Время перемен. Лабиринт Безумия
Шрифт:
Спустя первую сотню шагов эльф отчетливо понял, что не сможет бесконечно бороться с этим лютым холодом: его буквально вымораживало изнутри. Через двести был вынужден признать, что переоценил свои силы. Через триста — что почти ничего не видит впереди, но внутренним зрением ощущает, что где-то дрянной коридор, наконец, заканчивается, и там есть еще один зал. Быть может, в нем станет теплее? Через триста пятьдесят шагов эльф сообразил, что уже стоит в том самом зале, но вокруг, против ожиданий, тепла не только не прибавилось, а, как специально, стало еще холоднее. Что сугробы поднялись уже до колен и сквозь них приходилось идти, как в свирепую пургу на самой окраине Мира. Пальцы на руках прекратили гнуться довольно быстро — скрючились некрасивыми клешнями и так застыли, напрочь отказываясь повиноваться. Ноги он перестал
Единственный выход был в скорости: чем скорее удастся покинуть этот виток, тем лучше. Но тут, как назло, поскольку напор встречного ветра стал таким мощным, что уже не позволял идти в полную силу.
Таррэн пригнулся еще ниже, упрямо ломясь сквозь свирепую бурю, которая лишь набирала обороты, и с беспокойством подумал о маленькой Гончей, что держалась сейчас за его пояс и едва сдерживала дробный стук собственных зубов. Как она? Справится? Дойдет?
Внезапно в спину что-то больно ткнулось и скользнуло по спине раскаленными иглами. На мгновение кожу обожгло, будто кто факелом приложился, но дикий жар почти сразу исчез.
— Н-не подумай плохого, ушастый, — клацая зубами, предупредила поскользнувшаяся Белка, неохотно отстраняясь. — Я н-не специально. Это в-вынужденная мера. Чтобы ты не околел тут от холода, ясно?
Таррэн осторожно покосился на ее побледневшее лицо, приметил сизый кончик носа и отчетливую дрожь, которую она уже не могла скрыть, и с тревогой поджал губы. А затем неожиданно решил, что Белка, как ни хорохорилась, все же немало отличается от коренных обитателей Серых Пределов. Хотя бы потому, что местное зверье (особенно хмеры!) весьма равнодушно относились к холоду, ужасно не любили огонь и старательно избегали приближаться к нему даже на сотню шагов (похоже, магия Амулета и Владыки Изиара сказывалась), а она, напротив, оказалась совершенно не готова к сильным морозам. Вон, как трясется, хоть и пытается выглядеть невозмутимой. Губы посинели, пальцы едва шевелятся, глаза отчаянные, а доспех, способный уберечь даже от дикого жара огненной саламандры, начал неприятно блестеть и, кажется, стал жестче. Будто сковал ее нерушимой броней, заключил в ледяные объятия, всего за пару минут покрылся белоснежной коркой и начал определенно ее тяготить. Нет, он уже МЕШАЕТ ей идти!
Белка неожиданно покачнулась и с неимоверным усилием сделала новый шаг, цепляясь онемевшими пальцами за чужую спину, как за поводыря. Неуверенно шагнула раз, другой, третий. Но все медленнее и неохотнее, будто передвигалась на несмазанных шарнирах. В какой-то момент она как-то странно дрогнула и почти застыла, будто окончательно влипла в гигантскую паутину. А потом остановилась полностью, прекрасно понимая, что больше не сдвинется ни на дюйм. В ее глазах метнулся настоящий ужас, лицо под коркой снега напряглось, порозовело, выдавая нешуточные усилия с ее стороны, но сильное тело даже не дрогнуло. Только натужно хрустнул обледенелый доспех, противно скрипнули примороженные чешуйки, и все. Она оцепенела, примерзнув к месту, провожая тоскливым взглядом расплывчатый, нервно дрогнувший силуэт.
«Иди, — подумала устало, опасно пошатнувшись от очередного порыва ветра. — Ты важнее. Ты должен».
Доспех издал пронзительный скрежещущий звук и, словно в отместку, до крика сдавил грудь ледяными тисками.
