Время кобольда
Шрифт:
Миха запрыгнул к Диме на кровать, поджал под себя ноги и жестом создал какую-то невидимую мне проекцию. Парень тихо засмеялся, что для унылых и депрессивных, погруженных в себя ушибков – вообще нонсенс.
Миха молодец. И Дима, в общем, тоже. Они все ничего ребята, просто им не повезло. Многим не повезло.
Мне тоже.
– Рита? Можно?
Осторожно заглядываю, не получив ответа на стук. Но она никогда не отвечает.
– Заходите. Только я смотреть на вас не буду, ладно?
–
– Садитесь тут.
Она лежит, повернувшись лицом к стене, поджав к груди колени. Хлопает ладонью сзади себя.
Осторожно присаживаюсь, она прижимается ко мне спиной. Ей пятнадцать, очень худая брюнетка с остро выпирающими позвонками. Узкое правильное лицо с прямым тонким носом, а её глаз я никогда не видел.
– Ты ела сегодня?
– Да. Тётя Тоня приносила оладушки.
– Вкусные?
– Да. Наверное. Оладушки ведь должны быть вкусными?
– В этом их смысл.
– Тогда вкусные.
– Как твои успехи?
– Не очень. Когда никого нет, я могу повернуться и даже открыть глаза. Но на тётю Тоню посмотреть не смогла, хотя очень старалась. Мне кажется, она расстроилась.
– Ничего, не спеши. Мы же не ждём быстрых успехов, помнишь?
– Помню. Это большой путь, который начинается с первого шага.
– Ты уже сделала по нему немало шагов. В комнате светло, ты не лежишь под одеялом, укрытая с головой, мы разговариваем.
– Спасибо вам.
– Себе скажи спасибо, ты большая умница и не сдаёшься.
– Погладите?
– Конечно.
Я осторожно гладил её ладонью по плечам, спине и волосам, она тихо вздрагивала и прижималась ко мне спиной, как пугливый уличный котенок.
– Спасибо, хватит. Мне не хватает тактильного контакта.
– Понимаю.
– Можете идти, мне стало легче. Я знаю, вас ждут остальные.
– Знаешь?
– Чувствую.
– Справишься с этим?
– Я очень стараюсь.
Я встал и пошел к двери.
– Тондоныч?
Обернулся и увидел чудо – Рита повернула голову. Глаза её были закрыты, а лицо побелело от эмоционального напряжения.
– Вы же меня не бросите?
Почему меня сегодня все об этом спрашивают?
– Ни за что, Рита. У нас впереди ещё большой путь.
Она резко отвернулась к стене и судорожно вцепилась пальцами в одеяло, удерживаясь от желания накинуть его себе на голову.
Смогла. Удержалась. Напряженная спина расслабилась.
– До завтра, – сказал я и ушёл, зная, что ответа не будет.
***
–
– Поздорову, Аспид.
Ей уже за двадцать, и она должна быть в заведении Микульчика, со взрослыми. Туда её и привезли, но она сбежала и как-то оказалась у нас. Скорее всего, пролезла в очередной тайный лаз, до которых всегда была большая охотница. Её пытались забрать, она устроила истерику, Микульчик отстал. Сказал: «Какая, нафиг, разница, один хрен мы не знаем, что с ними делать».
– Как ты, в целом?
– Охти мне. Скудалась доли да ококовела ныне.
– Ты в этом не виновата.
– Вине не повинна, да не виной и пеняюсь.
С тех пор как в Жижецке, как и везде, настало «время кобольда», местный странный говорок быстро забылся. Только Фиглю иной раз пробивает. Она упрямая девица.
– Поговорить не созрела?
– Толмлю до тя бесперечь – зазорно с мертвицей баять.
Фигля уверена, что она умерла. Некоторые очевидные физиологические факты, противоречащие этому утверждению, её не смущают. Упрямая, я ж говорю.
– Меня не напрягает. Может, попробуем?
– Стропотен ты. Неможно.
– Сидеть-то можно?
– Льзя, да всуе. Не отсидишь моё.
– Ничего, я всё же посижу над тобой.
Считая себя мёртвой, Фигля позволяет мне «сидеть над покойницей». Это, в отличие от разговоров, не нарушает её загробного существования. Свет в комнате погашен, так что я зажег маленькую свечку, стоящую на столе.
Девушка легла на спину, скрестила на груди руки. Свеча отбросила тенью на стену её курносый профиль.
– Бедная, бедная Фигля! – сказал я. – Такая молодая, а померла! Какая жалость!
Фигля молча кивнула, значит, всё идет правильно.
– Вот лежит она на смертном ложе, молодица-красавица, глаз не отвести!
На самом деле внешность у девушки обычная. Чуть рыжеватая, немного веснушчатая, с простым круглым лицом. Небольшие серые глаза. Узкие, не знавшие ни помады, ни наноскина губы чуть загнуты уголками вниз.
Фигля приоткрыла левый глаз, глянула – не издеваюсь ли? Но я был серьёзен.
– Как мы такую красу в домовину уложим, а от глаз скроем? Померкнет солнце наше, небо погаснет, незачем будет дальше жить!
Девушка чуть заметно поджала губы и насупила брови. Чует подвох. Она хоть и мертвая, да не дура.
– Как же мы теперь, без звёздочки нашей? Всякий её знал, всякий любил, каждый только о ней и дышал… Пойдем безутешны за гробом, слезами путь поливая, плача и стеная! «Где ты где, голубица сизокрылая! На кого нас покинула! Не целовать нам твои уста сахарные! Не припадать к твоим ногам стройным! Не мацать твои сиськи круглые!..»