Время перемен
Шрифт:
Нрав у пони ретивый, и он так и норовит кого-нибудь лягнуть. Уолтер прекрасно знаком с повадками лошадей и не раз уклонялся от ударов копыт, но сегодня ему не повезло. Сквайр изловчился и угодил ему задней ногой в руку. Послышался хруст.
– Черт побери! – Уолтер отскакивает назад, держась за поврежденную руку.
– Сильно досталось? – Я стараюсь удержать Сквайра и крепче сжимаю недоуздок.
Уолтер сгибает руку в локте и шевелит пальцами.
– Кажется, обошлось, – морщится он.
– Может, воспользоваться скобой
– Пожалуй, так будет лучше. Посмотрите в сумке во втором отделении.
Я извлекаю скобу и накидываю петлю на верхнюю губу пони. Уолтер осматривает раны Сквайра, а тот бросает на меня возмущенные взгляды.
– Мы же хотим тебе помочь, – увещеваю я пони, поглаживая свободной рукой по челке, и обнаруживаю длинный, не менее шести дюймов, глубокий шрам на лбу. Шрам немного поджил, но шерсть по краям вылезла, и воспаление полностью не прошло.
– Уолтер, взгляните на это.
– В чем дело? – Уолтер вытирает руки о штаны и подходит ближе.
– Вот здесь, на лбу.
Теперь Сквайр не может достать ветеринара задними ногами, и я ослабляю петлю.
– Ой-ой-ой! Боже правый! – повторяет Уолтер, и мне в голову приходят две мысли. Во-первых, будь я его женой, эти причитания довели бы меня до белого каления, а во-вторых, возможно, Уолтер таким образом воздерживается от более крепких выражений. Если бы лошадь лягнула меня, то одним «черт возьми!» здесь не обошлось бы. Тут я стараюсь припомнить, не ругнулась ли я в его присутствии.
Наконец Сквайру дали глистогонное средство, вычистили, сделали необходимые уколы, смазали мазью раны, промыли уши и прочистили нитью зубы, а также подвергли ряду других процедур, оскорбляющих лошадиное достоинство. На прощание мы даем ему взятку в виде ведра с мешанкой из отрубей, и настроение пони улучшается. За это подношение ему следует благодарить Беллу.
Уолтер пакует сумку и собирается нас покинуть, а я возвращаюсь в карантинную конюшню. Стараясь не шуметь, осторожно иду по проходу и вдруг слышу восторженный голосок дочери. От дифирамбов в адрес новорожденной кобылки Ева перешла к восхвалению сводного брата. Мол, какой он изумительно хорошенький и умный. Разумеется, слово «сводный» не звучит, и Ева называет малыша просто «мой братик».
Я круто разворачиваюсь и иду навестить Беллу.
На следующий день вечером мы с Евой готовим на кухне арабский салат «табуле». Это блюдо я освоила, когда дочь ударилась в вегетарианство. Ева сегодня – само очарование и предупредительность, а стало быть, что-то замышляет. Здесь сомнений нет.
– Ма, – начинает она, сосредоточенно рассматривая петрушку, которую режет на доске. Метнув взгляд в мою сторону, дочь снова опускает глаза.
– В чем дело? – Я стараюсь подготовить себя к грядущему сюрпризу.
– Прости меня за вчерашнее.
Я концентрирую внимание на доске с нарезанными помидорами и выжидаю. Ну вот, дождалась!
– Если
– Что? – Я не могу удержаться от смеха. – Она согласна! К твоему сведению, чтобы вывести татуировку с помощью лазера, придется заплатить несколько тысяч долларов.
В воздухе повисает пауза, и мы с Евой с деловым видом нарезаем овощи.
– Нет, правда? – не выдерживаю я.
– Сто процентов. – Лицо Евы расплывается в милой улыбке.
– Ха! – Мне требуется время для размышлений. – Послушай, Ева, какие ты строишь планы на будущее?
– Хочу ездить верхом.
– Это мне известно, я имею в виду профессиональную карьеру.
– Я тоже.
– Ты больше не собираешься стать ветеринаром?
– Нет, хочу участвовать в соревнованиях.
– Уверена, что делаешь правильный выбор? Ведь знаешь, что больших денег так не заработать. То есть если подсчитать, во что обойдется экипировка даже одной лошади, то и пятидесяти тысяч не хватит…
– Знаю. Я вот подумала, что могу взять учеников на межсезонный период. Можно этим заняться прямо здесь. – Глаза дочери излучают кротость.
Мы снова на некоторое время умолкаем. Я будто балансирую на краю пропасти, широко расставив руки, и думаю, хватит ли мужества прыгнуть вниз. Набрав в легкие воздуха, бросаюсь в бездну.
– Послушай, Ева…
– Да, мама?
– Понимаю, что, пожалуй, уже слишком поздно и приобрести и экипировать лошадь для соревнований в Страффорде мы не успеем, но обещаю подумать, как исправить ситуацию.
– Что ты сказала? – Дочь выглядит потрясенной.
– Ты прекрасно слышала.
Некоторое время дочь пристально смотрит на меня в ожидании кульминации, которая разрушит все надежды. Однако ничего подобного не происходит, и Ева, отбросив в сторону нож, несется по кухне, едва не сбивает меня с ног и душит в объятиях.
– Мамочка, ты серьезно? – восторженно пищит она и, схватив меня за плечи, старается заглянуть в глаза.
Я молча киваю, и Ева с победным воплем вытанцовывает импровизированное фламенко.
– Ты самая лучшая! А почему ты вдруг передумала? Ладно, не имеет значения, не хочу ничего знать!
Надо понимать, Ева опасается, что я изменю решение.
Она поворачивает меня вокруг оси и, запечатлев на щеке смачный поцелуй, исчезает в коридоре.
– Не забудьте, милая леди, об обещании удалить татуировку! – кричу я вслед.
Ева с грохотом поднимается по лестнице и с силой хлопает дверью, так что в буфете дрожат стаканы.
Мутти важно вплывает на кухню и, охваченная дурными предчувствиями, застывает на месте, глядя на булькающий в кастрюльке булгур и покинутую разделочную доску. Ее можно понять, так как Ева обладает удивительной способностью: приступы необузданной ярости и восторженные порывы протекают у нее совершенно одинаково.