Время покупать черные перстни

Жужунава Белла Михайловна

Основному «счастливому повороту» предшествует множество частных — это благополучные развязки отдельных опасных приключений, из которых слагается путешествие. Поскольку противники Фродо неизменны (Кольцо Всевластья, стремящееся подчинить его себе, и Саурон, ищущий Кольцо), приключения имеют внутренний стержень, через вершины и спады действия они ведут к Роковой горе, в огненные недра которой перстень все же упал, хотя и не был брошен героем.

Ближе всего к теории «Властелин Колец» стоит в создании «вторичного мира», жизнеподобного и странного одновременно. Свою область Феерии писатель создает, обильно черпая фантастические образы и мотивы из Котла — народного искусства средневековой Европы — и сочетая их с «простыми вещами» «первичного мира». Здесь есть эльфы и чудовища, но есть и все, что есть на земле: от стран света, смены дня и ночи и времен года до трубки

табака, жареных грибов и пива. Но в расположении этих элементов ощутима предусмотренная теорией странность, своего рода наоборотность, как в слове «Кофейня», которое превращается в таинственный «Янйефок», если читать через стеклянную дверь изнутри помещения (Толкин ссылается на пример Честертона). В Хоббитании, например, принято, чтобы именинник дарил подарки гостям.

Этот принцип Толкин проводит последовательно и успешно — от бытовых деталей до времени и пространства, в которых существует его Феерия. Остраненность хронотопа — действенное средство, создающее ощущение другого мира и подключающее воображение читателя.

Свет и тьма, метафорически обозначающие добро и зло, являются в романе точками притяжения образов пространства и времени, нередко уже побывавших в Котле или носящих архитипический характер. Опосредованно таким образом моральное начало определяет пространственную структуру Средиземья. В нем есть царство света (страна эльфов Кветлориен), есть покрытый тенью темный Мордор, есть промежуточные сумеречные области — клонящиеся к закату государства людей. Есть еще — уже за пределами Средиземья, за западным морем — прародина людей и эльфов, Благословенная страна, что-то вроде Авалона артуровских романов, куда в конце книги уплывают победители Саурона.

Пространственные понятия запада и востока «наоборотно» связаны со светом и тьмой: в Мордор, лежащий на востоке, тусклый свет проникает лишь через горные хребты, лежащие на его западной границе; на западные области Гондор и Ристанию тьма идет из Мордора, с востока.

Время тоже играет заметную роль в создании правдоподобия и странности Средиземья: оно разное в разных частях толкиновской Феерии. В большинстве стран Средиземья течение времени то же, что в обычной, нефантастической действительности, существуют летоисчисление и календарь. Описанные в романе события датированы по этому календарю началом XV столетия Третьего Века по летоисчислению Хоббитании. Конечно, невозможность соотнести события книги с нашей историей работает на «странность», но само время в большинстве областей Средиземья — узнаваемый элемент «первичного мира».

По-иному обстоит дело в областях, концентрирующих свет и тьму. В Лориене время стоит. Вступившему в пределы Лориена Фродо представляется, что через мост времени он перешел в страну древних дней и идет по миру, которого больше нет, но в котором, однако, древние создания живут и сегодня. Теряют счет времени путники и при вступлении в Мордор: в стране тьмы дни внешнего мира забыты. Путь измученных хоббитов через каменную пустыню к Роковой горе кажется бесконечным и измеряется только угасанием надежды у Сэма и подчинением Кольцу у Фродо, но это их время, а не время Мордора, это ориентир, за который цепляется читатель, погружаясь вместе с героями во тьму, разрываемую вулканическими огнями и военными командами.

Сочетание жизнеподобия и странности — одна сторона художественной действительности романа Толкина. Большую впечатляющую силу придает картине Средиземья также и то, что она увидена глазами хоббитов, добродушных обитателей северного захолустья, впервые знакомящихся с большим миром. Их провинциальная неопытность и наивность делает восприятие стран, открывающихся по ходу путешествия, изумленно-восторженным или полным страха.

Линеарное пространство пути служебно по отношению к действию, но Толкин делает мотивами действия особенности самого пространства и тем возвращает к нему внимание читателя. Упрямая гора Карадрас, не пропустившая путников через свой снежный перевал, Старый Лес, смыкающийся стеной, чтобы направить их в ту сторону, где подкарауливает гибель, — все это образы пространства, в которое входят через подземные туннели и речные броды — зафиксированные фольклорной традицией образы «ворот в другой мир». Дорожные приключения вносят свой вклад в расширение картины Средиземья, но Толкин ищет и другие средства выявить его самостоятельную ценность, охарактеризовать его и за пределами маршрута путников. Не только дорога ведет по «поименованным землям» — такие земли появляются и помимо дороги.

