Время перемен

Аренев Владимир Константинович

5

Это был очень странный камень...
– нет, скорее даже не камень, а каменный столб, чья форма намекала на явно рукотворное происхождение. Сашка только подивился: столько раз по здешним лесам бегал, кажется, каждое дерево знает, но такого ни разу не замечал. Зато, похоже, писателю и его другу столб был хорошо знаком. - Стойте-ка здесь, - велел, вскинув руку, Максим Семенович.
– Ну-ка, Денис, погляди, где проходит граница. - Да до границы отсюда...
– начал было Сашка. Но тут же замолчал. Потому что увидел ту границу, о которой говорил Журский. Сперва он обратил внимание на несколько веток со странно расположенными листьями. Как будто те находились на краю некоего силового поля из фантастических фильмов - и отклонялись наружу. Даже наиболее тонкие ветки чуть-чуть загнулись, хотя причин для этого, вроде не было (к тому же в лесу сейчас - ни ветерка). Потом Мочитель присел на корточки и вгляделся в траву - и там заметил то же самое: стебельки своим расположением словно отмечали невидимую силовую линию. Границу. В слабом свете фонарика это зрелище казалось ему нереальным, фантасмагорическим, но ведь и день сегодня такой же, наполненный событиями, в которые верится с трудом. Максим Семенович тоже заметил границу. Он велел Сашке и Надежде оставаться снаружи "и ни в коем случае не входить внутрь круга!". Только теперь сэру Мочителю стало ясно, что граница образовывает некий круг с центром в районе столба. Взрослые переглянулись. - Ну что, - сказал Журский, - прощаться долго не будем, и так ведь, если наш черт был прав, скоро вернемся. Всё, доча, веди себя здесь прилично и маме передавай привет.
– (Сашка мысленно отметил несуразность: если они скоро вернутся, какие могут быть приветы маме?..) - И вам всего хорошего, молодой человек. Приглядите за Надеждой, ладно? Ну, пошли, - и они втроем зашагали к столбу, отодвигая ветки и обходя кусты. Перед этим Резникович отдал фонарик Сашке, так что теперь сэр Мочитель мог подсвечивать им. И поэтому очень отчетливо видел то, что там происходило. Трое подошли к столбу (пока шагали, Элаторх опередил своих спутников и теперь первый оказался рядом с ним). Эльфийский принц протянул руку и бережно коснулся поверхности столба. Потом шагнул вперед, начиная движение вокруг него против часовой стрелки. За Элаторхом последовали остальные. Столб был большой, высокий. Казалось, он разрезает ночь на две половины а еще казалось, что он разрастается... но нет, все наоборот - когда эльф скрылся за столбом, тот начал съеживаться. Следующим был Резникович. Потом - Максим Семенович, обернувшийся напоследок и, почудилось Сашке, подмигнувший им из темноты. Луч фонарика метнулся за ними, скользнул по столбу... но никого там не обнаружил. И Элаторх почему-то не торопился выйти с другой стороны... - Ты так и собираешься здесь стоять?
– ядовито поинтересовалась девчонка. - Сам-то дорогу обратно найдешь? Сэр Мочитель непонимающе взглянул на нее. - Найдешь, по глазам вижу, что найдешь. Ты не бойся, сам ведь говорил, что тут недалеко. И она зашагала к тающему столбу, самым нахальным образом переступив через границу. И что, по-вашему, оставалось делать Сашке?!..

Ночь. Костер. Темные силуэты вокруг пламени. - Да...
– хрипло шепчет кхарг с полуприкрытыми глазами.
– Угодил. Но ты говорил, что расскажешь киллах. - Расскажу, - смеется повествователь.
– А как же! И не один расскажу! Вот прямо сейчас и начну. Собственно, уже начал.

Киллах о клетке

Было это не так давно - и все же многие из нас уже не помнят тех дней. Ибо тысячи перемен произошли с тех пор, и они, подобно неисчислимым каплям дождя, застили от нас прошлое. Спросите меня, с чего началась эта история? Легко ответить - началась она с неведомой болезни, которой захворал один из богатых кхаргов, живших в Гунархторе5. В те времена не было еще единой Державы и все кхарги жили по-разному. Однако же два способа жизни были основными: в деревнях и в городе. Большинство кхаргов селились в деревнях вокруг своих Плато Детства, ибо сильна была в них тяга к тому месту, где впервые вылупились они на свет. Нынче все по-другому, а тогда иные из селюков настолько привязаны были к своему Плато, что становились нервными, озлобленными и даже погибали, если оказывались вдали от него. Однако и в те годы уже вылуплялись, бывало, кхарги, которые могли беспрепятственно покидать район своего Плато и уходить странствовать по свету. Таких кхаргов называли дорожниками - и именно они начали строить собственные поселения, которые именовали городами. Города возводились на особых местах: перекрестках дорог, границах деревень или целых кланов... А еще - там, где указывал своим детям Одноокий. Жил дорожник по имени Ловчага. Разные занятия перепробовал он за свой долгий век: был и истребителем хищных тварей, и вором, и охранником купеческих караванов. Случилось так, что один из его последних клиентов-толстосумов умер, и все богатство досталось Ловчаге. Так Ловчага стал купцом. Дело это он уже знал и смог увеличить то состояние, что получил в наследство. Да вот беда, однажды Ловчага захворал: кожа его покрылась влажными белесыми наростами, ощутил он слабость во всем теле и понял, что скоро навсегда отправится к Одноокому. Велел он позвать к себе лучших лекарей в округе - но ничем не смогли помочь они захворавшему. Лишь один сказал: всё, мол, во власти Одноокого. Решил Ловчага и впрямь обратиться к Господу с просьбой о помощи. Оставил он деревушку, в которой поразила его хворь и в которой долго лежал он в надежде на помощь врачевателей, - и ушел далеко в джунгли, чтобы помолиться. Говорят, что был он при том столь обессилен, что в молитве закрывал оба глаза, хотя, может, и не правда это. Как бы там ни было, а Господь откликнулся на его призыв. Внезапно на голову молящемуся Ловчаге упал плод с дерева. Никогда до этого кхарги не ели ничего, кроме мяса - но в тот момент был Ловчага отчаявшимся и решил, что хуже ему уже не будет. Он съел тот плод и понял, что ошибался. Ибо стало Ловчаге значительно хуже, чем было до того, и он начал думать, что теперь-то точно отправится к Одноокому. И как раз в этом не совсем ошибался. Ночь перележал Ловчага в бреду, а на утро ему полегчало. А еще через неделю он полностью вылечился - и тогда решил, что должен каким-то образом выказать свою благодарность Одноокому. Нанял он наилучших зодчих, каких только смог найти, и велел возвести храм Господен в Гунархторе - да самый величественный, самый богатый. И тем презрел он обычаи, согласно которым холм для Одноокого (в отличие от холмов кхаргов, особенно кхаргов зажиточных) не должен был быть излишне пышным. Говорят теперь, что этот обычай пошел от самих же богачей, не желавших тратиться на храмы, - хотя, может, и не правда то. Как бы там ни было, а, согласно легендам, именно гунахторский храм стал причиной того, что в Город Мечты пришел господин Миссинец. ...Пришел он с запада, откуда всегда приходят перемены. Был он одет обычно для дорожника, и только странный оттенок кожи да выжженный правый глаз выделяли его из толпы. У западных городских ворот стояли тогда на страже два воина, Дупло и Хрипач. Времена были суровые, ибо разрозненные кланы, не объединенные еще тогда в Державу, часто воевали промеж собой. Клан состоял из населения деревень того или иного Плато Детства. Враждовали в те годы по любому поводу - и казалось некоторым мудрецам, что ярость таилась в самой природе кхаргов. Излишне резкий вызывающий запах встреченного на тропе чужака, косой взгляд, неосторожное слово или принятый за угрозу жест, удачная охота соседей, совпавшая с неудачами своих добытчиков, даже просто подходящая для войны погода - все становилось поводом для стычек. Города же изначально считались нейтральными по отношению к таким столкновениям

тем более, что оные редко длились дольше месяца и, как правило, заканчивались массовым обменом пленными, подарками, извинениями и заключением перемирия (столь же недолговечного, как и война, его породившая). При этом и подарки, и извинения приносились из рук с обрезанными когтями - и с не менее искренней же ненавистью через пару месяцев два побратавшихся кхарга из разных кланов могли метить друг в друга копьями или рвать друг друга отросшими к тому времени когтями. Не раз случалось, что в запале сражения два или больше враждующих кланов пытались втянуть в свою стычку близлежащий город. Конечно, градоправители жестко пресекали эти попытки, но... Словом, ни высоченные каменные стены, ни бдительные стражники у городских ворот никогда не оказывались лишними и поэтому же Дупло и Хрипач с подозрением смотрели на странного чужака, подходившего к ним вместе с остальными дорожниками Сперва стражники сочли его бродягой, изгоем. Конечно, из селения просто так не выгоняют, но ведь известны разные случаи. Особенно же смутил Дупло и Хрипача выжженный глаз дорожника, сверкавший, словно искра от костра. Не бывает законопослушных кхаргов - да с таким глазом! Однако ничего поделать они не успели. Должно быть, не обошлось здесь без вмешательства Одноокого (хотя и не можем мы утверждать сие с уверенностью). Просто вдруг помимо собственной воли оба стражника как бы окаменели на некоторое время - и даже не могли позвать из караульного помещения своих сменщиков. А когда эта их недвижность прошла, исчез и смутивший их дорожник - и они так и не остановили его. Хотя если Дупло и Хрипач думали, что никогда больше не увидят этого одноглазого кхарга, то они ошибались. В городе, конечно, все по-другому. В селе - да что там селе, даже в селах одного клана - и то каждый знает каждого: по запаху, по внешности. Ну а в городе - в лучшем случае соседей по кварталу. Ибо нет ничего более непостоянного и непредсказуемого, нежели город. Так было тогда, так есть и сейчас. Но многим нравится эти непредсказуемость и непостоянство. И лишь одно остается неизменным всегда - холм Господен, который имеется в каждом уважающем себя городе. Ну а в Гунархторе, как уже говорилось, храм был особенный. И именно к нему направился одноглазый дорожник, который привлек внимание Дупла и Хрипача. Тогда, как и теперь, существовало два вида служения Одноокому в его холмах. Каждый из кхаргов, когда ощущал такую необходимость, мог на любой срок отправиться в храм и оставаться там, посвящая свои деяния Господу. И, конечно, такие дежурные жрецы проводили время не только и не столько в молитвах, но и заботились о том, чтобы холм Господен всегда оставался чистым и величественным: подметали его, заготавливали впрок дрова, носили воду и чинили крышу, когда в том возникала необходимость. И эти деяния по сути, тоже своеобразная молитва к Господу, служение Ему. Но были и такие кхарги - слишком старые или немощные, чтобы жить полноценной жизнью, или те, кто по каким-либо причинам желал навсегда посвятить себя служению Одноокому - таковые постоянно жили в храме. В каждом холме Господнем их было немного, и только в крупных городах (таких, как Гунархтор) храмовников набиралось до десятка, а то и больше. Не сказать, чтобы пользовались они какими-то особыми привилегиями - не то что теперь! Нынче каждый храмовник в своем холме Господнем - староста и воевода, распорядитель и единовластный правитель. Тогда же жители лишь кормили да одевали их, но не снабжали ничем, кроме самого необходимого. Правда, храмовники уже в те годы не подчинялись никому (за исключением Господа) и ни от кого, кроме дежурных жрецов, не требовали подчинения. И поэтому так удивился дежурный жрец по имени Брюхач, когда... Впрочем, все по порядку. Одноглазый дорожник, миновав ворота, долго еще бродил по городу. В тот день многие гунархторцы видели его, и каждый, вольно или невольно, выделял пришельца из толпы. Большинство даже не понимало, чем же он привлек их внимание. Увечных, причем намного более запоминающейся внешности, в Гунархторе хватало; здесь вообще привыкли к странностям, на них уже давно не обращали внимания. Тогда почему? Даже те, кто задавался таким вопросом, ответа не находили - ибо странный дорожник к тому времени успевал куда-то исчезнуть прежде, чем любопытствующий мог бы адресовать ему этот вопрос. ...Так он шел, щедрыми горстями расплескивая вокруг себя беспокойство, и наконец остановился у входа в храм Одноокому. В тот самый, который выстроил когда-то Ловчага.

