Время льда и огня
Шрифт:
11
Ночью, когда я поднимался и выходил из большой палатки по своей надобности, в малом командирском «шатре» еще светилось окошко — майор Португал совещался с младшим начальством. Все так же сеялся снежок, но значительно потеплело, на палатках и валунах наросли снеговые шапки… Стояла тихая пасмурная оттепель.
Когда я здесь употребляю слово «ночь», это значит лишь время ночлега, не более. Само собой, столь же условны понятия «утро», «вечер» и «день», хотя, думаю, ими еще долго будут пользоваться по инерции, по привычке. Нужно
Я еще осмотрелся, погулял вокруг. Десантник с автоматом равнодушно на меня поглядывал, на его шерстяной шапочке тоже вырос снежный кивер. И лишь теперь я понял, что меня так пронзило: впервые за много дней — тишина! Тишина, и только из командирской палатки доносится приглушенное гуденье мужских голосов. Я разобрал, что майор категорически не согласен идти по восточному склону — «девицы и старый верблюд не осилят», — и вернулся в палатку. Девицы мирно спали за перегородкой, и Норме, видимо, в этот раз не было так холодно, а «старый верблюд» беспокойно ворочался в своем спальном мешке, будто чувствовал, что о нем речь. Десантники похрапывали, кто-то изредка взрывался во сне беглой нечленораздельной бранью. Я забрался в мешок и тут же заснул.
Наутро (условно наутро) майор Португал, окруженный унтерами, появился в нашей палатке лишь после завтрака и тут же объявил:
— Вчера мы проверили — город пустой, но в этом районе так или иначе вероятны небольшие шайки ночников. Они не опасны сами по себе, но при случае могут собраться в большую вооруженную толпу, а это уже проблема… Задача — миновать город как можно скорее и выйти на основной маршрут.
И Португал кратко и, надо сказать, толково распределил обязанности капралов и отделенных. Затем всем велено было облачиться в невесть откуда взявшиеся белые балахоны.
— Для маскировки, на всякий случай, — приговаривал капрал, вручая нам эти странные одеяния. — Вчера в городе набрели на бывший военный склад, там еще много этого добра…
В таком вот смехотворном виде мы выбрались наружу и стали сворачивать наш бивак. И в самом деле, впотьмах и на фоне снега нас не так-то легко было различить даже вблизи, а уж издали… Но бывалые десантники держались о ночниках другого мнения.
— Это хитрющие бестии, поверьте мне, — рассказывал один со шрамом через всю щеку, — они видят в темноте так же, как и при свете, вдобавок у них слух — куда тем акустическим насадкам, — он с пренебрежением ткнул в свою, — и к тому же чутье. Они чуют как собаки.
Мы снова образовали колонну и зашагали вниз, к невидимому теперь городу — невидимому потому, что низкая облачность совершенно перекрывала всякий свет, и я лишь удивлялся, как мы еще различаем рядом идущих. После долгих препирательств Португала и унтеров наконец были разрешены фонарики (майор возражал), и идти стало не в пример легче. Могу лишь отметить, что альпийские ботинки, вероятно вполне уместные на льду или по насту, абсолютно не имеют никаких преимуществ перед обычной обувью на рыхлом, только что выпавшем снегу, в котором увязаешь по колено. Португал то и дело
— Сюда бы теперь да наши тренировочные снегоступы, — посетовал я Наймарку. Тот молчал: здорово запыхался. — Интересно, кто распорядился, чтобы их не брать в рейд?
Никто мне не ответил, лишь отделенный что-то злобно буркнул в мой адрес. Все зашагали дальше, через ненадежный мосток из палаточных шестов, положенных поперек — кто знает, какой глубины, — вертикальной щели в ледяном пласту.
— Расстояния в горах обманчивы, — через силу улыбнулся мне Наймарк, — мы прошли уже километров семь, а города нет и в помине…
Но к этому времени сырая теплая туча, что кутала нас уже вторые сутки, начала постепенно редеть, утончаться; в разводах засверкали звезды, снежок полностью переродился — это были теперь невесомые редкие морозные хлопья, — и стало виднее вдали. Город проявился впотьмах: куда ближе и сказочней, чем раньше, с заснеженными крышами и белыми заиндевелыми шпилями, с множеством труб в снеговых навершиях, — словом, я опять обалдел от восторга, а Наймарк, с трудом вытаскивая ноги из сугробов, только и заметил:
— И как ему удалось уцелеть? Как его помиловал ледник, ведь крупнейшие столицы сровнены с землей?…
Туча окончательно уползла вдаль, небеса прояснились, и тут же опять повеяло космическим холодом. И снова заходило, заколебалось над ледником неоновое зыбкое покрывало сияния, затмевая созвездия, которые я только теперь стал узнавать. Зато город весь воссиял, засветился; по мере нашего приближения он становился все краше, хотя уже и отсюда были видны прорехи и разрушения в тонком его силуэте — провалы в заснеженных кровлях, зияющие проемы на месте высаженных окон… Группа поневоле прибавила шаг — всем хотелось поскорее оказаться на надежной тверди мостовых, вместо глубокого предательского снега.
Опять впереди произошла заминка — это заспорили десантники, кому очередь прокладывать тропу; возникла даже короткая драка, мгновенно прекращенная Португалом, — и в этот момент я услышал короткое: «Привет!»
Норма!
Она как-то оказалась рядом с нами в группке, наблюдающей за расправой Португала; в свете бесновавшегося сияния она показалась мне феей этих краев, и все мои разумные соображения — влюбляться или нет — тут же потеряли силу.
— Привет… Где это вы… пропадали два дня?
Ее серые глаза сияли, отражая феерические сполохи.
— Два дня я пропадала вместе со всеми. Никому не было до меня никакого дела.
Она все так же безадресно улыбалась, как обычно улыбаются девушки — вроде бы всему миру сразу, однако джентльмен Наймарк прошел вперед, оставляя нас вдвоем. Группа снова двинулась, и мы с Нормой пошли вместе. Я решил тут же объясниться начистоту:
— Норма, в эти дни я думал о вас.
Она посерьезнела и остановилась на тропке.
— Вот как? И до чего же вы додумались?