Время скорпионов
Шрифт:
— А я?
Ружар отвел глаза:
— Я как раз хотел обсудить с тобой возможность написать первую статью и поговорить о том, в каком ракурсе мы можем ее подать. Вместе.
Почти согласившись, Амель кивнула.
В который раз они разбирали все имеющиеся в их распоряжении детали, начиная с первых откровений «Мартины» относительно Стейнера и своих собственных открытий, касающихся работы их информатора в контрразведке и Обществе оперативной обработки.
— Благодаря фотографиям Яна, мы знаем, что он находится в постоянном контакте с ними через скандально
Молодая женщина заметила Ружару, что у них нет никаких соображений относительно природы этих отношений.
— Мы никогда по-настоящему не занимались Монтана. Может, пришло время взяться за работу?
— Ты права, пора. Я постараюсь уговорить Дюссо встретиться со мной и побеседовать или хотя бы связать меня с кем-нибудь, кто это сделает. Это будет нелегко, но посмотрим, как он отреагирует. А что Хаммуд?
Амель заглянула в свои записи, касающиеся ливанца, идентификация которого составляла часть второй партии откровений «Мартины»:
— Хаваладар,в сговоре с различными фундаменталистскими движениями, среди которых фигурируют салафисты. В Париже встречается с различными представителями салафистской группировки проповеди и джихада в двадцатом округе.
— И умирает при довольно странных обстоятельствах, лучше было бы сказать — подозрительных. Ведется следствие, и поручено оно бригаде криминалистов, действующих по указке антитеррористической прокуратуры. В настоящий момент сыщики, похоже, не сильно продвинулись. Впрочем, не уверен, что они по-настоящему этого хотят.
— Да, и они по-прежнему весьма неразговорчивы. Может, попробовать подойти к ним поближе?
Ружар кивнул:
— Ага, тем более что они занимаются еще и Сесийоном. Продолжим.
— Сесийон… Это обращенный с пухлым досье, вращавшийся в тех же кругах, что Хаммуд, и…
— Я вот думаю, не стоит ли мне позвонить Махлуфу?
— Зачем? Я думала, он сказал тебе все, что знает.
— Он мог позабыть какую-нибудь деталь.
— Значит, Сесийон…
— Не понимаю, с чего это «Мартина» связывает Стейнера с этими парнями, если он тем или иным способом не имел отношения к их смерти.
Амель закрыла блокнот.
— Я знаю, что тебе хочется верить в эту «зачистку» секретных служб, но у нас пока нет ничего, что позволило бы нам подтвердить это. Другая гипотеза относительно междоусобных войн среди представителей правительственных группировок столь же правдоподобна. Это свидетельствует…
Ружар повернулся к Амель. В ее взгляде вспыхнула догадка.
— О чем?
— Помнишь, я тебе рассказывала, чем закончился мой разговор с мадам Сесийон? Что она уверена, будто ее сын — жертва заговора органов власти? Только она при этом имела в виду полицию…
— Иногда это одно и то же.
— Это ничтожно мало, но делает немного более достоверной твою первую теорию.
— Какую деталь я забыл! Ты гений! Это нам поможет, и даже больше, чем ты думаешь. Почему бы не написать статью, рассматривающую дело под таким углом? Мы выкрутимся и сможем спрятаться
Журналист не стал продолжать: ни к чему. Амель прекрасно понимала, куда он клонит. Если начнутся проблемы, они переложат вину на «сумасшедшую старуху», сын которой «плохо кончил» и которая злится на целый свет, отказываясь признать собственные промахи.
Она почувствовала, как к горлу подступила тошнота.
— Да, это резервное решение, которое я могу предложить на рассмотрение Клейну. — Повеселевший Ружар продолжал рассуждать вслух: — Теперь все относительно ясно. Нам следует быстро действовать на трех фронтах. Во-первых, «Мартина». Надо разыскать его и выжать полное признание, с подтверждениями и весомыми деталями. Затем Монтана и, наконец…
Амель не слышала последних рассуждений. Ее глаза уставились на Понсо, чье огромное тело надвигалось на них между столиками. Ружар едва успел заметить тревогу в глазах своей коллеги, прежде чем с удивлением констатировал приход полицейского.
Не спрашивая разрешения, тот присел за их стол:
— Надо поговорить.
Журналисты переглянулись.
Офицер госбезопасности дал им время понять, что может означать его присутствие в этом месте.
— Вы несколько раз наведывались в двадцатый округ, и рвались вы туда не случайно. Поправьте меня, если я не прав, но это по наводке того же источника, который осведомил вас о смерти Лорана Сесийона?
— Поскольку вы так хорошо информированы… — Ружару стоило большого труда обуздать проявлявшийся в каждом его слове гнев. — Известно ли вам, чем вы рискуете, преследуя журналистов?
— Кто сказал, что я вас преследую?
— Вы сидите здесь, передо мной, и это тоже «не случайно».
— Я шел к вам и по дороге заметил, что вы здесь. Прекратим пререкаться?
— Я с легавыми не разговариваю.
— Вот так новость. — Полицейский покачал головой и вздохнул. — Знаете, за последние несколько лет многое изменилось. Раньше мы могли заниматься своим делом, не рискуя увидеть свои имена и адреса вывешенными на интернет-форумах, которые годами проповедуют ненависть. Теперь же «неприятности» подобного вида очень распространены. И очень возможно, что в ближайшем будущем особо любопытные журналисты станут пользоваться таким же вниманием. Даже простые граждане теперь не в безопасности. У меня, например, есть один друг, его зовут Зияд Махлуф. Недавно ему пришлось покинуть свой дом, и все из-за того, что он кое-что кое-кому рассказал. Но разумеется, его имя вам ничего не говорит.
Глаза Амель и Ружара снова встретились, она почувствовала, что он сомневается.
— Ладно. Но только услуга за услугу.
Понсо внимательно посмотрел на журналистку:
— Я скажу вам, что могу, и точка. Вы прекрасно знаете, как это работает.
Напряжение было чересчур сильным.
— На Сесийона нас вывела анонимная информаторша.
— И все?
— Нет. Она также сообщила нам имя: Стейнер.
На лице полицейского появилась ироническая улыбка.