* * *

Ночь. Костер. Темные силуэты вокруг пламени. - Странный ты какой-то килларг, - ворчит грузная фигура, до сей поры скрывавшаяся в тени папоротниковых зарослей.
– Вот слушаю тебя и не пойму: то ли ты шарлатан, то ли гений. Сказываешь не так, как обычные килларги, но - разорви тебя ракоскорпион!
– красиво сказываешь! - А гений всегда немножко шарлатан, - лукаво топорщит вибриссы6 килларг. Правду я говорю, Избавитель? - Врешь ты все, - лениво откликается тот.
– Но складно врешь. Знаешь ведь наверняка, что было все не так. - Да кто уж сейчас помнит, как оно было, - неожиданно роняет еще один кхарг. У этого - невероятно длинные желтые клыки, которые тускло сверкают в бликах от костра. И кажется почему-то, что именно он как раз помнит. И очень хорошо.

* * *

Брюхач в тот день отвечал за главную лестницу - ту, что предназначена для торжественных церемоний, ту, которая выводит на единственную площадь в Гунархторе. "Лестница, - ворчливо любил повторять Безволосый, - важнейшая часть холма Господнего, считайте, лицо его. И следует с особым тщанием заботиться о нем". Ну, понятно, почему Безволосый так говорит. Он - здешний главный храмовник, ему-то что. Не он будет, виляя задом, ступеньки вычищать. Он, наверное, даже не знает, что ступенек у лестницы ровно восемьдесят восемь, что больше половины из них потрескались (хоть и каменные!) и что в трещинах этих, будь они неладны, гнездятся лишайники, сорняки и прочий мусор. Попробовал бы Безволосый выковырять всю эту дрянь оттуда! Мало бы не показалось! И разговаривал бы он тогда о лестнице в другом тоне. Хотя, конечно, прав он... Лестница - лицо храма. А Брюхач явился в холм Господен не затем, чтобы злиться на служителей Его, а чтобы самому стать одним из них - во славу Одноокого. Смирением успокоить страсти свои, уравновесить неблагие деяния свои. И еще - отблагодарить Господа за тот куш, который удалось сорвать в последней сделке. А все-таки не привык Брюхач к тяжелой работе, не привык! Вот и спина уже ноет, и шерсть вся в пыли вывалялась, подсохла коркой и давит на плечи. Ничего страшного не случится, если он разогнется и переведет дыхание. Да и время сейчас послеобеденное, Безволосый наверняка молится в своей келье Господу и - благодарение Ему - не заметит поблажки, которую позволяет себе Брюхач. Дежурный жрец поднялся на ноги, встряхнулся всем телом, чтобы хоть немного размять ноющие мышцы, и оглядел толпу. Кхаргов сегодня на площади было мало. Ну что ж, ничего странного - это завтра, в день Избавителя, народ запрудит улицы, а сейчас... Вон, шагает хмуро неудачливый продавец спинных и брюшных щеток - небось, мало выторговал. Ну, еще парочка кхаргов-зверей поспешают куда-то по приказу своего хозяина да дорожник странный замер у дальнего края площади. И откуда только такие типчики являются! Наверняка ведь изгнанный из селения, нечистый - а все туда же, к кхаргам, в приличное, можно сказать, общество! Знает, что здесь можно жить беспрепятственно и что прошлое свое он, почитай, оставил за городскими стенами; знает - и пользуется этим! А была бы воля Брюхача, он бы таких в три шеи!.. Одноглазый дорожник как будто учуял резкий презрительный запах, который сейчас издавал дежурный жрец. Резко повернулся, перехватил взгляд Брюхача - и тот уже не смог ничего с собой поделать, вытянулся в струнку и едва не поджал хвост. С трудом отвернулся ("Да кто ж ему позволял так пялиться, это же просто неприлично! Не будь я должен смиренно нести бремя дежурного жреца, уж показал бы этому недовылупленнику!..") - а отвернувшись, продолжал заниматься ступенями. Жаль только, одноглазый дорожник-изгой никак не шел из головы. А потом до слуха Брюхача донеслось мерное постукивание когтей по камню. "Неужели этот селюк осмелился вот так запросто подниматься по парадной лестнице?!" Он в негодовании обернулся - и клык к клыку столкнулся с одноглазым дорожником. - Приветствую, - сказал тот мощным голосом, почему-то напомнившим Брюхачу летнюю грозу.
– Хочу спросить. - Да, я слушаю тебя, уважаемый, - осторожно произнес дежурный жрец. Теперь он уже жалел, что Безволосый спит. Помощь храмовника, кажется, пришлась бы здесь как нельзя кстати. - Скажи, правда, что жители сего города обычно собираются на этой площади, что перед храмом? Брюхач недоуменно сморгнул, встретился взглядом с единственным глазом дорожника и закашлялся: - То есть? Зачем собираются? - Разные случаи бывают, - вкрадчиво произнес прохожий, словно на что-то намекая. - Ну-у...
– Брюхач все еще пытался принюхаться к дорожнику, но тот пах лишь горелым мясом и такой властной уверенностью, что страшно становилось и шерсть сама собой дыбилась на загривке.
– Вообще-то да, здесь и собираются. - А говорящий располагается у входа, на во-он той площадке, так? - Совершенно верно. Но, позволь... - Отлично. Теперь отправляйся в храм и вели всем служителям, которые сейчас там есть, прийти сюда. Брюхач шевельнул кончиком хвоста, пытаясь скрыть свою растерянность. Дорожник явно имел в виду храмовников, а тем, как известно, что-либо велеть... да Брюхач потом всю жизнь будет эту проклятую лестницу языком вылизывать и собственной шерстью полировать! - Зачем?
– спросил он со всею учтивостью, на которую был способен. Как-то очень кстати Брюхач вспомнил, что одноглазый, собственно, - никто и что пришелец не имеет права здесь распоряжаться. А вот он, дежурный жрец, очень даже имеет. - Затем что я буду говорить от имени Одноокого - и во славу Его. Так-то! Ни много ни мало, "от имени Одноокого". Впору и впрямь идти звать - только не храмовников и не дежурных жрецов, а стражей порядка. Кхарги - народ истово верующий, но и среди них попадаются безбожники. И с оными поступают со всей строгостью, которую те заслужили своим поведением. Как минимум - изгоняют с родной земли; если же безбожник словами и деяниями оскорбил Одноокого, его предают смерти. Таких кхаргов считают даже не зверьми, а чем-то худшим и более страшным. И... "И это объясняет многое, - подумал Брюхач, стоя на неподметенной ступени храма и чувствуя, как поневоле дергается уголок верхней губы и в глотке бьется яростный рык.
– И запахи, и вид этого дорожника - все понятно. Так и есть, это худший из изгоев, который..." - Чего ты ждешь?
– сурово спросил одноглазый. - Одну минуту... Но когда Брюхач наконец отыскал Безволосого и остальных храмовников, и рассказал, что к чему, и убедил их, что дело достаточно серьезное, - и когда наконец они, вооружившись кто чем, оказались у площадки, венчавшей парадную лестницу, - стало ясно, что слишком поздно. Одноглазый не стал ждать ни минуты. Он успел не просто начать свою речь, но и даже собрал на площади небольшую толпу, которая все разрасталась и разрасталась. - Я же говорил!
– сдавленно прорычал Брюхач.
– Ведь говорил же, чтобы поторопились! Вот!..
– он обвиняюще указал на дорожника-изгоя. - А что "вот"?
– флегматично произнес Безволосый. Брюхач просто обмер от такого безразличия. - Но ведь этот безбожник глумится над Господом нашим, Однооким! - А с чего ты взял, Брюхач, что он глумится?
– в голосе Безволосого явственно звучала презрительность, да и пах сейчас храмовник так же. Брюхач был одним из богатейших кхаргов Гунархтора, а Безволосый богачей терпеть не мог, ибо считал, что те наживаются на селянах и простых кхаргах-ремесленниках. - Но... - Ты хоть послушай, что он говорит. И впрямь, одноглазый дорожник, оказывается, вовсе не поносил Господа. Даже наоборот, восхвалял Его! А ведь, по сути, это может делать каждый, достаточно лишь на время стать жрецом. Конечно, вот так, посреди бела дня, в неустановленный срок...
– непорядок! Но - ничего предосудительного, если задуматься. "Ничего предосудительного"?! Уже через пару минут все они, и дежурные жрецы, и храмовники, переменили свое мнение! Ибо в восхвалениях Одноокому дорожник не забыл и о себе. - Что он несет?!
– шептал возмущенный Брюхач. - Да как же так?!..
– вторил Рыболюб, еще один из дежурных жрецов. А чужак тем временем вещал о том, что он, дескать, избран Господом, чтобы быть Голосом Его и пророком Его и помочь народу Его зажить так, как народ сей того достоин. - Гнать его отсюда!
– прорычал Брюхач.
– Пускай дежурные берутся за дубинки и...
– кажется, толстосум напрочь забыл, что ведь и сам-то является дежурным жрецом. - Стойте!
– в голосе и запахах Безволосого презрение и ярость хлестали через край.
– Неужели вы не понимаете?! Сейчас просто выгнать его нельзя тогда в глазах толпы он станет страдальцем. Кое-кто непременно сочтет, что этот выскочка прав. - Какое нам дело до мнения каких-то там селюков или кхаргов-зверей?! хлестнул себя хвостом по бедрам Брюхач.
– Нам нужно избавиться от безбожника и сделать это... - ...с максимальной пользой для храма и минимальным ущербом для него же, завершил старый храмовник.
– Не бороться с выскочкой, но высмеять его и тем самым унизить в глазах толпы - вот что нам нужно! - Каким же образом... - Сейчас покажу.
– Безволосый шагнул наружу и оказался рядом с одноглазым. - Здравствуй, дорожник. - Здравствуй, - обернулся тот.
– Вы, служители Господа нашего, наконец решили присоединиться к слушающим? Странно, что вы так долго сомневались странно, что вы вообще сомневались. Ведь ты - храмовник, ты постоянно приближен к Одноокому и должен бы почувствовать, что происходит. Да и дежурные жрецы - они ведь на время своего святого служения становятся равны тебе в восприимчивости относительно проявлений Господних. - Проявления Господни - во всем, - веско проронил Безволосый. Поразительно, но при этом он чувствовал нечто такое... почти неуловимое... Как знать, возможно, перед ним стоял сейчас не совсем простой кхарг... Ты же утверждаешь, что избран Господом, дабы быть Голосом Его. Наверное, ты можешь привести и доказательства своей избранности, так? - Каких же доказательств ты хочешь, храмовник? - Чего-либо более весомого, чем твои слова. - Хорошо, Безволосый. Если ты настаиваешь... Я - Голос Его, поэтому по-прежнему буду пользоваться словами, но сделаю их более весомыми. Ты ведь не знаешь меня, правда? Раньше мы никогда не встречались? дождавшись от храмовника согласного кивка, он повернулся к толпе: - А есть ли кто-нибудь среди вас, кто бы знал меня прежде?
– Кхарги нестройно выкрикивали "нет!" и качали головами.
– Ну вот, - сказал тогда чужак, выходит, и я никого из вас не знаю. Однако сейчас я готов любому, кто пожелает, рассказать о нем все, абсолютно все, что только с ним произошло в жизни. И начну, пожалуй, с тебя, Безволосый, раз уж ты так жаждал доказательств. Надеюсь, никто не против? Храмовник подумал, что ни улыбка, ни запах одноглазого ему совсем не нравятся. Дальнейшее же вообще напоминало дурной сон, один из тех многих, что снились Безволосому ночь за ночью, и от которых он неизменно просыпался с криком ужаса. - Ты, Безволосый, раньше носил другое имя. И в этом нет ничего удивительного, многие из кхаргов меняются - и вслед за ними меняются их запахи и имена. Твое прежнее было "Мечтатель", правильно? Хорошее имя. Красивое. Ведь и город наш - Город Мечты. Наверное, поэтому ты пришел сюда, когда стал дорожником... вернее, когда стал изгнанником. Да-да, изгнанником - ведь мечты, Безволосый, не всегда бывают безопасными. Даже те из них, которые, казалось бы, способны нести только радость и добро, на самом деле приводят к разрушениям. Так было и с твоими мечтами, Безволосый. Кстати, возможно, твоему воспитателю следовало бы назвать тебя не Мечтателем, а Рассеянным. Это звучало бы не так красиво, но во всяком случае больше отвечало бы действительности. Ведь обычно мечтатели рассеянны - если, конечно, они не пытаются хоть иногда воплощать свои мечтания в жизнь. А ты... ты не пытался. Зачем? Довольно было и того, что у тебя имелись мечты, нечто, что принадлежало лишь тебе и никому больше. И мечты настолько завладели тобой (а может, дело еще и в тех благовониях, составленных из специальных травок и грибов?..), что ты однажды уронил фонарь на кровлю дома - своего дома! Ну а уж когда крыша занялась, пламя перекинулось и на остальные дома. Ты пытался погасить огонь, ты даже весь обгорел там - но ничего не спасло деревню. И когда на пепелище собрались твои одновылупленики, ты не остался вместе с ними, нет. Это никак не соответствовало твоим склонностям: ты не хотел ничего строить заново, ты не пожелал искупить вину обычным путем. Ты предпочел сделать из себя изгнанника, мол, все равно ведь выгоните, так я лучше сам, добровольно, и ты ушел из сожженной тобою деревни, дабы страдать в гордом одиночестве и упиваться этим одиночеством, как прежде упивался запахом тех травок и грибов. Ты пришел в Гунархтор и стал храмовником - и здесь, возможно, немного поумнел, но по сути своей остался тем же самым Мечтателем. Ты лелеешь свое горе и свою вину, и ты мечтаешь о том, чтобы умереть мученической смертью, ибо не желаешь жить и сносить тяготы жизненные активно, как то подобало бы делать воину и мужчине. Вот то, что я могу о тебе рассказать, Безволосый. Правда ли это? И чужак улыбнулся еще раз. Храмовник сглотнул и нервно шевельнул хвостом, потом сообразил, что вот-вот подожмет его, и усилием воли заставил себя не делать этого. Поджатый хвост - признак покорности и страха, и хотя Безволосый был сейчас напуган до ужаса, демонстрировать сие он не собирался. Покоряться - тем более. - Да, это правда. Но что ты хочешь доказать ею? То, что однажды проходил через мою деревню и там услышал историю Мечтателя, а потом решил наведаться в Гунархтор и разыграть меня? Чужак захохотал, откровенно потешаясь над Безволосым. - Ну что же, - пожал он плечами, - я готов точно так же рассказать о любом другом кхарге. Кто хочет проверить, что я не шарлатан, пускай выходит сюда. Или даже нет, тогда ты, Безволосый, наверняка обвинишь меня в подставном участнике проверки. Лучше сам выбери любого из присутствующих, мне все равно. Можешь выбрать двух, трех, десятерых - я расскажу о любом из них. Как ты думаешь, много ли деревень я должен был обойти, чтобы знать все о каждом гунархторце? Не спеши с ответом, ибо я знаю точно так же о любом другом кхарге. Вернее, не совсем так. Я могу получить знание о любом из них, ибо Господь говорит моими устами и Он вкладывает в них нужные слова. Мне не нужно ходить в твою деревню, Безволосый, чтобы знать, что ежемесячно ты отсылаешь туда сэкономленные деньги, одежду и кое-какие бытовые вещицы, дабы этим хоть как-нибудь загладить свою вину. Еще полчаса назад я не знал этого, но когда ты стоял у меня за спиной и перешептывался с Брюхачом и Рыболюбом, знания пришли ко мне. Он обвел пристальным взглядом своего единственного глаза толпу: - Так кто же будет следующим?

