Время не ждет (сборник)
Шрифт:
А Вадик заходит в храм, редко, правда, но мы надеемся, что когда-то уже придет по-настоящему и останется навсегда. А то кто же после нас в восстановленном храме молиться станет, или будущее только за племянниками Файзулы?
За мир во всем мире
Отец Павел, мой старый учитель и духовник, принадлежал к числу тех боголюбцев, что в послевоенные годы сошлись в лавру преподобного Сергия. Батюшка был принят в число братии в самом начале пятидесятых, а подвизался с монахами, принявшими постриг еще до революции.
Человек
«Среди братии подвизались у нас и очень старые монахи, хотя, наверное, правильнее будет сказать, не старые, а духовно опытные. Подвижники, вошедшие в высокую меру, отличаются от остальных. Человеку, с ними незнакомому, они могут показаться даже какими-то странными, обычные нормальные люди так себя не ведут.
Например, был у нас отец Мефодий, большой любитель и знаток «Добротолюбия», с этой книгой он практически никогда не расставался. Куда ни направляется, книга у него всегда под мышкой. Чуть выдалась свободная минутка, глядишь, он уже книжку свою листает. Попросишь его почитать из наставлений древних подвижников, а он радуется, что кому-то это интересно, и готов рассказывать о них тебе часами.
Прознали про нашего отца Мефодия семинаристы. Периодически им давались задания на предмет исследования писаний авторов «Добротолюбия». Чтобы такую курсовую написать, всю книгу перевернуть придется, а студенты, они и в семинарии студенты. Кто-то им посоветовал обратиться к нашему батюшке Мефодию. Тот счастлив – люди хотят знать о практике монашеского делания. Все свободное время отец Мефодий щедро делился своими знаниями с молодыми людьми, давал им ссылки, советовал авторов. Так все задания за них и переделал. Один хитрец напишет, потом другому по эстафете батюшку передает, а тот как ребенок.
Узнал об этом наместник. Вызвал отца Мефодия и строго-настрого запретил тому общаться со студентами. Те хоть и прослышали о запрете, а все продолжали умолять батюшку о помощи. Куда тому деваться, вот и посмел ослушаться грозного отца архимандрита.
Но, как говорится, «Бог шельму метит». Возвращаясь из студенческого общежития в келью, отец ослушник со своей книгой попадается прямо навстречу начальнику. Попался – и сразу бух тому в ноги:
– Прости, батюшка, нарушил я твой запрет.
Отец наместник распалился не на шутку, не удержался и назвал нарушителя «гадом». Ах, мол, гад ты этакий! Но простил.
В тот же вечер встречаю отца Мефодия, спешащего в храм на службу. Обращаюсь к нему, как обычно, по имени. А тот мне в ответ:
– Простите, батюшка, только с сегодняшнего дня мое имя «отец Гад», это меня так отец наместник переименовал, наверное, в честь ветхозаветного пророка Гада.
Вот святой человек, даже мысли такой не допустил, что начальствующий мог его в сердцах как-то обозвать, решил, что теперь у него новое имя. Это какая же простота!
В монастырском корпусе недалеко от моей располагалась келья архимандрита Симеона. В лавру он поступил еще ребенком, в самом начале века. Его отец, овдовев,
Имей бы он семью, родителей, может, и жизнь бы его по-другому сложилась, а так, куда еще было идти? А идти хотелось. Потому, узнав о начале войны с германцами, молодой послушник загорелся желанием отправиться на войну. Поначалу он было пытался получить благословение отца наместника идти воевать, но тот в ответ на его просьбу только руками замахал. Выхода не оставалось, как только бежать.
В первой же атаке, в которой монаху-добровольцу пришлось участвовать, его сильно контузило, он потерял сознание и пришел в себя только в госпитале. Отца Симеона комиссовали и отправили назад в монастырь. Вернувшись в лавру, он искренне покаялся в непослушании. Наместник, человек мудрый, простил нарушителя и вновь принял его в число братии.
Жизнь вернулась в свое привычное русло, только воспоминания о той страшной атаке преследовали батюшку постоянно. Во сне он видел себя с винтовкой наперевес среди других солдат и точно таких же солдат-германцев, бегущих им навстречу. Разрывы артиллерийских снарядов и парящие в воздухе оторванные головы, руки, ноги в солдатских обмотках. И всю жизнь, уже став стариком, продолжал молиться о мире, а самым большим злом на земле считал войну. Всем сердцем он поддерживал деятельность советского Комитета защиты мира и деньги, что попадали ему в руки, отправлял на его счет.
Была у него одна странность, кто-то принимал ее за чудачество, и все же. Отец Симеон считал, что во время выборов его бюллетень должен непременно первым попасть в урну для голосования. Потому в шесть часов утра он уже появлялся у дверей избирательного участка, куда были приписаны и монахи, живущие в монастыре.
Быстро проголосовав, батюшка доставал из кармана подрясника сколько-то денег и клал на стол перед членами избирательной комиссии.
– А это, – указывал он на деньги, – на дело мира.
Ребята из комиссии, наши же семинаристы, звонили отцу эконому и спрашивали:
– Батюшка, отец Симеон дал нам денег на «дело мира», что нам с ними делать?
– Выполнять благословение, – шутил отец эконом, – купите себе что-нибудь к обеду и мирно между собой поделите.
Даже в дни праздников, когда уставом за трапезой полагалось вино, отец Симеон мог встать и предложить тост за мир во всем мире:
– Отцы, страшное это дело – война, станем молиться, чтобы Бог хранил наше отечество.
Старенький отец Симеон слыл опытным духовником, потому я ходил к нему на исповедь. Однажды прихожу каяться, встал на колени. Батюшка открывает требник читать слова чина исповеди, и у него из книжки выпадает листок бумаги. Он парит в воздухе и ложится прямо передо мной. Конечно, не скромно читать чужие бумаги, но я не удержался и взглянул.
Передо мной лежала телеграмма. В ней на куске телетайпной ленты было напечатано: «г. Мурманск архимандриту Симеону. Сердечно благодарю за помощь фронту. И. Сталин».