Время щенков
Шрифт:
У дверей погреба Хельга и король столкнулись с донельзя разгневанным Ормом. Воистину, жрецы багряного Дода вездесущи.
Хессир Мелль возглавил список личных врагов Оле. Капитан даже хотел, наплевав на собственные принципы и устав стражнической службы, лично набить зловредному чиновнику морду, но не успел.
Покуда Сван измышлял планы мести, среди истинников распространилась новость: секретаря Палаты Покоя кто-то стукнул на улице. Не до увечья, но очень сильно и обидно. Предположительно, палкой или посохом. На очередном заседании Палаты секретарь присутствовал, но стоя. Поскольку
На этом волнующий рассказ закончился. Хельга многозначительно посмотрела на часы. Как оказалось, я вышел к столу как раз к утреннему питью барка. Закончив с завтраком, все разбежались по своим делам. Я пошел в ратушу. Не было повода не пойти.
– Ничего не изменилось, – сказал Орм. – Ничегошеньки. Часто кажется, что случилось нечто такое, что теперь сами Драконы не узнают сотворенный ими мир, а на самом деле…
Старый заявился ко мне в ратушу полтора часа тому назад. Сновал по углам, во все совал нос, а сейчас уселся в кресло для посетителей, вытянул длинные ноги чуть ли не через всю комнату и рассуждает о великом. Нашел время и место. Видеть не хочу ни его, ни вообще кого-либо. Даже от Вестри я сбежал. А тут этот… Добро б по делу пришел, а то уселся и бубнит…
Орм мешает мне думать. Вернее, решать. Решаться.
А не пришел ли жрец Дода затем, чтобы наконец забрать меня в храм? Что ж, тем лучше. Проще.
– Записал уже, что у нас тут творилось? – Орм потянул со стола том прежней хроники и зашелестел страницами, выискивая что-то для себя интересное. – Нет? Тогда открывай летопись и пиши. Можешь черными чернилами. В двадцатый день лета восьмого года правления Хрольва Ясного людям Гехта явился Дракон. Все.
– В-все?!
– Да. Потомкам этого вполне хватит. Даже если они когда-нибудь сподобятся открыть летопись. Или ты считаешь, что напишешь неправду?
– Правду, но…
– Не всю. А она, вся-то, нужна? Пойми, в хрониках сейчас можно писать все, что придет в голову. Или же не писать ничего.
Как обухом по голове. А как же главный закон хронистов – никогда не лгать?
Орм как ни в чем ни бывало перелистывал страницы летописи.
– Твой учитель был слишком молод, чтобы осознать, принять и сказать тебе главное: правда бывает разная. Ради иной, чтобы до людей ее донести, и изо льда поднимешься, а другая в петлю загонит. И многих. А бывает еще такая, что просто никому не нужна. Ничего не изменит, а без нее спокойнее, лучше. Только от совести хрониста зависит, что попадет в летопись, – Орм покачал в ладонях том хроники. Снова серый переплет, ставший для меня почти наваждением. – Это всего лишь испачканные чернилами странички, хотя цена им жизни, судьбы. Думаешь, самое тяжелое для хрониста всегда и обо всем говорить правду? Нет, дружочек. Страшнее всего молчать. У каждого хорошего хрониста есть нечто, что он не расскажет даже Драконам. Будет знать, помнить, мучится, чувствуя себя клятвопреступником, сходить с ума, но молчать. Понимаешь?
Правда не должна творить зло. Но она не может исчезнуть. Только скрыться, подождать до поры, пока ни придет ее время.
– Уже сам догадался? –
А кто нужен?
Ребенка, про которого по какой-либо причине говорят, что он принадлежит тиллам, до десяти лет защищает благой Берне, потом проклятого, ради безопасности мира, забирают служители Дода. Но Драконам нет дела до людей, значит, и Берне ни о ком не заботится. Тогда, может быть, и тиллы существуют только в людских проклятиях?
Может быть. Но есть еще многое и многое, от чего нужно защищать мир и людей. И для этого дела нужны умелые тренированные бойцы. Которых начинают учить еще в детстве.
Заложив хронику пальцем, Орм пристально смотрел на меня.
– Ты умеешь молчать. А что до всего остального… Слишком долго прожил ты в миру, чтобы стать достойным воином ордена. Тело можно начать тренировать и в зрелом возрасте. Другое дело образ мыслей, привычки, привязанности, любовь. Все это мешает.
Так может быть взрослых вовсе не принимают в обитель?
– Скажите, почтенный, нет ли среди вас Торгрима Тильда, бывшего хрониста города Гехта?
Жрец отрицательно покачал головой.
– Мы не спрашиваем у пришедших в храм их настоящие имена. У нас нет прошлого. Хочешь еще что-нибудь узнать? У меня никогда не было своих детей, но я знаю: если уж проговорился при ребенке, или его просто заинтересовало что-либо, лучше ответить ему, объяснить, а то ведь все равно начнет вызнавать и ляпнет нечто несусветное в совсем неподходящей обстановке или не при тех людях. Так что спрашивай.
Прощу старому человеку «ребенка».
– Вы же сами сказали, что лучше думать самому и молчать.
– Верно мыслишь! – жрец, довольный, как дед, чей малолетний внук четко сосчитал до десяти, погладил корешок хроники. – Дальше сам разберешься. И вот что я тебе скажу, – положив книгу, Орм перегнулся через стол, – с моего времени в мире и в Гехте мало что изменилось.
Я во все глаза смотрел на старика, догадываясь и не веря.
– Вы Орм Бъольт?
– Хм, – улыбнулся жрец. – Сам как думаешь, может человек, даже говоривший с Драконами, прожить больше ста лет, сохраняя ясный ум и бодрость тела?
Может, этот все может. Покровитель мелких нахальных зверьков, ворчливый старикан, искусный воин. Только что невероятный дед сидел напротив меня за столом, и вот уже дымком перетек к двери. Еще шаг, и растворится. Сгинет. Но тут он обернулся. И словно на миг откинул капюшон, показав лицо.
– Щенки… Человеческие и драконьи. Отважные, любопытные, не верящие в худо, не признающие собственную смерть. Свершающие невозможное просто потому, что не знаете, что это нельзя сделать. Искренне верящие в дружбу и любовь, не умеющие предавать. Способные перевернуть мир или спасти его. Жаль, что ваше время так быстро проходит.