* * * В костре неожиданно громко трещит одно из поленьев. Кхарг с длинными желтыми клыками вздрагивает и оглядывается по сторонам. Похоже, он на некоторое время позабыл о яви и совсем не слушал рассказчика. А тот, задумчиво глядя в языки пламени, продолжает неспешно ткать узор повествования.

* * *

Явив гунархторцам чудо, дорожник все же видел, что не все верят ему. Однако кхарги предпочли смолчать, надеясь, что вместо них рассудит само время; да и Одноокий вряд ли позволил бы богохульнику долго ходить по земле... если тот, конечно, богохульник. Голос Господен проповедовал до самого вечера. И слова его впечатлили и привлекли на его сторону многих, но еще большее количество кхаргов привели в смятение. Особенно же беспокоился Хитромудрый - правитель Гунархтора. Подозревал он, что явление пророка может быть угрозой его власти; но не зря Хитромудрый получил свое имя. И вот, когда уже стемнело и первые звезды зажглись над городом, в храм с черного хода явился кхарг, посланный Хитромудрым. Звали этого кхарга Сладкоязыкий, и был он самым верным прислужником градоправителя. Когда Голос Господен прервал свою речь, чтобы отдохнуть и попить воды, Сладкоязыкий предупредительно подал ему чашу. И даже не обиделся, когда храмовники потребовали у Сладкоязыкого прежде самому испить из нее. Но, к удивлению и храмовников, и Сладкоязыкого, Голос Господен заявил, что в том нет необходимости. Ибо он знает, что вода в чаше не отравлена - так же, как знает он, зачем пришел Сладкоязыкий. И еще Голос Господен согласился поговорить с Хитромудрым, но велел тому - ежели градоправитель и впрямь желает этого - самому явиться в храм. Ничего не ответил Сладкоязыкий, ибо сомневался, что господин его снесет такое дерзкое предложение. Однако Хитромудрый согласился посетить храм. Долго разговаривали они наедине в отведенной Голосу Господнему келье, и никому не ведомо, о чем у них шла речь. Ибо единственного кхарга дежурного жреца Милягу - который решился подслушивать их разговор, Голос Господен учуял и прогнал; и больше никто не отважился на такое. Однако после разговора с пророком Хитромудрый не чинил тому никаких препятствий, а лишь всячески помогал, радея, разумеется, в первую очередь о своих интересах да об интересах города. Но, как выяснилось вскорости, деяния Голоса Господнего во многом также имели своей целью помочь городу. И не зря звали его господином Миссинцем7, ибо и впрямь говорил он со слов Господа нашего - и во благо народу Его. И менял жизнь кхаргов беспощадно и бесповоротно. Не только словами, но и деяниями своими по праву доказал господин Миссинец, что является избранным. Множество изобретений, облегчавших жизнь каждого кхарга, от кхаргов-зверей до власть имущих, принес он в наш мир. Он утешал страждущих, давал надежду отчаявшимся, укреплял духом утративших силу воли. Сперва жил Голос Господен в храме, но слава о деяниях его разнеслась по всем городам и селам, и вскоре потянулись к Гунархтору паломники, дабы увидеть пророка и услышать слова его. И тогда вынужден был господин Миссинец на часть денег, пожертвованных ему, выстроить себе холм на окраине города - холм с высоким забором и бдительной стражей, дабы хотя бы изредка отдыхать от толп просителей. Тогда же взял он себе в услужение некоторое количество самых преданных и старательных кхаргов. И так жил он, множа благие деяния свои изо дня в день. Вот как-то раз велел он одному из самых преданных слуг закупить деревянные клетки и подобрать носильщиков для них - и отправляться к некоему Плато Детства. Там следовало им выбрать наиболее смышленых нововылуплеников, поместить в клетки и принести в Гунархтор, в холм господина Миссинца. Ибо замыслил тот...

* * *

Опять трещит в костре дерзкое полено, прерывая слова килларга. Или это только для кхарга, которого все зовут Избавителем, треск слышен, остальные же слишком внимательно слушают рассказчика? А он, Избавитель... он, кажется, прислушивается к совсем другому голосу. К голосу своей памяти.

