Время кобольда
Шрифт:
– Я не понимаю многих твоих слов, численник. Но нетвари испокон веков порождались и поглощались Хозяевами.
– Они носитери автономий Пенроуза, – подтвердила Сэкиль. – Квантовые нейроны, синхронизированные кубиты. Анарог бозе-эйнстейновского конденсата, создаюссего квантовые эффекты на макроуровне.
– А я их, значит, растил вам на корм.
Удивительный я мудак всё-таки. Космологического просто масштаба.
– Антон Спиридонович, вас, уж простите за откровенность, использовали. Кобольд привёл вас в Жижецк, разыграл
– Они поят детишек мёртвой водой, Аспид, – сказала Сумерла. – Таков договор.
– То есть, – уточнил я, – мои выпускники с самого начала никуда не уезжали и ни на какую работу в Кобальт Системс не устаивались? И не было никакой эпидемии аутической комы у вирт-операторов? Из них сделали новую высокотехнологичную версию покляпых? Покляпых два-ноль?
– Да, Антон-сама, – кивнула азиатка.
– И кого я за это должен убить?
– Меня. Себя. Всех. Для них не быро другой судьбы, поймите. Вы не погубири их, а спасри. Их всё равно здало небытие.
– В этом всё ваше «время Кобольда»! – зло сказал Эдуард. – Котлы с кипящим говном. У вас без кипящего говна ничего не работает.
– Нигде не работает, Эдуард, – вздохнула азиатка, – нигде. Вы возмуссяетесь, но и васа Дорама на паровом ходу. Дераете вид, сто прохое говно – насе, а хоросий пар – вас. Но есри не будет котров, то не будет и пара!
– Мы хотим это изменить, Сэкиль. То, что вы принесли с той стороны…
– Это дорого нам стоило, – сказала, выступив из темноты, чернокожая девочка. – Мы-то нырнули в кипящее говно, про которое вы так любите рассуждать. И вынырнули не все. А вы что сделали? Да нихрена. Так что не примазывайтесь.
– Теперь мы знаем, как создавать макротопорогии без связанных кубитов, – добавила азиатка. – Нам теперь не нузны фикторы. Но вы нам нузны ессё меньсе!
– Эй, вы, амбассадоры мирового говна, – обратился к ним я. – Просто верните ребят. Для вас они триггеры суперпозиций, открывашки для коробок, нейрокубиты, коллективный Наблюдатель, чего-то-там Бозе-Эйнштейна, фикторы и так далее. А для меня – дети, которых я подвёл.
– Послушайте, Антон Спиридонович! – сказал Эдуард. – Не надо принимать радикальных решений, к которым вы так склонны. Я предлагаю путь Дорамы.
– А разве Дорама – это не Кобальт?
– Нет, Антон-сама, они паразиты на Коборьде, – объяснила азиатка.
– Я бы назвал это «синергией», уважаемая Сэкиль. Антон Спиридонович, я ведь серьёзно говорю – дайте нам с Настей шанс!
– Дорама – это новый мир, пап. Дорама всем нравится!
– Кроме меня, Настурция.
– Люди полны боли, пап. Мы формируемся через травмы и передаём их своим детям. Всё, что не вызывает боли, кажется нам ненастоящим. Но эту цепь взаимотравмирования можно разорвать.
– Разве не это пытался сделать Кобольд? Но благие намерения неизменно приводят
– Настя, он не поймёт. Они не поймут, – заявил Эдуард. – К чёрту, мы уже получили капсулы. Мы можем решить сами!
– Что не так с капсулами? – спросил я.
– Капсулы «Макара», – сказала Нетта. – Они предназначены для фикторов. Там твои ученики создали из детской мечты Дораму. Там твои боль и одиночество создали из вирпа меня.
– Это интерфейс воздействия на неориентированные топорогии, – добавила Сэкиль. – Я их программировара. Теперь, когда твои родитери законсири свой труд…
– Мои родители убиты.
– Поэтому их нисего не отврекаро.
– Пойдём, Настя, мы, в конце концов, не обязаны их спрашивать, – сказал Эдуард. – Надеюсь, Антон Спиридонович, однажды вы поймёте, что мы были правы.
***
– Давай, доська, – сказала Сэкиль.
– Степан, пора! – девочка обращалась куда-то в пространство, наверное, они с приятелем подключены к проекции.
Пол вздрогнул. Что-то гулко хлопнуло, зашумела вода.
– Как будто трубу прорвало, – сказал Иван.
– Натаса всё знает про трубы!
– Джиу, но зачем? – спросил жалобно Эдуард. – Ведь ты же наша! Ты была частью Дорамы! А здесь ты просто травмированный ребёнок – бросивший отец, вечно занятая мать, сдавшая тебя нам на передержку, как ненужного котика…
– Мои травмы – это и есть я. И я люблю свою мать.
– Боже мой! Джиу! Вот теперь я реально твоя фанатка! – заявила Клюся. – Распишешься на сиське?
Шум воды приближался.
– А как становятся Хозяевами? – спросил я нейку.
– Боль, которая никогда не уходит. Смерть, которая ничего не меняет. Страдание, которое никогда не заканчивается.
– Надеюсь, пить при этом диагнозе можно?
– Всё смеёшься, Аспид?
– Не плакать же.
***
В этот момент что-то случилось. Моя голова превратилась в фонтан огня и боли, непереносимого и прекрасного, бессмысленного и необходимого, окончательного и изначального, случившегося со мной, но без меня. А потом я умер, но это ничего не изменило. Только мир вокруг стал цветным.
Я уже и забыл, как он выглядит в цвете.
– Что случилось, пап? На тебе лица нет…
– Прозвучит странно, но я, кажется, застрелился.
– Эх, Кэп-сама, – сказала грустно Сэкиль, – сто зе ты так?
– Ну что, Сумерла, теперь я готов?
– Зачем тебе это, Аспид? Ты же человек Кобольда.
– Знаешь, нейка, я ничей человек. Кобольд, Дорама, государство, человечество – им нужно всё и плевать на цену, потому что заплатят другие. А мне нужны просто мои ребята. Те, что в капсулах, те, что в «Макаре», и те, что однажды окажутся в нём, потому что идти больше некуда. Кто их защитит, если не старый, злой, больной, сумасшедший Аспид? И мне не плевать на цену, потому что я готов заплатить только собой.