорить об искусстве, — продолжала взахлеб рыдать Эвтерпа.

— А вот я не понимаю, неужели нельзя было написать, что это директора уволили, а Николай стал директором театра? — с некоторой долей раздражения поинтересовалась Урания. — И зачем писать, что министр культуры приехал в театр, наградил директора орденом и объявил, что он переводится в министерство важным советником, а типа это станет «закономерным завершением истории с опальным премьером»?

— Мне это тоже не совсем понятно, — заметила Клио, едва сдерживаясь. — Это что, такой фарс в духе времени? Или такая концовка с увольнениями как-то получилась «сама собой» на фоне вашего собственного увольнения? Теперь всех подряд увольнять будут, да?

— И Талия в другой театр перешла, в Питер уехала, — разочарованно сказала Урания. — А наша Каллиопа поет песню про гусей… Удивительно, как министра культуры с его новым советником еще КамАЗ не сбил.

— А вот это вопрос не ко мне! — заявила Каллиопа. — Я наоборот отвечаю за, чтобы они без проблем от театра до министерства дорогу перебежали.

— Правильно, у них проблем с этим не будет! — взвилась Урания. — А нам теперь постановкой «Князя Игоря» или новым балетом «Онегин» любоваться? С тобой совершенно невозможно стало разговаривать! И зачем ты в свой статус в Фейсбуке песню про гусей поставила? Что это за «счастливый конец»?

— Можно подумать, будто это я решила «Князя Игоря» на полчаса отчекрыжить и перенести на русскую сцену идиотский лубок ненормального американского балетмейстера Кранко! — заорала Каллиопа. — Я виновата, что как только думаю, как бы все устроить, так у меня эти гуси перед глазами? И, несмотря на сложные условия, я свою задачу выполнила! У меня на данном этапе была задача-минимум — эвакуировать невредимыми Мельпомену и Талию из гнездилища гарпий. Полигимния оттуда ушла сразу, она все поняла.