* * *

...Потом, когда Рокх впервые увидит море и впервые поднимется на корабль, он вспомнит эти дни, проведенные в огромных деревянных клетках, в которых их несли, и вспомнит эту качку. И то, как его непрестанно тошнило. Но к счастью, слишком давно в его желудке ничего не было, так что оставалось лишь скрючиваться от пронзающей тело боли и покрепче стискивать зубы, чтобы не закричать. Меньше всего ему хотелось дать повод к насмешкам. Хотя Рокх (тогда еще не получивший этого имени) и мало разбирался во взаимоотношениях кхаргов, но что такое насмешки - он понимал. Путь к господину Миссинцу, который Рокху и нескольким его соседям по котловану предстояло преодолеть, оказался нелегким, и дело было даже не в качке. Вообще-то переживших процесс метаморфоза детенышей никогда сразу не транспортируют. Да, их сажают в клетки, которые накрывают огромными, словно паруса, листьями - и таким образом, во-первых, создается необходимая кхаргенышам тень, а во-вторых, они не видят того, что происходит снаружи. Детеныши словно оторваны от внешнего мира, в первую же очередь - от своей прежней жизни, жизни зверя. По возможности, в их сознании между этими двумя фазами существования не должно быть никакой связи. Если бы детеныши после метаморфоза не были такими слабыми, их бы вообще уносили с Плато, а так... 8 Нельзя сказать, чтобы Рокх и его собратья по путешествию оказались слишком сильными; один из них даже издох по дороге. Просто так сложились обстоятельства: господин Миссинец потребовал доставить в свой холм наиболее смышленых детенышей. Рокх попал в число избранных - но особой радости по этому поводу не ощущал. Он вообще ничего не ощущал, он не сомневался, что со дня на день умрет. Тело отказывалось повиноваться, желудок не желал принимать пищу и отвергал ее самым решительным образом, а качка лишь была досадной, но малозначительной приправой к путешествию. Но больше всего сводили с ума запахи. Во-первых, здесь их было намного больше, чем в котловане. А во-вторых, клетки кхарги несли на плечах, высоко над землей, где пахло совсем по-другому, ярче, сочнее, притягательней. Если бы не прутья клетки, Рокх, несмотря даже на слабость в теле, наверное, все равно отправился бы на поиски источников этих запахов... Он стонал во сне и перебирал лапами, словно пытался убежать. На привалах носильщики посмеивались и что-то втолковывали пленникам, протискивая сквозь прутья клетки куски поджаренного мяса. Куски пахли странно, слова звучали не менее странно и складывались в узор с малопонятным смыслом. От всего этого хотелось скрыться, убежать в свою старую нору и... "Жаль будет, если маленькие стервецы загнутся". И он, давясь, заглатывал куски мяса и, сходя с ума, запоминал слова. Уж он-то не загнется, скорее вам доведется сожрать собственные хвосты! Что ж, мало-помалу Рокх начал понимать то, что говорили. Не все и не всегда, но порой он мог разобрать целые фразы. И непрестанно совершенствовал свои познания в языке, все равно ведь больше делать было нечего. Умственные упражнения хоть на время помогали забыть о боли и тошноте. ...День на девятый или десятый после того, как они покинули Плато, главный над носильщиками велел устроить незапланированную остановку. Рокху почему-то пришла в голову совершенно идиотская мысль, что им надоело тащить на себе тяжеленные клетки и вот сейчас его и его собратьев убьют и вышвырнут вон. Разумеется, ничего подобного. Хотя тащить клетки носильщикам и в самом деле надоело. - Послушайте-ка, - вкрадчиво произнес главный.
– Я знаю, что большинство из вас уже понимает язык, на котором мы говорим. Иначе бы вы просто здесь не очутились, в этих клетках. Но понимать, ребятки, маловато. Пора бы уже научиться и разговаривать - не рычать, как звери, а владеть своим горлом иначе на кой оно дано вам Однооким?! В общем, так: те, кто может и хочет говорить, продемонстрируйте мне это - и я выпущу вас наружу. Дальше пойдете на своих двоих, как нормальные кхарги. Остальные, тем, кому еще сложновато разговаривать, пускай не переживают. У вас есть время - еще несколько недель, пока мы доберемся до холма господина Миссинца. Но вот там вам понадобится все ваше умение, чтобы доказать, что вы чего-то стоите и отличаетесь от безмозглых тварей не только внешне. Советую начать попытки пораньше. Итак, есть среди вас настоящие кхарги? Рокх с интересом поглядел на своих спутников. Кое-кто, похоже, не до конца понял, о чем шла речь. Но двое, кажется, достаточно разобрались, чтобы попытаться. - Есть, - сказал один из них. - Конечно, есть, - подал голос второй. И их выпустили из клеток, усадили у костра и начали понемногу учить ходить на задних лапах. Наблюдая за тем, как неуклюже ведут себя "умники", Рокх только ухмылялся. Он видел достаточно, чтобы понять: разобраться с двуногим хождением можно за пару дней. Стоит ли ради этого жертвовать возможностью прокатиться в клетке? О да, здесь укачивает - но это не кажется таким уж невыносимым, когда глядишь на тех, кто шагает на двоих. Было и еще кое-что, даже более важное, чем комфортное путешествие. Тех, кто сидел в клетках, носильщики не принимали всерьез. И Рокха такое положение вещей вполне устраивало. Он уже умел говорить - специально тренировался по ночам, шепотом, чтобы никто не слышал. Теперь же ему предстояло научиться слушать. Благо, "материала" для обучения хватало. - Как думаешь, - спросил как-то один из носильщиков другого (оба отошли от костра и лениво перебрасывались фразами, сегодня была их очередь дежурить), - вот на кой Миссинцу нужны эти?
– и он кивнул в сторону клеток, половина из которых уже пустовала. - Господину Миссинцу, - поправил второй.
– Да откуда ж я знаю? Пророк он и есть пророк, беседующий с Господом нашим. А пути Господни... - Перестань, - зевнул вопрошавший, обиженно осклабившись (кстати, левый клык его оказался выщерблен, так что зрелище было то еще).
– У тебя наверняка есть какие-нибудь соображения. Собеседник Щербатого чуть раздраженно дернул кончиком хвоста; сам Щербатый наверняка этого не заметил, но Рокх видел. - Мои соображения, уверен, не имеют ничего общего с действительностью. Господин Миссинец взялся ниоткуда, он сотворил с нашей жизнью такие перемены, которых не случалось никогда прежде. Он владеет знаниями, о самом существовании которых не догадывались наши наиобразованнейшие мудрецы. Кто мог представить себе, что такое вообще возможно? - Да ну тебя!
– фыркнул Щербатый.
– Ты слишком серьезен, так я тебе скажу, Пестрый. ("Льнукр", вот как звучало то слово - Рокх сразу понял, что это имя второго из носильщиков, но каков его смысл, узнал намного позже). - А ты - предельно легкомысленен, - отозвался Пестрый, делая ударение на "предельно".
– Какое тебе дело до замыслов господина Миссинца? Щербатый смутился: - Просто... Не могу же я думать только о работе и жратве! Я ж не какой-нибудь кхарг-зверь. Вот и... - Понимаю. Но думай тогда о чем-нибудь более безопасном, ладно?
– И демонстрируя, что не желает продолжать беседу, Пестрый пошел к другому краю лагеря. Щербатый пах резко, рассерженно, однако в то же время и обескураженно. Прикрыв один глаз, он начал что-то шептать, но клетка Рокха находилась слишком далеко, он так и не расслышал, что именно. Подобные разговоры случались нечасто, но это было даже хорошо, ведь каждый из них, по сути, являлся для Рокха огромной загадкой. Чтобы разобраться в ней, требовалось много времени - чем он и занимался ежедневно, пока его невольные учителя тащили на себе клетки. Большая часть сверстников Рокха постепенно начинала разговаривать - и тем самым меняла свой статус, а заодно и способ путешествовать. Теперь они шагали рядом с носильщиками и иногда даже подменяли их, когда те слишком уставали (или - подозревал Рокх - делали вид, что уставали). Он же, старательно запомнив очередную беседу, повторял ее у себя в голове и пытался расставить все по местам, понять значение незнакомых слов и убедиться, что вроде бы известные расшифрованы им правильно. А на насмешки тех, кто уже шагал на своих двоих, Рокх не обращал внимания. Они ведь даже не догадывались, почему он до сих пор сидит в клетке. Кстати, вскоре кое-кто из покинувших клетки убедился, что они поторопились. Сначала их путь пролегал по джунглям, с редкими деревушками охотников, группировавшимися вокруг своих Плато Детства, - теперь же дорога вывела процессию к местам более заселенным. Сверстники Рокха и на деревушки-то в первые дни еще как таращились, дивясь всему, что видели, а теперь вообще обалдели от количества новой информации, обрушившейся на них. И, разумеется, созерцать все это (в том числе - и глазеющих молодых кхаргов) было значительно удобнее из клетки. Рокх же не просто смотрел, он анализировал. И анализируя, начал понимать: разница между деревнями и городом заключалось не в том, в каких домах, жалких ли хижинах или каменных холмах, живут кхарги. Основным отличием, кажется, был подход к жизни. Деревенские кхарги центром бытия считали местное Плато Детства и прилегающие к нему области. Иногда - довольно часто - они наведывались к месту своего вылупления; вероятно, тяга к нему оставалась у них довольно сильной в течение всей жизни. Например, они не могли уходить далеко и надолго из родных краев. Их женщины шли откладывать яйца обязательно на местное Плато. С соседними деревнями, которые группировались возле другого Плато, они почти не контактировали, считая их чужими, в то время как все деревни, сосредоточенные вокруг их собственного, словно входили в некую одну большую деревню, все там были за своих и знали друг друга по имени, а не только по индивидуальному запаху. Вообще деревенские в чем-то даже напоминали кхаргов-зверей, то есть тех, кто был признан смотрителями негодным к воспитанию. Такие кхарги не получали воспитателя, их назначали к какому-нибудь дрессировщику, который натаскивал их к выполнению тех или иных работ, не требовавших особых мыслительных способностей или мастерства. Или же чаще всего из кхарга-зверя делали подручного помощника, без какой-либо специализации, которому можно было велеть носить бревна, копать ловчие ямы и т.п. В деревнях не требовалось много специализированных кхаргов-зверей, да и дрессировщики для них там почти не жили - поэтому обычно прошедших метаморфоз кхаргенышей отсылали в города, там на них был больший спрос, в деревне же оставляли пару особей и всё. И так из-за врожденной тупости поручать кхаргу-зверю сколько-нибудь ответственную работу не рисковали, а лишние рты никому не нужны, лучше взять побольше воспитанников. Речи, ни устной, ни тем более письменной, кхаргов-зверей не учили; некоторые хозяева даже запрещали им пользоваться словами, если они вдруг заучивали несколько самых простых. Основой коммуникации у кхаргов-зверей являлась смесь из языка запахов и жестов; впрочем, к общению - с хозяевами ли, между собой ли - они склонны не были. То, что деревенские кхарги, по наблюдениям Рокха, во многом напоминали кхаргов-зверей, могло частично объяснить, почему они так жестоко обращались с последними: вероятно, видели или чувствовали свое сродство и за это ненавидели кхаргов-зверей. (Может, подумалось потом Рокху, именно поэтому его самого ни носильщики, ни бывшие собратья по клеткам не трогали: он своим примером доказывал, что они выше его, и за это "дурачка-клеточника" любили, как любят домашнюю тварь, подкармливали и беззлобно шутили над ним - а он лишь мысленно усмехался да продолжал наблюдать). В отличие от деревенских, городские кхарги жили совсем по-другому. Сперва Рокху трудно было разобраться, в чем дело - его отвлекали внешние отличия между деревней и городом. Там - домишки, сооруженные из бревен, или тесные землянки; здесь - каменные холмы с множеством комнат и пристроек. И цвета совсем другие: в деревнях все кричаще-яркое, вызывающее и вместе с тем какое-то убогое, а здесь преобладают оттенки серого, но во всем заметна величественность, значимость. Лишь намного позже Рокх узнал, что города возникают не рядом с Плато Детства, а там, где их возводят дорожники. И вся жизнь в городах, соответственно, подчиняется другим законам. Обо всем этом Рокх узнал позднее - а сейчас он просто отметил, что городские кхарги все как один напоминают тех самых дорожников. Пару дней назад им встретился один такой - присев у костра, он долго говорил с носильщиками на разные житейские темы. Слушая его, Рокх понимал, что именно этот кхарг - свободен и не ограничен ничем. Кроме самой жизни, добавил Рокх мысленнно, ведь такому одиночке труднее добывать пропитание и он подвергается опасностям, с которыми редко сталкиваются деревенские: дикие звери, паразиты, специфические болезни, разбойники и так далее. И все же жизнь дорожника показалась Рокху привлекательнее, нежели унылое бытие селюков. Но дорожники, объединившиеся в целое селение-город!.. Это было что-то вовсе невообразимое! Впрочем, восхищениям Рокха не позволили долго продлиться. К тому времени, когда процессия носильщиков и молодых кхаргов оказалась за пределами первого города, встретившегося им на пути, в клетке оставался один лишь Рокх. И мало кому, кроме него самого, это нравилось. - Вот что, парень, - сказал на очередном привале начальник носильщиков, скаля желтые клыки, - вот что я тебе скажу: хватит! И не придуривайся, что не понимаешь языка - я по глазам вижу, понимаешь. Так что заканчивай зверем прикидываться, опасное это занятие. А то ведь могу в кхарги-звери и записать. Сдам в ближайшем городишке какому-нибудь дрессировщику, сделает из тебя послушную скотину - ты этого хочешь? Сперва Рокх собирался намекнуть начальнику на то, что от дрессировщика "разумному кхаргу" сбежать - что кость перекусить. А уж после этого он отыскал бы господина Миссинца да и рассказал бы кое-что... Потом решил, что ничего из угроз не выйдет, кроме неприятностей. - Да нет, пожалуй, - он впервые говорил вслух и громко, обращаясь не к прутьям клетки, а к другому кхаргу.
– Но и шагать на своих двоих - тоже нет. Начальник раздраженно зарычал. Обернувшись к своим подчиненным, он велел немедленно вытряхнуть наглеца

