Время на её стороне
Шрифт:
Внезапно лицо моего друга озарила широкая искренняя улыбка. Корделия поняла все по ней, и ответила хищным оскалом.
– И все-таки, я рискну.
И Хамский со всей силы опустил туфлю на проволоку.
***
Раздались громкие театральные хлопки.
– Браво, - Корделия подходила к нам, уже не особо заботясь о растяжках.
– И давно вы поняли?
– Сразу же, - невозмутимо ответил мой друг, поправляя шляпу.
– Вы из тех, кто всегда оставляет себе запасные
– Все гениальное - просто, обезвредить вашу растяжку было делом нескольких минут.
Мисс Блэк остановилась в паре метров от моего друга. Я тоже наконец-то решился спуститься с лестницы.
– Но я что-то загостилась. Помните о вашем стимуле, мистер Хамский. Еще увидимся.
С этими словами женщина кинула об пол что-то, что, похоже, с самого начала сжимала в руке. Подвал почти мгновенно заполнился жутким, слепящим и удушающим дымом, заставившим нас с Хамским резко согнуться.
– Чао, - донеслось до нас с лестницы.
А потом, как это ни банально, наступила полная темнота. Как выяснилось, гении теряют сознание с такой же легкостью, что и обычные черти.
***
Впервые перешагнув порог квартиры 13/13 по Хэллвей-стрит, я подумал, что попал либо в логово серийного маньяка, либо в жилище гения. Впрочем, как я успел выяснить из личного опыта, обе эти ипостаси зачастую весьма плодотворно соседствуют друг с другом в одном существе. До этой поры я считал, что неплохо изучил природу и тех и других, однако же Хамский являл собою противоречие всему и вся.
Он вешал неизменное черное пальто на чей-то скелет, оклеивал стены фотографиями трупов, у него в духовке находилась чья-то голова, и, как я узнал немного позже, он обожал экспериментировать в столовой, не отрываясь от еды. Справедливости ради, стоило бы сказать, что от преступного мира его отделяла тонкая грань, но это было бы ложью. Хамский не признавал граней, и шагал туда и обратно так часто, что предсказать его действия не мог никто.
– Итак, Принстон, что же заставило вас так заинтересоваться этим делом?
– Мордред развалился в кресле, достал кальян, и с интересом меня разглядывал.
Почувствовав себя одним из его экспериментов и стараясь скрыть смешанное с недоверием смущение, я прошелся вдоль стен, разглядывая фотографии жертв, газетные вырезки, отметки маркером и паутину из ниток, которыми Хамский отмечал какие-то, ведомые только ему, связи.
– А что заставило вас стать частным детективом? Как вы вообще это делаете?
Хамский глубоко затянулся и выпустил колечко дыма.
– А как вы думаете?
– А почему вы уходите от ответа?
– И почему мы разговариваем вопросами?
– Удивился самому себе Хамский.
– Знаете что, такие разговоры не ведутся без выпивки. Возьмите-ка там, в баре, бурбон и присоединяйтесь.
Впрочем, вести какие бы то ни было разговоры мы смогли только ближе к утру, когда значительно протрезвели. За какими беседами мы провели полночи, вспоминалось весьма
***
Сознание медленно ко мне возвращалось. Мир вокруг двоился, мутился и куда-то плыл. Голова гудела, словно огромный колокол, а способность говорить, думать и ориентироваться в пространстве затерялась где-то в глубинах подсознания.
Кажется, примерно так любой литературный персонаж описывает свое возвращение в грешный мир после глубокого обморока. Так вот, господа, все это наглая ложь! Впрочем, готов согласиться, что не каждого литературного героя в сознание приводят тем же способом, что меня...
Потому что хлесткая пощечина и поднесенное под нос вонючее нечто, мало напоминающее нашатырный спирт, не только мгновенно вернули мне способность воспринимать мир, но и заставили попытаться придушить непрошеного доброжелателя. Миссис Адсон запросто вывернулась из захвата, скрутила меня, убедилась, что повторных попыток воплотить бессознательное в реальное уже не повторится, и перешла к Хамскому.
Мой друг в вопросах возвращения в сознание оказался еще более оригинален. Он выстрелил на звук шагов раньше, чем пришел в себя, а когда понял, в кого - то попытался снова. Миссис Адсон считала, что лишние отверстия в организме ей не к лицу, а потому ловко выбила револьвер из рук Хамского, взамен мстительно шлепнув ему на лоб ледяной компресс.
Уходя из гостиной, экономка недовольно посмотрела на нас и сухо произнесла:
– В следующий раз, будьте любезны, теряйте сознание в более приспособленных для этого местах. Настоящие джентльмены не лежат на полу. Счет за вашу транспортировку я включу в свое ежемесячное жалование.
После чего гордо отвернулась и удалилась из комнаты, оставив нас наедине с собственными мыслями.
– Ну и где ваш мышьяк?
– Ворчливо донеслось с дивана. Хамский восстал оттуда, похожий на очень несвежего покойника, выбравшегося из гроба, чтобы предъявить нерадивой родне претензии по поводу плохих похорон.
– Полагаю, там же, где ваши растяжки, - я с трудом поднялся с кресла и попытался придать себе более-менее устойчивое сидячее положение.
Мордред скептически меня осмотрел:
– Видок у вас...
Я предостерегающе поднял руку:
– У вас не лучше. Что это вообще такое?
Хамский снова лег, засунул руку под диван и чем-то интригующе там пошуршал. Результат, похоже, его не удовлетворил, потому как коллега передвинулся чуть дальше и чем-то весьма зловеще погремел. Третья попытка увенчалась-таки успехом, и Мордред извлек наружу изрядно запыленную бутыль вина.
Порой друг напоминал мне хомяка, делающего запасы везде, где только придется. Недр поддиванного пространства страшилась даже миссис Адсон.