Изображение пространства во «Властелине Колец» избыточно по отношению к нуждам фабулы.

Создание «вторичного мира» увлекает Толкина само по себе, и он придирчиво проверяет логичность, последовательность всех деталей. «Луна у меня, как оказалось, по важным дням выделывала невозможные вещи: в одном месте всходила, а в другом одновременно садилась. Весь вечер переделывал уже написанные главы», — сообщает он сыну.

Но если писатель нашел в своем труде все, что обещала теория, то как обстоит дело с читателями, с которыми он обещал разделить «творчество и восторг»? По-видимому, и в этом отношении теория остается твердым ориентиром.

Описания во «Властелине Колец» носят специфический характер: в них нет чувственной конкретности личного восприятия, они информативны: «Светлее не становилось, ибо вулкан Ородруин по-прежнему изрыгал огромную тучу дыма. Ветры, сшибаясь, толкали ее ввысь, и там, в полосе спокойного воздуха, она растекалась, как необозримая крыша, опирающаяся на центральный столп, который вздымался из непроглядной тени на границе зрения». Такое описание оставляет свободу читательским ассоциациям — от реальных атмосферных явлений до атомного гриба. Информация и сама ориентирована на «приложимость» и, как в приведенном примере, нередко принимает остросовременный характер. Примеры подобного рода могут быть сколь угодно многочисленны, но центральным образом в плане ассоциативного приближения к современности является образ Кольца Всевластья.

«Властелину Колец» предпослан эпиграф — стихи о Кольцах Власти. Их получили эльфы, гномы, смертные люди. Одно Кольцо выковал для себя Темный Властелин Саурон. Оно — правящее Кольцо, основной принцип в иерархии власти над Средиземьем. Специфическая власть Кольца Всевластья как над другими Кольцами, так и над живыми существами в том, что оно стремится «найти их, притянуть к себе и связать во тьме в стране Мордор, где тени легли» [36] .

Центральный фантастический образ романа был предметом самых разноречивых аллегорических истолкований — от атомной бомбы до жизненной силы включительно. Уже разнообразие взаимоисключающих трактовок толкает к мысли о неадекватности такого подхода. Ее поддерживает указание самого Толкина на отсутствие в романе общих или частных современных, моральных, религиозных или политических аллегорий. «Приложимость», конечно, не аллегория; это функция творческой деятельности читателя, но писатель ограничивает его свободу, определяя ассоциативные поля имеющимися в его распоряжении художественными средствами: сюжетным движением, экскурсами в прошлое, атмосферой, эмоциональной окраской и т. д.

36

Цитируем в прозаическом переводе, т. к. стихотворный перевод А. Кистяковского упускает ряд важных нюансов.

Значение Кольца в жизни Средиземья раскрывается постепенно, но таинственная опасность, исходящая от него, видна уже в первой главе, в момент добровольного расставания хоббита Бильбо с тем, что он считал своей магической игрушкой. Владея Кольцом, Бильбо оказался выключен из хода времени: он не стареет, хотя давно перевалил за сто лет. Преследующее его ощущение, что как физическое существо он растягивается в тонкую пленку, готовую прорваться, предупреждает о приближении постоянной невидимости — выключения и из пространства. Наконец, Кольцо начинает определять его сознание, вызывая не свойственные Бильбо беспокойство и неуверенность. И во внешнем, и во внутреннем мире герой лишается естественности, отчуждается от своей природы.

Глава «Тень прошлого» перемещает проблемы из сферы частной биографии в историческое измерение. История Кольца определяет новый круг ассоциаций, окружающий его образ: это политика и война, борьба за господство над всем Средиземьем и за власть над сознанием его обитателей.

Образы. Бильбо, над которым Кольцо только начало приобретать контроль, и Горлума, которым оно полностью овладело, показывают внутренние, психологические проявления этой власти. Шизофренический распад личности Горлума, раздвоение его сознания и постоянный страх Бильбо потерять Кольцо, терзавший его перед уходом из Хоббитании, — впечатляющее выражение связанности, внутренней зависимости, которую Кольцо принесло своим временным обладателям. Порабощенность буржуазного человека утилитарными заботами «присвоения» как в широком мировоззренческом, так и в более узком, социальном и даже бытовом смыслах — ассоциация, подсказанная не столько эстетической теорией писателя, сколько практической жизнью его современности.