Время льда и огня
Шрифт:
— О! Северное сияние!
Действительно, слева от нас в небесах зачиналось нечто таинственное: волнистая завеса, неторопливо извиваясь, выпускала из себя как бы столбообразные щупальца, исходившие пурпуром, тогда как остальная часть этого небесного покрывала сияла ровным неоновым светом, близким к лимонному, что ли… Я впервые видел такое, да и вся группа, исключая, пожалуй, нескольких бывалых, а вот Наймарк вдруг опечалился:
— В детстве я видел северное сияние в Норвегии, это было что-то волшебное, прозрачное, как… ну как струйка сигаретного дыма, — а теперь это мощное свечение, почти без нюансов… Конечно, это следствие Большого Стопа.
И
После вчерашнего я не искал встречи с Нормой, да и она, очевидно, не стремилась увидеть меня, идя со своими девушками где-то впереди, — и, странное дело, я стал все больше склоняться к мысли, что это был своеобразный аванс за некую службу, могущую быть в дальнейшем. Я старался гнать от себя подобные мысли, они меня бесили — ведь, если так, какая же холодная и расчетливая натура моя случайная любовь! И тут я понял: я до умопомрачения боялся влюбиться в эту девушку! Это обрезало мне последние ниточки возможной свободы — почти нереальной даже для одного, а что уж говорить о двоих! Нет, надо не давать воли чувствам, здесь это смертельно… И я поспешил вслед за Наймарком, стараясь больше не смотреть в сторону девушек, куда все время отвлекался мой взгляд.
Мы поднялись на седловину, с которой открывался вид как на озеро при насосной (оно отсюда уже выглядело изрядно уменьшившимся продолговатым пятном, а гейзер был и вовсе неразличим), так и на долину, представшую перед нами только теперь. И лишь сейчас стал нам виден сам грозный массив ледника, с протяженными, забеленными свежим снегом склонами, с черными моренами по руслу долин, с глубокими трещинами-расколами на пластинах, сползающих с круч… Но не это привлекло мое внимание.
— Город! Да город же!
В самом деле, внизу долины в глубоком сумраке виднелись тысячи крыш, посвечивали тысячи окон, змеились улицы, паутинками обозначались мосты — и все это в каких-то пяти километрах от нас, на фоне белесой грозной боковины ледника, — город.
— Город, смотрите!
Мы сгрудились, всматриваясь, лишь майор Португал равнодушно поглядел на показавшийся вдали городок и дал команду рассредоточиться.
— Толпу легче засечь, — объяснил он.
Я никогда в жизни не был в городе, именно таком, как на картинке из старинной книги, — с островерхими кровлями, с башенками и зубчатыми стенами, — и глядел на него вовсю, пока группа спускалась (отнюдь не в направлении города, а скорее оставляя его на траверсе) в небольшой голый распадок, где, как реликт из прошлого, торчали сухие остовы длиннющих сосен. Здесь, в этом вполне закрытом месте, в первый раз была устроена настоящая стоянка: лагерь с палатками, с костром и горячей едой, со сторожевым постом, который Португал устроил, я полагаю, не для мифических ночников, а для меня и Наймарка персонально. Сам же он, после небольшого дневного отдыха, с капралами и еще двумя вышколенными бойцами отправился на разведку.
А я и Наймарк, как бы в пику майору, вышли прогуляться — «в пределах лагеря», как объяснил нам часовой, выразительно очертив стволом автомата упомянутые пределы. Побродив некоторое время в сосновом сухостое (я никогда до этого не подозревал, что могут существовать такие высокие деревья), обследовав поверхностно моренные отложения, мы выбрались
— Утрачена географическая преемственность… Где мы? Что это за местность — Шварцвальд? Северная Италия? Швейцария? Во всяком случае, есть уверенность, что это Европа! А, молодой человек! Вам что-либо говорит слово «Европа»?
Я покачал головой. Этот термин напоминал мне лишь о скучных отсиживаниях в аскетически голой классной комнате школы местечка Рысь да ветхой карте с марлевой основой, что висела там же, рядом с меловой доской. Нет, ничего не говорило мне это слово.
— Так, — заключил Наймарк, то ли забавляясь, то ли понурившись. — Ну, а какие созвездия Северного неба вы изволите знать? Ну, возьмем хотя бы три известнейших… Покажите-ка мне обе Медведицы, Большую и Малую, и в придачу созвездие Кассиопеи…
— Созвездие? Я не знаю, что это такое…
— Ну и ну, с кем я имею дело… — пробормотал Наймарк и тут же пояснил: — Это условное понятие, восходящее к древности, когда астрономы объединяли звезды на небосводе в условные фигуры, которым давали красивые названия. Да вы хоть знаете, что такое звезды?
— Знаю… Но увидел только вчера.
— Что ж, и то какой-то проблеск… Так вот, видите вот эту фигуру на небе, образующую как бы веретено?
Веретено — это я знал с детства, у нас в девичьей часто вертелось, жужжало веретено, поднимаясь и опускаясь на шерстяной нитке. Я тут же угадал созвездие.
— Прекрасно, — порадовался за меня Наймарк — а теперь вот это «дабл-ю», — чтоб вы знали, это созвездие Кассиопеи… А вон Полярная звезда, через нее не так уж и давно проходила условная ось вращения Земли — когда Земля еще вращалась. А спутник Земли вы видели когда-нибудь?
— Сотни раз. Бледный такой полумесяц, то тут, то там. Его что-то не видать.
— Это Луна, понятно. А я говорю о самом большом в истории искусственном спутнике. Назывался он Галакси, слышали, может?
— Краем уха. Там вроде бы тоже все погибли, масса народу…
— Верно. Ну, так вот он — Галакси! Тогда любили громкие названия…
И действительно, над темной стороной горизонта поднималась, всплывала невесомая, ажурная снежинка, она была больше и ярче любой звезды. Наймарк, похоже, молился, глядя на нее.
— Это была последняя попытка человечества сделать что-нибудь сообща перед надвигающейся катастрофой. Триста восемьдесят метров в поперечнике, а! Две тысячи девятьсот жилых инсул, кают, то есть полная система регенерации, потрясающая команда — но все это уже невозможно было завершить, наступал крах…
— Жаль, — посочувствовал я. — Так ведь и внизу погибло куда как больше, и тоже вроде бы там неплохие люди встречались.
Наймарк и глазом не повел в мою сторону, будто не слышал:
— …сотни грузовых ракет, космические челноки по десять рейсов на день — и все это оборвалось в один прекрасный день. Подчистую. И теперь перед нами самый прекрасный памятник людскому дерзанию.
Галакси действительно поднимался и сиял, словно алмаз, в морозных небесах. И вдруг он потускнел, да что там Галакси — вся огромная звездная страна вдруг подернулась нахлынувшими облаками, и опять стал сеяться мелкий твердый снежок. Мы поднялись с валуна и поспешно зашагали к палаткам — не хватало только заблудиться в наступающий снежной буре и бесславно сорваться впотьмах с какого-нибудь обрыва. О побеге в тот раз не могло быть и речи.