из клетки и... - Зачем впадать в крайности?
– усмехнулся Рокх.
– Если ты так настаивать, я выходить сам. И он толкнул дверцу, выбираясь наружу. Где тотчас упал, не удержавшись на ногах - конечности слишком затекли за время странствия, и даже разминки, которые Рокх устраивал себе, ходя на привалах по клетке из угла в угол, мало чем помогли. Он не рассчитывал на сочувствие, поэтому и не удивился, когда услышал над собой дружное гоготание и взрыкивание - кхарги смеялись, потешаясь над "клеточником". Ну что же, они имели на это право. В конце концов Рокх все-таки поднялся, пусть только на четыре конечности. Пока. - Может, стоит его засунуть обратно в клетку? Там ему самое место! заревел один из молодых, которого нарекли за соответствующий нрав Кипятком. - Помолчи, - велел начальник. - Но Желтоклыкий, ты только посмотри, он даже не умеет... - Захлопни пасть, яйцо!
– похоже, тот разъярился не на шутку.
– На тебе до сих пор белеют налипшие обломки скорлупы, а ты уже лезешь ко мне с советами. Пойди лучше прогуляйся и поучись держать язык за зубами. Тебе это очень пригодится, когда попадешь к господину Миссинцу. Он терпеть не может дерзких недовылупленышей. А ты...
– Желтоклыкий повернулся к Рокху и осекся. Ибо тот уже стоял на своих двоих - прислонившись спиной к клетке, опираясь на хвост, но стоял! Начальник носильщиков захохотал: - Ладно, парень, принято! Конечно, ты не расскажешь мне, с какой стати решил провести столько времени в клетке. Это твое дело. Но будь уверен, я сообщу господину Миссинцу о твоем поведении. И на его вопросы тебе придется отвечать. Впрочем, оба они знали, что Рокх ответит и что загадочный господин Миссинец останется доволен его ответами. Но дальше Рокху пришлось идти пешком, и ноги у него болели невероятно, а к привалу он уставал настолько, что, поевши, тут же засыпал. К счастью, долго это не продлилось - через три дня они пришли в Гунархтор, город, в котором жил господин Миссинец.

Глава третья. В гостях у выросшей мечты

1

"Теплица, - рассеянно подумал Журский.
– Огромная теплица, в которую нас зашвырнули какие-то шутники - фанаты Денискиных книг. Решили разыграть мэтра и устроили весь этот спектакль". Потом он вспомнил про черта и в который уже раз попытался убедить себя, что никаких спектаклей и все по-настоящему. Да и переход между мирами (ага, звучит по-дурацки, как будто слова взяты из комиксов, но ведь так же!) - переход между мирами тоже не напоминал розыгрыш. Когда Журский шагнул вслед за эльфом и Резниковичем, он так и не смог уловить ту грань, за который все вокруг наполнилось едким, колючим туманом. Ничего не стало видно, и Максим выбросил вперед руку, ухватившись в самую последнюю минуту за плечо шедшего впереди приятеля. Впрочем, ему тут же показалось, что плечо принадлежит вовсе не Резниковичу, а кому-то другому - и тот, другой, чудовищно опасен для Журского. Вокруг, за туманной завесой, чувствовалось постоянное движение неких сущностей ("Тварей", - поправил он себя), которые, если бы только учуяли людей и отыскали их среди тумана... если бы только... Но он не испугался и не отпустил плечо Резниковича. Вполне возможно, что таким образом Максим спас свою жизнь. - Ты все-таки псих, - простонал Денис, - и пальцы у тебя железные.
– Он потер плечо и огляделся по сторонам.
– Ого!.. - Впечатляет?
– ироничным тоном осведомился Журский.
– Но ты же сам все это придумал. Впору восклицать "Ай да Резникович, ай да сукин сын!" Кстати, - добавил он, - а что, здесь всегда рассвет или это мы так подгадали? Писатель ответить не успел - вместо него заговорил Элаторх. - Подгадали. Ведь черт упоминал о расхождении во временных потоках, принц отвечал небрежно, все свое внимание уделяя разглядыванию окрестностей. Как будто и он тоже был здесь впервые! - А это что за местные достопримечательности?
– Журский указал на высокие менгиры, среди которых и находились все трое. - Это и есть Круги Эльфов. Благодаря им я оказался в вашем мире - и благодаря им же мы теперь здесь. - Ладно. И куда дальше? Есть здесь поблизости какое-нибудь людское жилье? Элаторх обернулся к Максиму и с насмешкой покачал головой: - Откуда же здесь взяться "людскому жилью"? Только эльфийское, если, конечно, вас устроит. - Один-ноль, - расхохотался тот.
– В вашу пользу, принц. По правде говоря, эльфийское кажется мне еще более привлекательным, нежели человеческое. Надеюсь, мне не придется разочароваться? - Макс...
– прошептал в это время Резникович.
– Ты только погляди!.. Он поглядел. Вообще впервые за все это время как следует посмотрел по сторонам и позволил войти в себя информации, которую до сих пор держал подальше от сознания, отгораживаясь шутовской болтовней и грошовыми мыслями. Вокруг, куда ни глянь, раскинулись девственные джунгли, мечта любого биолога, рай для исследователя. Причем среди растений, кажется, нет ни одного, известного Журскому. Он, конечно, не ботаник, но... Но таких растений попросту не может быть на земле, ибо они давным-давно благополучно вымерли, большинство - еще до наступления Эры динозавров, то бишь, Мезозоя. И вот эти реликты беспардоннейшим образом заполонили собою видимое пространство, причем в таких количествах, что Максим мысленно пожалел о выборе своей нынешней профессии. А потом порадовался: был бы он ботаником, так, наверное, умер бы сейчас от переизбытка чувств! Проклятые растения захватили даже Круги - менгиры стояли среди зарослей, расцвеченных наиневероятнейшими оттенками зеленого; что уж говорить о дороге, которая пролегала невдалеке от Кругов. Будь Журский здесь один, он бы, может, вообще ее не заметил. Он и сейчас обратил на нее внимание лишь после слов Резниковича - да из-за странного шевеления листьев, за которыми явно двигалось что-то живое. Вот оно появилось в просвете, мелькнуло еще раз - сперва массивный бок, усеянный костяными бляшками, потом передняя лапа с тупыми когтями-копытами, наконец - голова... - Да это же Гун!
– воскликнул Элаторх. - Аттила?
– уточнил Журский. Принц посмотрел на него, как на надокучливого и капризного ребенка: - Гун - это парайезавр моего учителя Мэркома Буринского. - Слушай, Денис, ты уж совсем отошел от действительности, - обратился Журский к приятелю.
– Насколько я помню, парайезавры были постоянноводными рептилиями... и выглядели они не совсем так. - Я ведь предупреждал... - А вот и мой учитель, - вмешался Элаторх. Ему, похоже, не очень нравилось, что кто-то позволяет себе столь непочтительно говорить с Создателем. Парайезавр Гун свернул с дороги к Кругам, и теперь Журский увидел, что на звере закреплено огромное коричневое седло. В седле, покачиваясь, ехал седобородый старик в куртке и штанах покроя, сходного с Элаторховыми. "Мэрком Буринский, учитель наследных принцев и мудрец, который объяснит нам, что же не в порядке в эльфийском королевстве". Максим подхватил с земли дорожную сумку и вслед за Элаторхом и Резниковичем зашагал к приехавшему. - Доброе утро, учитель!
– возглас принца наверняка распугал всякую живность в окрестностях... или же наоборот, указал хищникам на местонахождение их потенциальных жертв.
– Ну, как там Селиель, как Натталь? Старец бодро спрыгнул с высоченного седла и отряхнулся, поводя плечами: - А-а, затекли!.. Селиель и Натталь? Все с ними в порядке, не беспокойся. Не далее как вчера твой отец подарил мальчику его первый настоящий меч. А потом вынужден был пару часов упражняться в фехтовании, ибо внук настоял, а Бурин-дор не смог отказать. Но думаю, ты скоро сам все выяснишь, Мэрком перевел взгляд на спутников принца и, безошибочно выбрав Резниковича, шагнул к нему: - Благословен будь тот день, который сегодня утром зажгло солнце! Ты вернулся, Создатель! Ты обещал - и вот наконец вернулся! "Похоже, Денис был прав. Проблем не оберешься..." Резникович уже пытался поднять старика с колен и заверял его во взаимных уважении и любви. Выглядело это, по правде сказать, крайне трогательно, однако Максим проникнуться моментом так и не смог. Тяжело воспринимать друга своего детства в качестве великого божества, которому поклоняется целый народ (даже если это на самом деле так). Поэтому Журский просто стоял в сторонке и мысленно пытался представить себе все те сложности, которым предстояло обрушиться на их головы в ближайшие пару дней - хотя бы на этот срок! О том, что будет дальше, он даже не желал думать. Наконец Резникович и Мэрком закончили приветственный ритуал, и старец поинтересовался личностью Максима. Как тот и предполагал, звание Друга Детства Создателя вызвало у мудреца очередной приступ почтительности, от которого Мэркома едва удалось избавить совместными усилиями обоих людей. Элаторх отстраненно наблюдал за происходившим и не вмешивался. Тем более, подумал Журский, что уж ко мне он относится точно без особого почтения. Вся церемония казалась Максиму до крайности нелепой - среди заброшенных менгиров, рядом с оседланным псевдо-парайезавром да еще и под экзотические песни-выкрики тропического леса... "Хорошо, что дочка меня не видит - до конца дней моих "доставала" бы подколами". Чтобы хоть как-то остановить поток славословий, Журский тронул старца за рукав: - Простите, уважаемый, - ("А кто их знает, как здесь к мудрецам обращаются?").
– Вот Элаторх - он сказал, что вам нужна наша помощь. Не могли бы мы где-нибудь более подробно обсудить данную проблему? Потому что, собственно... - Я понял, понял, - старец блеснул глазами.
– Милости прошу ко мне в башню. Вы завтракали сегодня? - Да, но поужинать так и не успели, - заметив обескураженный взгляд Мэркома, Максим пояснил: - Когда мы покидали наш мир, там был вечер. - В общем, давайте на самом деле отправимся в твою башню, - подал голос Резникович. Потом, когда эльфы не видели, ткнул приятеля в бок локтем и прошипел: - Ну ты и зануда! Перестань наконец умничать и не сбивай их с толку, ладно? - Слушаю и повинуюсь, о Создатель!

