Время неба
Шрифт:
В девятом классе я встретила первую любовь (по маминой классификации — «бездельника и идиота») — и на нем свет сошелся клином. С ним можно было быть собой без давления, нотаций и истерик… И я начала бунтовать.
Красила волосы во все цвета радуги, моталась с его компанией по впискам и концертам, слушала музыку, повергавшую родителей в шок.
Единственная дочка, никогда не доставлявшая проблем, вдруг стала причиной грандиозных скандалов, никак не хотела слушаться и не реагировала на увещевания и упреки мамы и папы.
Я была уверена, что они неправы.
Студенческие годы прошли в угаре тусовок — впереди простирались миллионы дорог, свобода опьяняла…
Потом не стало папы, и противостояние с мамой вышло на новый виток — моя мнимая независимость ей категорически не нравилась. В конце концов она решила одним махом разрубить тугой узел скопившихся проблем — продала наше городское жилье, выплатила мне половину его стоимости и вложила в ладонь ключи от бабушкиной квартиры.
— Вот. Живи как знаешь. Раз такая умная, разбирайся со всем сама, а мне не звони. Но если когда-нибудь приползешь, поджав хвост — не смей перечить. И не говори, что я не предупреждала.
Я не собиралась звонить — планов было громадье. Но все они с грохотом рухнули — любимый попросил те деньги в долг, а после — цинично бросил, и девочка с синдромом отличницы так и не смогла оправиться от удара под дых.
Мамины слова внезапно обрели смысл. Он действительно никогда за меня не заступался, не интересовался делами, надолго пропадал и внезапно объявлялся, не смотрел в глаза и технично съезжал с тем…
Именно тогда — с вырванным сердцем и окончательно убитой самооценкой — я зареклась доверять и доверяться, принимать решения и лезть вперед.
Чтобы не пойти по миру, пришлось явиться с повинной к маме и спешно искать временную работу, ставшую в итоге постоянной. Каждый день я собиралась перестать терпеть и что-то изменить, но взваливала на себя все больше и больше обязанностей. Так незаметно пролетели годы…
Так бы и жизнь прошла.
— Ты когда-нибудь покажешь мне Олега вживую, а не на фото? Вам расписаться пора, не молодеете, не по пятнадцать… — Мама подпирает ладонью подбородок и пускается в долгие рассуждения о свадьбе и внуках. Но для их зачатия требуется два человека, и я благоразумно молчу. — Может, мне самой ему позвонить?
— Нет. Не надо, мам. Он и так расстроен, что не смог приехать… — Кажется, мама принимает вранье за чистую монету. Успокаиваюсь и я.
Тихонько наблюдаю за ней — миниатюрная, стройная и подтянутая, лицо почти без морщин. Она отлично выглядит, и пятьдесят четыре ей никак не дашь. У меня хорошие гены — хотя бы за это ей огромное спасибо.
Отрешенно соглашаюсь со всеми нравоучениями и нотациями и снова улетаю душой к Тимуру. Страх, что разница между нами с годами станет еще заметнее, уже не пугает так явно, но я все равно играю с огнем.
Стоит перевести флирт в отношения, признать зависимость, взять ответственность за возможную ошибку, переспать с ним — и я утону. А когда Тимур, наигравшись, уйдет, у меня не останется смысла просыпаться.
***
Вторник, среду, четверг
Крадусь по комнатам на цыпочках, чтобы лишний раз не попасться на глаза и не отхватить — так привычно и правильно… Но достало до изжоги — от раздражения сводит скулы.
Я хочу закатить ей скандал. Знаю, что проиграю и останусь виноватой до конца дней, однако высвобожденный "убийством" платья бес упрямо рвется наружу — я больше не могу терпеть несправедливые нападки.
Во избежание конфликта выбираюсь на луга за поселком, долго, до изнеможения, брожу по ним, и чудо происходит — единение с природой снимает напряжение, а тело наполняется легкостью — такой нестерпимой, что невозможно в себе удержать.
На многие километры вокруг простирается бескрайнее небо, пахнет горькой травой, я набираю в грудь побольше воздуха и ору во все горло, срывая связки:
— Провались к чертям, придурок!!!
— Гори в аду, гребаная работа!!!
— Хватит поучать, мама!!!
— Хватит.
— Хватит с меня всех вас!!!
От вопля кружится голова и стучит в висках, но внутри себя я ликую. Достаю из кармана джинсов телефон, фотографируюсь на фоне белых облаков и зеленых просторов и с восторгом просматриваю получившиеся фото. На них я выгляжу почти так же, как десять лет назад — широкая улыбка, растрепанные волосы и вызов в ярко-синих глазах. Я нравлюсь себе без всяких фильтров и ретуши — выставляю самый удачный кадр на странице, и первое заветное сердечко мгновенно прилетает от Тимура.
Снова улыбаюсь, но губы дрожат. Закусываю их, и, опустившись на траву, принимаюсь реветь.
Да, может, он непозволительно юный, но как быть, если с ним я чувствую себя маленькой и слабой, а в нем вижу рыцаря — без приставки «недо». И ненадежная, вечно ошибающаяся интуиция шепчет, что с его стороны все серьезно. Теперь рядом есть тот, кто понимает, утешает, дает правильные советы. С ним весело и легко…
Он красивый как бог и глубокий, как космос. Я никогда не стану хорошей в глазах окружающих, зато в его черном взгляде вижу всю любовь, восхищение и обожание этого мира…
***
Алый закат разливается над поселком, на горизонте мерцают точки холодных огней, в черемухе надрывается опьяневший соловей — пятничный вечер в разгаре. Мама устраивает традиционные посиделки на веранде, приносит на подносе пирожки и чай, убавляет громкость на хрипящем радиоприемнике, устраивается напротив и снова присаживается на уши: «Что Олег, как Олег…»
Становится невыносимо скучно. Я вру и сглаживаю углы, но больше не хочу мира в ущерб себе.
— Мам, а что если я… его бросила? — заикаюсь, и над садом повисает тяжелая гнетущая тишина — радио, отхрипев припев попсовой песни, окончательно сбивается с волны, а соловей теряет голос. — Что если он оказался уродом и изменял? Не уважал, не ценил и никогда не рассматривал меня всерьез?