Время грозы
Шрифт:
Ну и понятно. Чем больше делаешь, тем больше несделанного обнаруживаешь.
Тоже мне парадокс, скривился Джек.
Все, работать пора. С «Шепардом» связаться сегодня. Финансирование со стороны все еще необходимо, до полной независимости — как минимум год. А русские теперь помогают неохотно. Значит — американцы.
Судья вздохнул. Не любил он этим заниматься. Просить — нет хуже. Как у Извековой — Горетовского в романе: не верь, не бойся, не проси.
Это правильно. Но — приходится просить.
Все. Он взглянул
К делу.
Слегка хрипнул динамик. Моник Валле, оператор связи, деловито произнесла:
— Судья, вы у себя? Устинов вызывает.
— Соединяйте, — ответил Макмиллан.
Он насторожился. Что это, уже соскучился? Только позавчера ведь улетел.
— Перевожу вызов, — бодро чирикнула Моник.
— Джек, — прозвучало из динамика. — У нас новости.
— Доброе утро, — проворчал Судья.
— Ага, — откликнулся русский. — Слушай. Во-первых, Чернышев при смерти. Сердце. Оценивай, анализируй, делай выводы. Во-вторых, Горетовский… Не знаю, как объяснить. В общем, он попал в аварию, жив-здоров, но что-то в нем сдвинулось. В его… этих… характеристиках, ну, ты понимаешь. Профессор измерял, подсчитывал… Я сейчас от него говорю, от Макса. Он в лес собрался, говорит, гроза будет. Трудно сказать, будет ли, но он уверен. Ты меня слышишь, Джек?
— Слышу. Чернышева жаль. О последствиях подумаю. Вместе подумаем. Вдвоем.
— Возможно, втроем, — поправил Устинов. — Даже вчетвером. С Максом и Наташей. Нет, впятером. Плюс Румянцев. У Макса настроение — пан или пропал, понимаешь?
— Не понимаю. Что это значит?
— Тьфу, нерусь… Это значит — ва-банк. Или у него сегодня все получится, или он бросает это дело. И вот тогда я хочу затащить его к тебе. К нам. Ты как?
— Положительно, — коротко ответил Судья.
— Я так и думал. А профессор, предупреждаю, на тебя зуб точить будет.
— Опять не понимаю, — сухо сказал Макмиллан.
— Ну, тобой заниматься захочет. Не Максом, а тобой, понял?
— Понял. Он сумасшедший, ваш профессор.
— А то ты нормальный, — хохотнул Устинов. — Ладно, далеко не пропадай, свяжусь с тобой. Пока.
— Конец связи, — дежурно отозвался Судья.
Нервозен Устинов, отметил он про себя. Серьезно у них там.
Ему вдруг остро захотелось побывать в этой их Верхней Мещоре. Слышал много, всегда как-то пропускал мимо ушей, а теперь вот — захотелось. Ну, когда-нибудь… В зависимости от того, что сегодня у Горетовского получится.
Да, этот человек, пожалуй, стал бы приобретением для Поселений. И его женщина — тоже. Пожелать ему неудачи? Чтобы окончилась
Нет, качнул головой Джек. Уж я-то все понимаю. Как, наверное, никто.
Он услышал, словно наяву, те давние звуки: лязг металла, варварское завывание труб, дикие крики людей и животных.
Я — понимаю, повторил он про себя.
Тщательно одевшись, Судья покинул свою комнату. Быстро прошел коридорами жилого модуля, безлюдными в этот утренний час, повернул было к узлу связи, но передумал и направился к лифтам.
Площадь Созерцания тоже пустовала. Макмиллан встал на краю, посмотрел на Землю. Очертания континентов и океанов просматривались хорошо, но всю восточную часть Европы укрывала густая облачность.
Нет. Несмотря ни на что — удачи ему. Good luck, Максим.
Судья развернулся и двинулся к выходу.
— Моник, — на ходу позвал он в укрепленный на воротнике микрофон. — Свяжитесь с «Аланом Шепардом». Подтвердите мой визит. Сегодня. Через полчаса стартую. Пусть ракетолет будет готов. И отслеживайте меня. Весь день. Если сообщения от Устинова — немедленно переадресовывайте. В закрытом режиме.
30. Среда, 21 августа 1991
Вот и все. И не попрощались толком. Садясь в автомобиль Румянцева, Максим лишь кивнул коротко.
Внедорожник вырулил на набережную, свернул влево — через Центр поедут, машинально отметила про себя Наташа, — и скрылся из виду.
Через Центр — это значит, что четверть часа в запасе есть. А то и больше.
Она постояла минутку, потом вывела из гаража свой «Нагель» — пора бы поменять авто; все так или иначе закончится, тогда поменяю; Господи, о чем я? — вернулась в дом и стала одеваться. Серые кроссовки, серые походные брюки, ковбойка, серая ветровка.
Села в гостиной, зажгла сигариллу. Раньше курила совсем редко, а теперь вот — все больше и больше.
Затянулась, выдохнула дым, задумалась.
Накануне вернулись из Нижней Мещоры еще засветло. Максим ехал с профессором, Федор сел к Наташе. Напряженно молчал половину дороги, затем спохватился, потребовал пустить его за руль — ну да, она же ночь не спала, — и до самого дома развлекал рассказами о Первом Поселении.
Перед тем, как зарулить во двор, Устинов просигналил клаксоном — длинно и сразу же коротко. Притормозил, потом удовлетворенно кивнул.
— Агента отпустил, — объяснил он.
Посидели в гостиной, вяло поговорили. Условились встретиться здесь же завтра в одиннадцать часов утра.
Румянцев отправился в гостиницу, Устинов, наконец, — домой, к детям и недовольной жене.
Максим заговорил.
— Наташ… — нерешительно протянул он, не глядя на нее. — В общем… как бы это… короче, я спать пойду… Голова кружится… Ты прости, если что…
— Да я все понимаю, — грустно отозвалась Наташа. — Отдыхай, конечно… Бедный мой…