2

Поскольку в седле мог поместиться только один, а никто не хотел воспользоваться этим единственным местом, на Гуна погрузили сумки. Невероятно довольный таким поворотом событий, он совсем отбился от рук и начал вести себя по-хамски: шагал вразвалочку, надолго задерживался, чтобы отщипнуть приглянувшийся пучок листьев, и абсолютно не реагировал на команды. Примерно с таким же царским пренебрежением относился он и к Журскому, который, будучи все-таки биологом, крутился вокруг парайезавра, осматривая животное, - только что на четвереньки не вставал да в рот ему не заглядывал. Денис мысленно порадовался этому: Макс, оказавшись в нестандартной ситуации, распереживался и пытался скрыть неуверенность за наигранной бравадой и своими едкими шуточками. Получалось у него, кстати, неплохо, и это, наверное, лучше, чем обалдело, как Резникович, хлопать глазами и не знать, что сказать и как поступить; лучше - вот только своим поведением Макс успел уже настроить против себя Элаторха и "зацепить" Мэркома. А Мэрком - эльф мудрый и наблюдательный, хоть и повел себя странно. Очень скоро он догадается, что ничего особенного в двух пришельцах, за которыми старик посылал принца, нет, - и тогда... "А что, собственно, тогда, - чуть раздраженно спросил себя Денис.
– Я же не собираюсь никого обманывать. И строить из себя супермена мне ни к чему". Однако слова друга про "ответственность перед теми, кого создал", видно, сильно запали в душу. Да и разобраться еще нужно, в чем тут беда. Не исключено, что они с Максом даже смогут как-то помочь. Резникович украдкой огляделся по сторонам, в очередной раз повторяя себе: это не сон, я на самом деле попал в свой собственный мир! Доказательств больше чем предостаточно! По сути, подумал он со смешком, единственными элементами, не являющимися доказательствами, были сам Денис да еще Журский. Остальное: лес, парайезавр, эльфы, - в точности соответствовало грезам тогдашнего Дениски. Причем не просто один в один, они даже изменились немного, сообразно с тем временем, которое миновало с прошлого раза. И хоть разум до сих пор отказывался верить в подобные чудеса, Резникович пообещал себе пусть на время, но перестать сомневаться и переключиться на более важные дела. Представить себе, что это такая игра, и принять ее правила. Лес понемногу сходил на нет, отступал и поддавался "культурному" воздействию. Вместо хаотично расположенных деревьев и кустов, дорогу теперь обрамлял стройный ряд зеленых насаждений, о которых явно заботились строгие садовники. Вскоре ничто уже не закрывало горизонт - и путникам стала видна невысокая башня, скорее не башня даже, а стройный особняк, разросшийся не вширь, а ввысь. Издалека сложно было что-то утверждать, но выглядел он так, словно жили в нем редко, от случая к случаю. О том же свидетельствовали окна башни - свет горел лишь в тех, что находились на первом этаже и скорее всего принадлежали прислуге. - Я здесь иногда поселяюсь на несколько недель, - подтвердил Мэрком догадки Дениса.
– Некоторые эксперименты требуют особых условий, в частности, повышенной аккуратности и сосредоточенности. В городе, в моей "рабочей" башне не всегда удается добиться подобных условий. И потом, кое-какие опыты даже в случае соблюдения всех условий чересчур опасны, чтобы проводить их в населенных местах. Однако не беспокойтесь, за последние полгода я навел тут порядок, так что неудобств вы испытывать не будете. - Вы намерены надолго поселить нас здесь?
– оторвался наконец от парайезавра Журский. - Видите ли, мы ждали возвращения Создателя около семьсот семидесяти лет.
– Максим вежливо поднял бровь, выражая уважение к подобной терпеливости. Вряд ли найдется в Нисе хоть один эльф, который не захотел бы воочию убедиться в том, что Создатель вернулся. Я уже не говорю о представителях других рас. Разумеется, желание это вполне объяснимое, и нам следует уважать подобное стремление. Однако вместе с тем сие может принести вам массу неудобств самого обыденного характера. - Представляю, - кивнул Журский. - Поэтому, мне кажется, на первое время вам следовало бы пожить здесь рядом со столицей и вместе с тем за чертой города. - Вполне разумно звучит. Вас, похоже, не зря называют мудрецом. Мэрком чинно поклонился. - Кроме того, - продолжал он, - в башне приготовлены не только комнаты для вас, но и кое-что, что поможет вам сориентироваться в происходящем. Дело в том, что даже не все мои соплеменники верят в неординарность нынешних событий... более того, некоторые даже не верят, что вообще происходит что-либо из ряда вон выходящее. Хотя отдельные факты, как мне кажется, способны убедить самого заядлого скептика. - Топь, - глухо произнес Элаторх. Кажется, это было продолжением некоего спора, случившегося между ним и учителем. - Да, и Топь в том числе, - согласился тот.
– Она за время твоего отсутствия значительно увеличилась. И продолжает расти. Если так будет продолжаться и дальше, не исключено, что скоро она доберется до стен Бурина. - То есть, до этих краев, - уточнил Журский, внимательно прислушивавшийся к разговору. - Да. Максим со значением посмотрел на Резниковича, а потом взглядом указал ему назад, туда, откуда они пришли. Писатель только гневно сверкнул глазами. - Но Топь - не единственное доказательство чужеродного вмешательства в наше мироздание, - признался Мэрком.
– И, возможно, не самое страшное. Закончить он не успел - как и полагается, на самом интересном месте пришлось прерваться, так как они уже были во дворе башни и навстречу бежали слуги. Да и, кстати, Резникович сильно сомневался, что так сильно хочет услышать продолжение.

