Время колесниц
Шрифт:
Скрюченные пальцы медленно, почти нежно прогладили тонкую вышитую ткань, будто бы их обладатель руками читал узор на поясе.
— Последний в семье... — пробормотал старик. — Горе на наши головы...
Затем он обернулся к Эдану:
— Был ли он твоим другом? Ты сам похоронил его?
— Да.
— Хочешь принять его? — спросил старик, протягивая ему пояс.
Без сомнения, ему оказали великую честь. Однако, приняв пояс погибшего, Эдан автоматически принимал его имя и сам становился ургитом. В сложившихся обстоятельствах поступать таким образом вряд
— Прости, почтенный, но я не могу взять его, — промолвил жрец.
Старик склонил седую голову.
— Что же, поступим с ним как положено. — По его жесту из бокового предела вышла молоденькая девица, с поклоном приняла пояс, а затем, пятясь, засеменила обратно.
Эдан вопросительно посмотрел на старца, и тот кивнул. Они оба направились вслед за женщиной.
Во вместительном помещении, на подымающихся к возвышению в центре ступенях был разложен гигантский ковёр. Больше всего он напоминал лоскутное одеяло, потому что оказался сшит из бесчисленного количества воинских поясов. Их прихотливые орнаменты сплетались, переходили с пояса на пояс -от отцовского к сыновнему, от деда к внуку... Здесь лежала вся история клана Урга, вышитая узорами на поясах мёртвых витязей. Игла с продетой нитью мелькала в проворных девичьих руках, добавляя к летописи ещё одну прошедшую жизнь. Ковёр стал чуть больше.
У Эдана возникло непреодолимое желание поскорее покинуть это место. Старец-ургит не препятствовал ему; видя замешательство молодого человека, он чуть улыбнулся и сказал:
— Каждый слышал, что смерть служит возницей на колеснице у воина, но не каждый воин готов принять эту истину в своё сердце. Однако, не постигнув её, невольно принимаешь безупречность за жестокость, чувство долга за извращённое самолюбие, искренность за безумие. Не так ли?
Жрец Бринна пожал плечами:
— Разве имеет значение причина, по которой люди уничтожают друг друга? Мне пора. Прощай. — И он направился к выходу.
Дождь прошёл, оставив после себя большие лужи на храмовом дворе; в них брызгались воробьи, отбивая друг у друга оброненный кем-то кусок ячменной лепёшки. Проглянуло солнце, и потеплевший воздух напитался влагой от подымающихся с земли испарений.
Эдан у дверей обернулся, мельком взглянув напоследок на статую Урга. И вот что почудилось ему: не стало ни обнажённого меча, ни отрубленной головы — медный патриарх стоял скрестив руки, а взгляд его был преисполнен мудрости и благородства.
Он шёл по Городу Воинов, погруженный в тягостные раздумья, поэтому чуть не натолкнулся на сидящую у обочины девочку. Ребёнок этот был вёсен на шесть помладше Мис. Малышка сидела у дверей длинного каменного дома, который, судя по привязанному над дверью цветному темляку, принадлежал какому-то знатному ургигу, и горько плакала.
— Чего ревёшь?
— Друх куклу сломал! — сообщила та, сделав краткий перерыв между рыданиями, и начала размазывать слезы по личику грязным кулачком.
— А кто такой Друх? — спросил Эдан, присев на корточки подле неё.
— Брат... — Девочка выпростала из-под
— Зачем же он так?
— Друх сказал: когда вырастет, папа возьмёт его с собой на войну! И он будет вот так убивать своих врагов!
Эдан заметил, что из-за приоткрытой дощатой двери за ними наблюдал мальчик лет шести. В руке он держал маленький, гладко оструганный деревянный меч, по форме совсем как настоящий. Мальчишка, судя по всему и бывший кровожадным Друхом, украдкой наблюдал за рыдающей сестрой. В его глазах читалась неуверенность: а вдруг нажалуется маме? И что она там рассказывает молодому воину какого-то варварского племени, лицо которого не украшено татуировкой ни одного из родов Пятиградья? Наконец любопытство возобладало — мальчик нерешительно приблизился к ним.
— Зачем ты испортил её? — укоризненно спросил Эдан, указывая ему на куклу.
— Мы играли, будто это — Фехтне! — сурово заявил Друх. — И я его победил! А когда вырасту, папа возьмёт меня с собой, и я убью Фехтне по-всамделишному! — Потом немного помялся и спросил: — Вы в далёких землях не видели нашего папу?
— Думаю, нет... А как зовут вашего отца?
— Моего папу каждый знает! Он самый великий из витязей рода! — гордо ответил ему мальчик. — Его зовут Брес, сын Трога, сына Урга, сына Торнора!
Эдану показалось, что его сердце и желудок разом провалились куда-то в ноги. Не так-то приятно повстречать детей человека, которого ты недавно отправил на тот свет. В довершение ко всему из дома вышла миловидная женщина средних лет; она приложила ладонь ко лбу, прикрывая глаза от слепящих лучей солнца, и присмотрелась к странному незнакомцу, беседовавшему о чём-то с её детьми.
— Скажите, вы не посланник Бреса? — спросила она, подойдя поближе. — От моего мужа уже месяц как нет вестей...
— Я и вправду видел его, — стараясь не встречаться с ней взглядом промолвил Эдан в ответ. — Судьба случайно свела меня с Бресом. Скажите, а много ли у него детей?
— От меня? Мальчик и девочка, самые младшие и самые любимые его дети. Остальные все от других жён, а старшему из его сыновей уже стукнуло лет сто пятьдесят.
— Он просил передать своей младшей дочери... — Эдан покопался за пазухой, и в его руку сама собой легла серебряная фибула-дракон. Больше жрецу было нечего подарить, — вот это. — Он протянул застёжку девочке.
— Красивая! — Дочь Бреса залюбовалась сверкающим крылатым змеем.
— Носи её всегда. Быть может, она тебе пригодится. — Жрец Бринна поднялся на ноги и зашагал, не оборачиваясь, по улице Воинов. Во всяком случае, эта ложь будет в жизни девочки последней — больше её никто не обманет.
Двое детей и женщина безмолвно глядели вслед уходящему воину. Девочка залюбовалась сиянием драконьего ока, а её мать украдкой вытирала навернувшиеся на глаза слезы. Для того чтобы догадаться о невысказанной правде, ей не потребовалась волшебная фибула.