Таррэн обернулся на шум, мигом углядел беспомощную Гончую, тихо охнул от внезапного осознания беды и, прыгнув обратно, едва успел подхватить ее на руки. Мышцы протестующе скрипнули и глухо заныли, потому что никак не собирались тащить на себе обледенелую статую с живыми глазами, полными бессильной злости и отчаяния, но все-таки справились. Он успел ее поймать, не дал рухнуть в сугроб, не позволил замерзнуть до смерти. А затем до боли сжал челюсти и пошел дальше, один, пробивая дорогу собственным телом, прижав неподвижную Белку к груди и старательно отогревая ее своим дыханием.
— Дурак… — неслышно прошептала она, едва губы смогли шевелиться. — Ты важнее… брось…
Он тихо рыкнул и упрямо мотнул головой.
— Таррэн… пожалуйста…
— Нет.
— Таррэн…
— Нет! — свирепо выдохнул эльф и сделал еще один шаг.
Теперь,
— Пусти… пусти… брось сейчас же, придурок! Оставь!..
Таррэн лишь зарычал сквозь плотно сомкнутые губы. Он не смог бы ее выронить, даже если бы захотел: пальцы просто не работали. Зря она так просила, почти умоляла: не брошу, никогда. И если бы даже руки могли шевелиться, он бы сделал лишь одно движение — перехватил ее крепче, чтобы точно не потерять по дороге, и прижал к себе так тесно, как только позволила совесть. Он не мог ее тут оставить, просто не мог, потому что это значило бы оставить свою душу. А потому упорно тащил неподвижную Гончую на себе, страшно боясь только одного: что ледяной плен скует ее слишком сильно. Настолько, что в один прекрасный момент она уже не сможет вдохнуть. И это заставляло поторопиться.
Таррэн старался не видеть ее глаз и не думать о том, во что превратились его ноги. Тщательно избегал смотреть на фиолетовые фаланги своих пальцев, мысленно проклинал себя за самонадеянность и искренне ненавидел проклятый Лабиринт, который мог стоить ЕЙ жизни. А сам упорно держался за одну крохотную ниточку, единственную надежду на спасение — опасно истончившийся Зов, по которому упрямо полз вперед и с тихим рыком проламывал неподатливую снежную массу.
Весь окружающий мир сузился для него до крохотного островка длиной в один неимоверно долгий шаг. Спереди, казалось, намерзли целые горы из снега, громоздящиеся одна над другой так плотно, словно готовились погрести под собой дерзкого нелюдя с головой. И с каждой минутой они становились все выше, шире, круче и неприступнее. Только в паре шагов за спиной еще виднелась проторенная им дорожка, но и она стремительно исчезала за густыми белыми облаками.
Отчаявшись разглядеть хоть что-то, Таррэн, в конце концов, просто прижался лбом к холодной щеке Белки, закрыл глаза и лишь пытался уловить ее дыхание, которое опять стало ненормально редким и очень-очень слабым. Едва заметным, потому что прочная чешуя сжималась вокруг нее все сильнее, подобно смертельной удавке, и очень скоро должна была прекратить все мучения.
По лицу девушки скользнула крохотная горячая капелька, но мигом заледенела и примерзла блестящей драгоценностью, заставив эльфа несильно вздрогнуть и поднять голову: Гончая прекрасно понимала, что происходит.
«Уходи!! — прокричали ее глаза. — Немедленно! Ты еще можешь!! Не трать силы!!»
«Нет, — подумал он, остро жалея, что не может даже пошевелить губами. — Ни за что».
«Болван!!»
«Ну, и пусть».
«Таррэн!!!.. — Белка едва не взвыла, но смогла лишь судорожно вдохнуть в последний раз, почувствовать тесные ледяные оковы и с каким-то злым удовлетворением констатировать, что ее время все-таки закончилось. Не слишком-то его оказалось много, не слишком оно было хорошим. Но теперь ей больше не придется мучиться: ни с узами, ни с проклятием своим, ни с этим дурным нелюдем, который так мало ценит свою, столь редкую в наши дни, Изиаровскую шкуру. И что Крикун, сам того не зная, оказал остроухому огромную услугу, потому что упрямому идиоту все равно придется ее бросить: тащить труп, шагая по грудь в обледенелом сугробе, мог только безумец. Но тут уже нечего жалеть и не на что надеяться. Придется ему смириться и дальше идти одному. — Потому что я больше… не могу… дышать… бро-о-сь…»