3

Похоже, о них уже знали. Как ни старался местный Мерлин-мудрец (Журский окрестил так про себя Мэркома; а что, даже имена созвучны), информация успела просочиться. Во всяком случае, слуги взирали на обоих гостей блестящими глазами и со значением перешептывались. Максим с горькой иронией подумал, что Резниковичу легче привыкать к такой ситуации, ему ведь не впервой находится среди толпы почитателей, жаждавших если не автографа, то хотя бы взгляда со стороны предмета своего обожания. Хотя вряд ли господину писателю это так уж нравится - быть в центре внимания. Сейчас - точно не нравится. Резникович смущенно кашлял в кулак, дерганно глядел по сторонам, делая вид, что не замечает, как на него смотрят. И с преувеличенной заинтересованностью слушал Мэркома. - Башню построили не так давно, по моей просьбе, - объяснял старик.
– В основном все тут сориентировано на мои нужды, если точнее, на проведение особо опасных экспериментов - я уже говорил... Прислуги здесь живет немного, ровно столько, чтобы поддерживать ее в нормальном состоянии. Часть переезжает со мной, когда я переселяюсь в город, и возвращается, когда я еду сюда, но в ближайшее время я, разумеется, никого забирать с собой в город не стану. Да и сам первые дни поживу здесь, помогу вам освоиться.
– Они подошли к массивным двустворчатым дверям - те, распахнутые, ожидали, пока гости войдут. "Банально, - подумал Журский, но мне они напоминают челюсти чудовища".
– Для вас, - продолжал тем временем Мэрком, - я отвел весь третий этаж. Собственно, "весь" здесь не вполне уместно, поскольку он не так уж велик. Тем более, вас двое...
– он смущенно кашлянул и улыбнулся Максиму: - Извините, кажется, я не совсем точно выразился. Вне всяких сомнений, мы только рады, что вас двое... - ...просто этаж готовили для одного, - подытожил тот.
– Я, если честно, тоже не планировал навестить вас. Но так уж получилось. Так что мы квиты. - У моего друга весьма своеобразное чувство юмора, - отозвался Резникович.
– Послушай, Мэрком, а почему все выглядит так, как будто о нашем визите знали заранее? Эти свечи, - он указал на множество зажженных свечей, стоявших в зале, куда они сейчас вошли, - ковры, слуги... Все как-то очень уж торжественно. Не верю, что они каждый раз встречают тебя с прогулки подобным образом. И правда, зал сиял, на лицах слуг застыло праздничное выражение, а лестница, ведущая на верхние этажи, была застелена яркой ковровой дорожкой, явно не предназначенной для ежедневного пользования. - Они знали, что я жду важных гостей, - признал Мэрком.
– Поэтому приготовились. - Но кто мы такие, вы им не сказали, - уточнил Журский. Старец насмешливо взглянул на него: - Разумеется, не сказал. Тем более, что я ведь не знаю, кто вы такой. Вы не эльф, - добавил он, чтобы смягчить свои слова, - и уж подавно не гном и не тролль. Кто же тогда? - "Зовите меня Никто", - пробормотал Максим.
– Или, если угодно, человеком-загадкой. - А что такое "человек"? Кажется, старик был искренен - он на самом деле не знал, что такое человек. "Можно подумать, я знаю!" Спас положение, как всегда, Резникович: - Думаю, у нас еще будет время поговорить на отвлеченные темы. Прошу тебя, пойдем-ка наверх, где никто не сможет нам помешать. И расскажи наконец о том, что здесь происходит. Я имею в виду Нис. Старец молча кивнул и указал на лестницу. Все четверо - Элаторх, хоть и не принимал участия в "многомудрых беседах", но не отставал - поднялись на третий этаж и прошли в небольшую комнату, наспех оборудованную в гостевую. Как ни старались слуги, им так и не удалось полностью завесить гобеленом ярко-синее пятно, появившееся, вероятно, в результате каких-то опытов; опять-таки, столь массивные решетки вряд ли установят на окнах гостиной. Журский хотел было высказаться по этому поводу (решетки ему совсем не понравились, поскольку придавали комнате сходство с богато меблированной тюрьмой), но смолчал. И так в последние часы он вел себя не лучшим образом, слишком часто давая волю своему языку - и кому какая разница, что тому причиной? Его переживания по поводу того, что с ними происходит, да из-за оставшейся в лесу Надежды вылились в едкие замечания по поводу и без повода и, кажется, не вызвали симпатию ни у старика-чародея, ни у наследного принца. "А, может, еще тебе не нравится, что Дениса боготворят здесь, а тебя считают довеском к нему - и только". Мысль была жестокой, но в чем-то справедливой. И все-таки эти решетки на окнах... - Раньше здесь была одна из моих лабораторий, - пояснил Мэрком, косясь на ярко-синее пятно, выглядывающее из-под гобелена.
– Опыты, которые я тут проводил, закончены, оборудование разобрано и перенесено в мою "городскую" башню, а вот кое-какие последствия... Уж не обессудьте. Это лучшее, что я пока могу предложить вам. Максим повнимательнее оглядел это "лучшее". В принципе, если не придираться к пятну и решеткам, комната выглядела на "отлично". Как номер в многозвездочном отеле для господ толстосумов, в отеле, максимально стилизованном под средневековье. На полу - роскошные ковры, перехватывающие каждый ваш шаг, впитывающие в себя звуки, как губка воду. На стенах - парочка забавных гобеленов. У окна - письменный стол, еще один, но журнальный ("Хотя вряд ли здесь читают журналы") - в центре комнаты. Плюс стулья, подсвечники и прочее в ассортименте. "Вот именно, "в ассортименте". Здесь нету какого-нибудь одного выдержанного стиля. Скорее это смесь, словно оформитель, подбиравший мебель воплощал свои самые бредовые фантазии из снов". Ряд дверей соединял эту комнату с другими, в которых, вероятно, и предстояло жить двум "дорогим гостям". "Если, конечно, - мысленно добавил Максим, - мы не сбежим отсюда". А таковое желание у него давно уже возникло и с каждой минутой становилось все сильнее. - Отличная комната, - сказал Резникович.
– А теперь, пожалуйста, расскажи нам...
– он не закончил; и так было понятно, о чем именно. Мэрком вздохнул: - Даже не знаю, с чего начать. Наверное, следует прежде всего обратиться к событиям четырехсотлетней давности. Именно тогда я впервые заметил, что происходит нечто необъяснимое. Но, как водится, сначала значения этому не придал. Даже обрадовался. Решил, Ты возвращаешься. Резникович смущенно кашлянул. А Максим с легким раздражением отметил, что его старинный приятель, похоже, во всем, что здесь происходит, винит исключительно себя. Плохо, очень плохо. Отвратительно! - Я хотел вернуться, - вымолвил Резникович (и Журский не сомневался, что он лжет).
– Но никак не получалось. - Сейчас это уже не имеет значение. Ведь Ты вернулся, - ответил Мэрком с мягкой улыбкой. Он, наверное, привык, что люди... вернее, эльфы обращаются к нему за помощью, самой разной. Если этот старик прожил более семи сотен лет!.. Пожалуй, за такой срок даже дурак поднаберется мудрости. "И если, мрачно подумал Журский, - если уж Мэрком чего-то не понимает и не знает, как бороться с чем-то, вряд ли вообще отыщется кто-нибудь, способный на такое".
– В общем, сперва я упустил время. То, что созвездия поменяли свой узор, можно было истолковать по-разному. Равно как и события, начавшие происходить после века Пляшущих Созвездий. - И разумеется, их толковали прежде всего так, как было удобнее и спокойней людям... то есть эльфам, - предположил Максим. - Да, к сожалению. И к сожалению, я слишком поздно сообразил, что к чему. А ведь так просто было догадаться!
– он с досадой ударяет ладонью по столешнице, стол дребезжит, мозги Журского дребезжат в ответ: "Просто? Может быть... Но нам, с сорокалетним-то опытом, увы, сложновато за вашими логическими выкладками угнаться. Ты б попонятней, старик, объяснял". Тот, будто мысли читать умеет: - Суть в том, что в нашем мире созвездия - не просто украшения в небе. От них напрямую зависят, если так можно выразиться, нити судеб. Я не силен в астрологии, но с основами этой науки знаком достаточно хорошо, чтобы попытаться изложить... Как Луна управляет приливами и отливами, так и другие небесные тела оказывают влияние на окружающую их реальность, в том числе и на то, что творится с нами. Всё у нас, от рождения до смерти, связано с воздействием небесных тел. Понимаете, всё! - И когда "заплясали" ваши созвездия, они тем самым изменили ваш мир, догадался Журский. - Вот именно! А поскольку первоначальное их расположение было результатом мудрого провидения Создателя, то всякое изменение могло привести лишь к ухудшению. - И привело? - И привело... Изменения в нашем мире поначалу казались незначительными, но постепенно... Постепенно до меня начало доходить, что за всем этим стоит некая сила. Которая действует с вполне определенными целями. - И что ж это за сила? - Как выяснилось, довольно... необычная. Вряд ли я докопался бы до истоков, но он сам в конце концов выдал себя. - Он? - Да. Он называет себя Темным богом. Прежде, до того момента, как он впервые появился, мы даже не знали такого слова - "бог". - Понимаю. Кроме Создателя, никаких сверхъестественных существ, сил, стихий и прочего у вас не было, так? - Собственно, Создатель тоже не "сверхъестественное существо". Он более чем естественен, а кроме того, мы, Нерожденные, хорошо помним времена Зари Мира, когда Он еще был с нами, до того, как ушел. Теперь Он вернулся, сидит рядом с нами.
– Старец улыбнулся Резниковичу.
– Разве Ты сверхъестественен? Тот покачал головой: - Не наблюдал за собой такого грешка. - Мы немного отвлеклись, - напомнил Максим.
– Значит, некто Темный бог... А почему вы решили, что он - причина всего происходящего? Знаете, иногда люди приписывают себе разные вещи, порой утверждают, что они - причина катастроф и прочих глобальностей. А все дело в извращенном стремлению к славе - и, разумеется, ничего общего с истинными причинами случившегося такие заявления не имеют. - Именно, "люди", - подчеркнул Мэрком.
– Вы правильно сказали. Ведь Темный бог не из нашего мира. Теперь я в этом окончательно убедился. У него ваш акцент, он одет подобно вам. - Не хотелось бы вас разочаровывать, но не все мы, люди, способны менять рисунок созвездий. Далеко не все. - Вполне допускаю. Но Темный бог - способен. И на многое другое тоже. Он доказал. - Если можно, с этого места - поподробнее. - Извольте. Доказательств предостаточно. Пожалуй, самое убедительное (и одно из самых трагических) - случай с драконами Ивла, нашего северного материка. - Значит, здесь есть и драконы?
– полувопросительно пробормотал Максим. И что, они выдыхают пламя, кушают эльфов и собирают сокровища? Старец удивленно уставился на него: - С чего вы взяли?! Впрочем, сокровища они собирают, даже в большей степени не собирают, а несут в себе; но эти сокровища - мудрость Ниса, знания. И если дракон умирает, не оставив после себя ученика, часть мудрости уходит из мира. Кстати, именно поэтому драконы были изначально наделены невероятно сильной тягой к жизни - чтобы ни капля мудрости не покинула мир по нелепой случайности. - Хвала Создателю, - облегченно вздохнул Журский.
– Я-то, грешным делом, думал... Так что там за случай с драконами Ивла, связанный с Темным богом? Мэрком сморгнул, видимо, чем-то здорово обескураженный, но вопросов задавать не стал: - Случай страшный. Однажды в Эндоллон-Дотт-Вэндре, столице драконьей державы Эхрр-Ноом-Дил-Вубэка, в Зале Короля появилось чашеподобное углубление с большим многогранным кристаллом в центре. По внешнему кругу этой чаши была выжжена - черная на сером - следующая фраза: "Отныне ежегодно чаша сия будет наполняться кровью существ разумных, в противном же случае все вы умрете". Как я уже говорил, в драконах изначально заложена сильнейшая тяга к жизни, поэтому ничто не могло вызвать в них такого дикого, бесконтрольного ужаса, как угроза скорой смерти. Тем более, что одновременно с появлением чаши в Зале Короля, всем драконам державы приснился один и тот же сон - сон о рождении Камня (так назывался кристалл) и о наложении на всех их заклятия, суть которого и была изложена в той фразе. Ну а чуть позже в Зал явился и сам Темный бог, который лишь подтвердил, что отныне все они, драконы Эхрр-Ноом-Дил-Вубэка, обязаны выполнять условия либо умереть. - И они согласились? - Да. Но вместе с тем начали искать способ избавиться от власти Темного бога. Такой способ они отыскали - и хоть дорогой ценой, но все-таки, я считаю, победили9. - Откуда вам известно обо всем этом? - Это отдельная история. Я получил письмо без обратного адреса, ну а тот, кто обращался ко мне, называл себя "доброжелателем". В письме он изложил всю эту историю, добавив от себя, что услышал ее от существа, которому доверяет, но имени которого (как и своего имени) раскрыть не может. Разумеется, я проверил, как мог, то, о чем пишет мой "доброжелатель". Все сходится, увы. - Но ведь это не единственное доказательство существования вашего Темного бога? - Вы правы, есть и другие. Во-первых, Прэггэ Мстительная, правительница горных гномов с того же Северного, видела его, и не раз. Во-вторых, в последнее время по всему Нису (но в основном - опять-таки в Ивле) расплодилось несметное количество тварей, о которых в Книге Творения ничего не сказано...
– Он запнулся, задумчиво постучал пальцами по столешнице, потом извинился за паузу и продолжал. Журский, которого так и подмывало поинтересоваться, слышал ли старик что-нибудь о такой штуковине, как "эволюция", все же сдержался.
– Твари эти и внешне, и нравом своим словно опровергают всякие законы природы, они будто выпрыгнули из чьих-то кошмаров. Они - явно порождения Темного бога. Есть подозрение, что некоторые из них даже разумны. - А что насчет Топи, о которой упоминал Элаторх? - Топью ее назвали мы, и это на самом деле болотистый участок суши, хотя такая характеристика не слишком точна. Когда говорят "участок суши", то подразумевают, что этот участок - просто кусок земли. Топь же... как бы невероятным вам это ни показалось, Топь - живая. Во-первых, она растет. Во-вторых, видоизменяется - и видоизменяет тех существ, которые туда попадают. А также порождает новых, своих, которых раньше в Нисе не существовало. - Поэтому вы считаете, что она живая?
– уточнил Журский. - Когда вы увидите ее, то поймете, почему я так говорю. - Ладно, предпочитаю поверить вам на слово. Итак, Топь, живые существа неизвестной природы, наконец - Темный бог. Ах да, еще созвездия, поменявшие свое положение на небе. И чтобы разобраться во всем этом, вы решили вызвать Создателя. - Если не Он, то кто же тогда сумеет спасти мир? - Максим... - Подожди, Денис. Скажите, Мэрком, вам никогда не приходила в голову мысль, что ничто не бывает статичным? "Все течет, все меняется", говорил один наш мудрец. Понимаете? Не исключено, что то, чего вы так боитесь, всего лишь перемены. Не к лучшему или к худшему, просто перемены. Естественные. - Это на самом деле перемены. Но они не естественные, вот в чем дело! Впрочем, давайте не будем торопиться с выводами. Сегодня я всего лишь рассказал вам о кое-каких аспектах... проблемы, назовем ее так. Думаю, со временем у вас появится возможность составить собственное мнение о происходящем. Тогда мы вернемся к нашему разговору, а пока что, - Мэрком поднялся и обвел руками комнату, - располагайтесь. Завтрак вам занесут примерно через полчаса. Если что-нибудь понадобится, вот колокольчик на стене, позвоните, и слуги поднимутся к вам. Вслед за мудрецом поднялся и наследный эльф, так за время разговора и не сказавший ни слова. - Отдыхайте - и когда сочтете возможным, позовите меня, чтобы я продолжил вводить вас в курс дела. - Ну, - сказал Журский, когда они остались одни, - ну ты и придумал мир, ничего не скажешь. - Ты не веришь всему, что он рассказал. - Верю, очень даже верю. И именно поэтому, дружище, собираюсь взять тебя подмышку и сбежать отсюда обратно, в наш уютный, рутинный, но такой безопасный мирок!

