Время Оно
Шрифт:
— А зачем ее рушить? Пусть люди любуются…
— Она не для любования. Возводить ее царя Вавилу надоумил, конечно, Мироед. Сначала одну вышку воздвигнут, потом вторую, третью… Много. А уж тогда натянут между ними колючую проволоку и станут за всем миром приглядывать…
— Что такое колючая проволока? — спросил Жихарь и почесал почему-то наколки на груди. — Из проволоки звенья для кольчуг делают, а кому нужна колючая кольчуга?
— Это, сынок, уж такая дрянь, что и не расскажешь… Подозреваю, впрочем, что ты ее уже видывал, только память эту Мироед заел…
«Поверил, старый пень! — возликовал Жихарь. — Наконец-то поверил!»
— Или он
— Старинушка, — сказал Жихарь ласково, только зубы у него при этом почему-то скрипели. — Хочешь, я тебе к завтрему кабатчика приволоку в пыльном мешке, вот у него все и узнаешь…
— Недосуг нынче за кабатчиками с пыльными мешками бегать, — ответил неклюд. — К завтрему ты уже должен быть в пути…
— Без коня, без меча, без доспехов… — продолжил богатырь.
— Меч сам своего хозяина найдет. Конь… В тех местах не конь надобен, а верблюд, но его ты тоже добудешь. Да и не всякий конь тебя снесет…
— Знаю верблюда, — сказал Жихарь. — Он вроде Демона: плюет на всех, только что о четырех ногах и без крыльев… Значит, опять пешим ходом?
— Недолго — тут недалеко, — сказал Беломор. — Сначала меч, потом колодец…
— Какой колодец? — встревожился богатырь. — Снова в яму? Блин поминальный! А поверху нельзя, что ли?
— Нельзя, — сурово молвил неклюд. — А пока ложись-ка ты отдыхать. Я тебе во сне всю дорогу растолкую, после чего будешь преодолевать препятствия по мере их возникновения…
— Попутчика, если подвернется, можно прихватить? С попутчиками ведь ловчее…
— Нельзя, — повторил Беломор. — Мало ли кем может прикинуться Мироед? Укладывайся вон в том углу, сейчас и тулуп появится… А я тебе колыбельную спою…
Старик запрокинул голову и закрыл глаза. Богатырь воспользовался счастливой минуткой, наполнил кружку Мозголомной Брагой, стараясь не булькать, закусил молодым луком и отправился на указанное место. А Беломор затянул:
Бай-бай, люли, Хоть сегодня умри. Завтра мороз, Снесут на погост. Мы поплачем, повоем, В могилу зароем. Сделаем гробок Из семидесяти досок. Выкопаем могилку На плешивой на горе, На плешивой на горе, На господской стороне. Баю-бай, Хоть сегодня помирай. Пирогов напечем, Поминать пойдем. Со калиной, со малиной, Со гречневым крупам…«Утешные колыбельные поют нынче в Многоборье, — подумал Жихарь, засыпая. — Веселые ребята должны от таких припевок вырасти…»
Хоть и развесились снова по стенам чародейной избы связки душистых трав, но гарью все-таки пахло.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Волшебною ширинкой машешь
И производишь чудеса!
Во время боев и походов, когда воины увечат друг друга самым жестоким и причудливым образом, Жихарь узнал, что мозги у человека делятся на две половинки, словно, простите, люди добрые,
Одна про княжну Карину. Только видел про себя Жихарь не саму княжну во всяких видах, что достойно лишь охальника и похабника, а чистое лесное озеро на закате, и вроде бы тонкий голос где-то вдали выводит песню. Слов не слышно, а сердце внимает и томится…
Вторая дума была про меч. Негоже шляться по свету и тем более отправляться во Бремя Оно без меча.
Конечно, мог бы богатырь снова изладить из подручных средств тяжеленный шестопер — с этим оружием он управлялся много ловчее, чем с мечом; мог, на худой конец, найти подходящую дубину — тоже врагу мало бы не показалось. Только тогда никто из встречных не узнал бы в нем странствующего и подвигов взыскующего воителя, а посчитал бы простым разбойником. С разбойником, как известно, можно вовсе не драться, презреть его, а ежели бой и случится, разрешается бить лиходея без всяких правил, словно ходячего умруна, — и никто не осудит. Даже Яр-Тур, сам себе сочиняющий благородные законы боя.
У простого дружинника и меч — простая полоса железа, только что наточенная и заостренная. Такое оружие ему приятель Окул мог бы за один вечер выковать. Но был Окул настоящим мастером и знал, что подлинному богатырю меч нужен совсем не простой, а такой, что куется не вдруг, но из выдержанной в болотной воде крицы, а выдерживать крицу следует в три приема: ковать слиток и снова тащить его в болото на три года. И болото, кстати, годится не всякое — должны бить в нем горячие ключи с вонючим запахом. Таких болот в Многоборье не водится.
В жидкую сталь непростого меча полагается сыпать толченые самоцветы и смарагды, чтобы стала она гибкой и крепкой. У Окула же с Жихарем денег на самоцветы сроду не водилось. Правда, скопил кое-что кузнец, но не в достаточном количестве.
Перед тем как приступить к изготовлению такого меча, кузнец обязан полгода вкушать только травяную пищу, не прикасаться ни к чарке, ни к женщине, ни к собаке. Такое тоже не всякий выдержит. А уж сколько заклинаний придется припомнить и напеть под стук молота, да не просто напеть, а в надлежащем порядке!
Не меньше хлопот и с закалкой. Старые книги велят закаливать красный еще от жару меч в теле молодого раба; многоборцы рабов не держали, батрак же не годился. Если бы годился, то в книгах так бы прямо и писали: «в теле молодого батрака». А за убитого батрака можно запросто принять лютую казнь либо заплатить не менее лютую виру, после чего останешься и без кузницы, и без штанов.
Можно, правда, погрузить раскаленный клинок и в серого козла, но и тут незадача — козел-то быть должен не менее десяти лет от роду, взлелеянный старушкой, живущей на отшибе, и откормленный семью видами особых трав, и, что немаловажно, ни разу не вспрыгнувший на козу. Да где же старушке углядеть-то за козлом!
Конечно, если бы Окул Вязовый Лоб задался целью создать чародейный меч, он бы его в конце концов да отковал. Только к тому времени сам Жихарь успел бы сделаться пожилым, семейным и зажиточным мужиком, которому такой меч вроде бы уже и ни к чему.
Быстро сковать надлежащий клинок могут только горные карлы, но их сперва нужно найти, приучить к себе, уговорить, уболтать, да и плату карлы потребуют такую, что не захочешь связываться. Если же не платить вовсе, обмануть искусных малышей, лезвие сделается проклятым и при первом же удобном случае поразит самого хозяина.