4

От Максима этого следовало ожидать - этого или чего-нибудь подобного. - Подожди, не суетись. Я понимаю, что Мэрком наговорил больше, чем ты способен "заглотить", но... - Ты не понимаешь, Денис. Ущипни-ка себя за руку. Ущипни-ущипни, не жалей! Больно? Больно. Если б сильней, небось и кровушка б твоя пролилась. А то, что нам здесь с тобой твой мудрец семисотлетний рассказывал, отнюдь не сюжет книжонки a la Толкин. Темный бог - кем бы он ни был - явно покруче нас с тобой будет, если способен заколдовать целую страну драконов. Ну, обо мне-то вообще речь не идет, я тут так, в роли Спутника Главного Героя, но ты, Денис, если не забыл, являешься Создателем этого мира. Ты ж этих драконов сотворил, так? Ну вот, а он их сумел поработить. Из чего я делаю (может, не спорю, несколько скоропалительный) вывод о том, что Темный бог могущественнее тебя. Тварей напридумывал - это ладно, их вон пускай твои эльфы отстреливают... кстати, у них хоть луки или арбалеты имеются? О, это чудесно. Вот из них пускай и отстреливают. Но Топь... но созвездия... Денис, мне почему-то кажется, что ты давно уже разучился передвигать созвездия.... даже если когда-либо умел.
– Журский выставил перед собой ладони, защищаясь: - Нет, не горячись, выслушай. Я ни минуты не сомневаюсь, что ты сам свято веришь в рассказанную тобой историю про то, как ты создавал Нис. Но... Был такой термин, сейчас его, кажется, стали реже использовать - "визионерство". Суть его заключалась в том, что кто-то по тем или иным причинам сознанием своим "протыкал" границу нашей реальности и "взирал" на другую реальность. А потом все "завизированное" описывал. - Я понимаю, о чем ты... - Денис, допуская то, что возможности человеческие до конца не исследованы и приближаются к показателю "бесконечность", все-таки представить тебя, себя, да кого угодно в роли создателя реально существующего мира!.. извини, не могу. Фантазии не хватает. Проще уж предположить, что когда ты лежал в больнице и бредил о Нисе, ты... - ..."проткнул" границу нашей реальности и стал "визионером", - Денис даже не пытался скрывать горечь в своем голосе. - Согласись, это звучит более похоже на правду. - Для тебя - да. Для меня - нет. Между прочим, они ведь меня узнали - и Элаторх, и Мэрком... - Вот-вот, "узнали". А скажи мне, Денис, ты, когда прошлый раз здесь был, как выглядел? Неужели, таким же взрослым и представительным, как сейчас? Журский поднимается из-за стола и шагает по комнате - кажется, совершенно бесцельно. Как будто дает приятелю время осмыслить сказанное и поискать ответ на заданный вопрос. А он, мол, разомнет пока "затекшие члены". Вот шагнул к письменному столу, что у окна, выглянул в набирающее мощность утро, качнул головой, словно удивляется: смотри ж ты, и здесь солнце так же ярко светит, кто бы мог подумать!.. Присел у неразожженного камина, даже внутрь по плечи залез, то ли в поисках не до конца сожженных тайных документов Мэркома, то ли собираясь через дымоход подстрелить на завтрак утку-другую. Поднялся с колен, отряхнулся как ни в чем не бывало, вопросительно взглянул на Резниковича: чего молчишь? - Конечно, я тогда был другим, - признает Денис.
– Только, знаешь, каким я был, сказать тебе не могу. Не знаю. Это как во сне - ты ведь во сне редко в зеркала смотришься, правильно? Вот и я... Я просто был самим собой. А как я выглядел - спроси у Мэркома или у кого-нибудь еще из Нерожденных. - Ладно, думаю, ты и так понял, к чему я веду, - а сам все шагает по комнате, взыскательно оглядывает стулья, открыл одну из дверей, заглянул в соседнюю комнату, закрыл дверь, теперь гобелены рассматривает. - Да понял, конечно. Но все равно... Ведь они помнят меня, помнят, что и когда происходило. Нет, Макс, ты перегибаешь палку. - Ничего подобного! Может, у них "ложная память" какая-нибудь сработала! Ты заметь, что твой разлюбезный Элаторх, встретивши в лесу мальчишек, опознал тебя по фотографии на книжке. Кстати, все время забываю спросить, это ты сам выдумал им такие имена?
– рассеянно спрашивает Журский, теребя краешек одного из гобеленов, пробуя ткань на ощупь, словно приценивается. - Да. Согласен, глупо получилось... - Это почему же? - Да потому! Знаешь, это ведь только в современных фантастических романах появилась такая мода - давать героям имена, составленные "от фонаря". Сейчас уже мало кто помнит, что настоящее-то имя всегда что-нибудь означает, что никогда имена не появлялись в результате простого подбора гармонично звучащих слогов, что всегда в имени был некий смысл! А то и несколько смыслов, наслаивающихся один на другой, когда самый верхний явный, а остальные - скрытые, но от того не менее значимые. - Например, "Денис", - подхватил Журский.
– То бишь, ДЕмиург НИСа. Неплохое совпадение, а? Резникович засмеялся: - А что, вполне может быть. Видишь, ты сам подбираешь доказательства того, что я все-таки тот, кем меня здесь считают. - Вообще-то мы очень уж далеко забрались от начала нашего разговора, заметил Максим.
– Даже если ты и впрямь - создатель этого мира, то скажи мне, как ты намереваешься выполнить свой долг, то бишь, устранять все те "неполадки", о которых тебе рассказал Мэрком? - Не знаю. Но я ведь в ответе за тех, кого создал, так? - Это не решение проблемы. - Прости, но ничего другого я тебе сказать не могу. Надеюсь, пока не могу. Журский жестко взглянул на него и покачал головой, то ли жалея, то ли удивляясь. - Зато я могу тебе кое-что сказать. Я тебя, Денис, отлично понимаю: мир мечты, детство и так далее. Понимаю. Но. Дела здесь творятся недетские и даже на нас, взрослых мужиков, не рассчитанные. Надорвем животики, обязательно надорвем - и не от смеха. Сила печатного слова, конечно, штука серьезная - а слово печатное нас с детства учит, что нет занятия во вселенной более достойного и приятного, нежели спасать миры. Хотя кому я рассказываю, ты ж сам не раз о таких вещах писал, а я тебе - "печатное слово"! Только вот что: я еще не готов к роли спасителя миров. У меня жена и дочь в другом, моем мире остались. И ты, наверно, тоже не святым отшельником живешь. Да ладно! был бы хоть малейший шанс на то, что нам удастся что-нибудь сделать - тогда я понимаю! А так... Подыхать ни за понюшку табаку... - Почему ж именно подыхать? - А ты что думаешь, тебя посадят во дворце, на злотистом, на тронце - и будешь оттуда приказы отдавать? Сомневаюсь! Твоим приятелям эльфам по семьсот лет, если не больше! И они не могут справиться с тем, что происходит. А ты выйдешь в чисто поле, подмигнешь звездам - те мигом на прежние места станут, еще и извинятся; глянешь на Топь - она и скукожится, высохнет; зыркнешь на тварей Темного бога - исчезнут; ну а коли сам Темный против тебя выступит - ты его за шкирку и к ответу, мол, чего по чужим мирам шастаешь-балуешь?!
– а он тебе в ноженьки бухнется: прости, господин, не знал, не ведал, на кого батонище свой черствый крошить посмел?! Так что ли, по-твоему, все будет?!
– Журский почти вплотную подошел к Денису и невесело усмехнулся: - Нет, любезный, так не выйдет, так не будет, дорогой!.. И не взгреют, и не в утиль сдадут - мокрого места от тебя не оставят... и от меня заодно. Стоп! Только не нужно предлагать мне вернуться обратно одному. Не нужно! Во-первых, я ни в жизнь не соглашусь тебя здесь оставить - хотя бы потому что когда-то давно ты рискнул ради меня своей жизнью... вот такой каламбур выходит... Ну а во-вторых, представь, что твои хмыри долгоживущие связывают меня по рукам и ногам, не спросив моего мнения - или даже спросив и связав после того, как выслушали, - и волокут к Кругам Эльфов. Запихивают обратно в наш мир, ты же машешь мне ручкой и остаешься. И что дальше? Назавтра является ко мне наряд ментов и нежно так вопрошает: скажите, уважаемый, вот вы вчера в лес уходили вчетвером, а вернулись втроем; куда четвертый делся? И я им давай про тоннели между мирами рассказывать... Представляешь? То-то! - Что же ты предлагаешь? - А предлагаю я, Денис, следующее. Мы сейчас оставляем здесь все свои вещички (их не так уж много и они не настолько дороги мне - думаю, и тебе тоже) и идем вроде как прогуляться. Прогуливаемся мы до Кругов - где и уходим обратно в свой мир. Ну а на столике этом, если хочешь, оставим записку: "извините, возложенная на нас ответственность слишком велика, не справимся" и все такое. - Думаешь, так просто получится уйти? Неужели, по-твоему, никто бы тогда не шастал между мирами, если б... - Но попытаться мы должны! Обязаны, понимаешь, попытаться! Ух, вашу... Достали эти добрые самаритяне! Слушай, ты-то откуда эту заразу подхватил, которая альтруизм называется?!.. - Угомонись, Макс. От тебя, наверное, и подхватил, - Денис положил руку на плечо друга: - Ты же первый вызвался идти сюда со мной. Я тебя не звал. ...Ладно, хватит. Хочешь уйти - пошли. Ты, в конце концов, прав: я здесь не из-за них, а из-за себя. Конечно, на самом деле все было по-другому. Но Журскому и впрямь следовало вернуться обратно, к семье. А раз один он уходить не хочет, придется Денису прогуляться до Кругов вместе с ним. Ну а там... "В другие миры попадают не для того, чтобы тут же сбежать из них", невпопад подумалось ему откликом какой-то другой, полузабытой фразы.